Мина Мазайло Страница 6

Вышла Рина, вернулась бледная, испуганная:

— Дядя Тарас приехал…

Мать и Мазайло в ужасе:

— Что?

— Не пускай его! Скажи — нас нет!.. Нас арестовали!

Дядя Тарас у двери:

— А где у вас тут вытереть ноги?

Все оцепенели.

Тарас

— Или, может, и вы меня не понимаете, как те в трамвае... Только и радости, что на вокзале «Харьків» написано, а как спросишь по-нашему — всяк глаза таращит... Всяк тебе «што» да «какает», — подступа нет. Здравствуйте, что ли!

ТРЕТИЙ АКТ

На третий день Рина встретила Улю на пороге:

— Ой, Уля! Ой, только, Уля!.. Наступает решающий момент! Решающий, понимаешь? Сейчас у нас будет дискуссия — менять фамилию или нет. Тётя Мотя вызвала Моку на дискуссию.

Уля — к зеркалу, словно к воде в жажде:

— Что ты говоришь?

Рина, бегая то к двери Мокия, то к Уле:

— На дискуссию, понимаешь? А Мокий — не дурак — пригласил ещё комсомольцев, понимаешь? Что из этого выйдет — не знаю. Наверное, ужас, ужас и только ужас. Хорошо хоть с дядей поругался из-за ленточки, из-за какого-то стиля, что ли, понимаешь? С самого утра грызутся.

Прислушались. Был слышен голос Манія: «Узколобый национализм! Шовинизм, всё это!» И выкрик дяди:

«Не шовинизм, бельбас, а наше родное, украинское!»

— Как у тебя с ним, Улька, спрашиваю? Неужели до сих пор не приворожила? Неужели ничего не вышло? Неужели Тётя Мотя права, что теперь Мокия, и вообще мужчину, можно обмануть только политикой?

Уля новым каким-то голосом:

— Ничего подобного! Ах, Рина!

Рина, услышав этот голос:

— Что, Улюшка, что?

— Что? Ты знаешь, как по-украински говорят: ночью при звёздах не спится?

— Ну?

— «Зорію». Правда, прекрасно звучит?

Рина

— Это ты к чему?.. Неужели ты... Неужели ты, Улька, вместо того чтобы влюбить Мокия, сама, дурочка, в него влюбилась?

Уля покраснела:

— Нет, нет...

— Как «нет», если ты сама говоришь, что ночью не спишь, «зорієш» уже, или как там по-украински?..

— Да нет же!

Рина

— Признавайся, Улька, чтоб я зря надежд не питала... Скажи мне: приворожишь ты его, оттянешь от всяких украинских глупостей, прижмёшь к себе, то есть на наш бок? Уля? Ты вчера с ним гуляла — ну, неужели ничего не вышло? Улюшка! Ещё раз молю и прошу! Прошу, Улька, понимаешь? Уговори Моку, нет — обволоки его, очаруй, влюби! Ну, если так не получается — подпусти его к себе ближе, совсем близко, подпусти ко всему, понимаешь?

— Серьёзно?

— Хоть бы и серьёзно!.. Только чтоб не стала женой, а так… Держи его на грани, на грани… Затумань ему голову, окрути, чтоб как пьяный ходил!.. Чтоб как идиот ходил!

— А знаешь, Рина, женщина по-украински — «дружина»?

— Ну?

— И знаешь, «дружина» — это лучше, чем «жінка» или «супруга», потому что «жінка» — это «рождающая», «супруга» же по-украински — «пара волов», а «дружина»… Вот послушай: рекомендую — моя дружина, или: моя ты дружинонька.

Рина уже не знала, что ей сказать на такое улекино безумие:

— Ну, вижу я…

А Уля уже в восхищении:

— Или по-украински — «одружитися з нею»… Это ведь не то, что «жениться на ней», понимаешь, Риночка! «Одружитися з нею», слышишь? С ней… Тут сразу слышно, что женщина на равных с мужчиной, это лучше, чем «жениться на ней» — ты слышишь? На ней, на…

Рина

— Дурёха ты. Женится кто-то на тебе или «одружиться з тобою» — всё равно будешь не «на» и не «рядом», а «под», под, дурочка! Это ты уже, слышу, от Моки набралась! Вижу, он тебя, а не ты его на такие фантазии навёл. Слышу — он тебе такого начитал, наплёл…

Уля хотела оправдаться:

— Нет, Ринка, я уже сама про это вычитала.

Рина к ней:

— Са-ма?!

Уля от неё — в другую комнату. Побежали.

2

Из двери Мокия задом вышел Дядя Тарас:

— Пусть мы шовинисты, пусть… Но мы расейщины в своём языке никогда не разводили, а вы что делаете? Что вы делаете, а? Есть своё слово «універсал», а вы «манифеста» заводите, есть слово УНР, а вы УСРР пишете? А? А? Родное слово «пристосування» вы на «аппарат» променяли, а забыли, как в народной речи это говорится? Что без приспособления и блоху не убьёшь — забыли, а вы думаете «аппаратом», а? По газетам читаю — слово «просорушка» теперь значит «шеретовка», и это, спрашиваю, такая украинизация? Вы сами ещё не «шеретованы», и язык ваш советский не «шеретован»…

Мокій из-за двери:

— Нашеретовали, наварили проса-пшеницы — аж солодом взялись! Засластились, дядя! Хватит! Не мешайте. Теперь надо и из железа ковать, из стали строгать…

Дядя из-за двери:

— Из какой? Вы же свою в «Югосталь» отдали!..

Мокій

— Шовинизм!

Закрыв дверь, прищемил дяде нос.

От такой неожиданности, от такой обиды дядя аж затопал ногами:

— А? Спрашиваю, а? (Отошёл).

3

Вошли: Тётя Мотя в новом платье, Мазайлиха, Рина, Уля. Дядя Тарас, не заметив их:

— Украинизаторы! А чего бы главного командующего армией Украины и Крыма не перевести на главного атамана или даже на гетмана? Разве не лучше бы звучало? Здравия желаю, казаки! Здоров был, пане гетмане! (Увидел тётю Мотю, Мазайлиху и девушек.) Это я его спрашиваю. (Иронично.) А почему бы вам, говорю, нашего главного командующего Украины и Крыма не назвать гетманом? По-ихнему, мол, лучше звучит: «Здравствуйте, товарищи казаки! Здравия желаю, товарищ главный гетман!» Слыхали такое?

Тётя Мотя

— Да как они смеют к нашим казакам, как к своим товарищам обращаться?

Дядя

— Вот и я о том же!

4

Вошёл Мазайло. За ним Баронова-Козино.

Тётя Мотя к Мазайлу:

— Да ещё и по-украински. Все казаки говорили по-русски. Донские, кубанские, запорожские. Тарас Бульба, например…

Дядя Тарас вытаращил глаза:

— Кто?

Тётя

— Тарас Бульба, Остап и Андрей… И я не понимаю, как позволил наш харьковский Наркомпрос им выступать и петь по-украински, да ещё где?… В городской опере. Это… это же просто безобразие!

Дядя Тарас наконец очнулся, аж захлебнулся:

— Тарас Бульба? Бульба Тарас? Остап? Андрей? А?

Тётя

— Что?

Дядя Тарас

— Говорили по-московски?

Тётя холодно:

— Что с вами?

Дядя Тарас

— По-московски, да?

Тётя

— А вы думали, по-вашему, по-хохляцки?

Дядя Тарас

— Тарас Бульба? Никогда в жизни! Только по-украински! Слышите? Исключительно по-украински…

Тётя Мотя

— Этого не может быть!

— А?

— Этого не может быть!

— Доказательства?

— Доказательства? Пожалуйста, — доказательства. Да этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Раздался звонок.

Рина зажала тётке рот одной рукой, а другой — дяде:

— Ой… Ц-с-с… Это комсомольцы пришли.

Тётя из-под руки Рины — к дяде:

— Так вы скоро скажете, что и Гоголь говорил… что и Гоголь ваш?..

Дядя Тарас

— Он не говорил, но он… боялся говорить. Он — наш. (Ушли.)

5

Вошли комсомольцы: один с папкой, второй — чубатый и крепкий — с футбольным мячом, и третий — маленький, коротышка, с газетой. Осмотрелись.

Тот, что с газетой:

— Та-ак. Обстановочка чисто мещанская.

Тот, что с папкой:

— Стоит ли вообще связываться?

Тот, что с мячом:

— Парень просил — надо помочь…

Тот, что с папкой, глядя в зеркало, деловито:

— Тем более и темка: смена фамилии! Пусть себе меняют хоть на Аристотелей — нам что! Советская власть не запрещает? Наоборот — позволяет. Да и причинами особо не интересуется.

Тот, что с мячом, стукнув пальцем в лоб тому, что с папкой:

— Аренский! Даже Козьма Прутков сказал: смотри в корень!

Тот, что с газетой, тоже стукнул пальцем:

— И себе в голову, когда говоришь. Смена фамилии у мещанина…

Тот, что с мячом:

— Это признак сдвига в его идеологии — раз! А узнать причины…

Тот, что с газетой:

— Нам будет полезно — два!

6

Вошёл Мокий:

— Неужели пришли? Спасибо!.. А я, понимаете, прятался тут со своей украинской речью… Сижу почти один день и ночь, перебираю, тщательно изучаю забытый и разбитый, но всё-таки какой богатый, прекрасный наш язык! Каждое слово! Чтобы не пропало, знаете, чтобы пригодилось оно для нового строительства. Ведь, знаете, если выучить язык кое-как, ничего прекрасного и ценного из него не сложишь… Ну… Садитесь! Сейчас начнём. (Ушёл.)

Аренский

— Слишком уж увлекается языком.

— Болит. Вопрос — почему?

Тот, что с мячом:

— А потому, что ты не болеешь. И только портишь. Партия пишет, пишет: беритесь, ребята, за украинскую культуру, не балуйтесь с языком, — а ты что? До сих пор «Комсомольца Украины» не выписал. Парню надо помочь! Парня надо вытянуть!

7

Вошли: Мокий, тётя, дядя, Мазайло, жена, Баронова-Козино, Уля.

— Так вот… Мои товарищи комсомольцы… Пришли…

Тот, что с мячом, подмигнул своим и, ударив мячом о пол (от чего Баронова вздрогнула), начал:

— На дискуссию, что ли…

Вперёд вышла Тётя Мотя:

— Просим, товарищи, молодые люди комсомольские, просим садиться!.. Ах, я всегда говорила, говорю и буду говорить: будь мне лет на десять меньше, я бы сама записалась в комсомол. Ух, и комсомолка бы из меня вышла! Ух! (Взмахнула плечом. Подпрыгнула.)

Тот, что с мячом, к товарищу с папкой:

— Слышишь, Аренский?

Тётя

— Прекрасная фамилия!

Баронова-Козино

— Идеальная!

Мазайло благоговейно вздохнул, затем тихо к Рине, к жене:

— Слышала? (Благоговейно.) Аренский!

Тот, что с мячом и коротышка, услышав это, представились, нарочно акцентируя свои фамилии:

— Тертыка.

Баронова-Козино вздрогнула, как от удара током.

Тётя

— Как?

Тертыка, ударив мячом об пол, и коротышка отчётливо:

— Иван Тертыка.

Баронова-Козино вздрогнула.

— Никита Губа.

Баронова-Козино побледнела.

Дядя Тарас к Тертыке:

— Простите! Вы случайно не из тех Тертык, что Максим Тертыка…

Тертыка

— Мой отец — Максим…

— Был на Запорожье куренным атаманом…

— И сейчас на Запорожье, только он рабочий-металлист и атаманом не был…

— Да нет… Куренным атаманом Переяславского куреня славного Войска Запорожского низового в начале XVII века.

— Не знаю.

Дядя Тарас

— Очень жаль.

Тётя застучала каблуком по графину:

— Не так давно я прочитала, чтоб вы знали, товарищи, одну очень интересную книжку…