Мина Мазайло Страница 9

Ало! Але! Алю! Улю!

Дядя Тарас сказал Мазайлу:

— Уля убежала, и я, пожалуй, буду пятым. Слышишь, Мина, если уж меняешь, так хоть корень «маз» оставь! А?

Мазайлу показалось, что вместо дяди Тараса он видит ещё четвёртого деда с квачом. Потому, когда Тарас коснулся Мазайла, тому показалось, что этот дед его сейчас раздавит.

Он вскочил и не своим голосом закричал:

— Ой-о! Оставляю корень, только не трогайте меня, дедушка, не трогайте. Боже мой. Боже мой…

Тётя Мотя

— Прекрасно! Мы на этот корень придумаем бесподобную фамилию. Кто голосует за эту резолюцию? Один, два, три, четыре, пять, шесть... Кто против? Один, два, три...

Рина, Баронова-Козино зааплодировали. Объявляю конкурс.

Заговорили, засуетились: Мазайлиха, Рина, Баронова, дядя Тарас.

Тётя записывала новые фамилии, которые выкрикивали.

Мазайлиха

— Мазов.

Дядя Тарас

— Ну и фамилия — Мазов-Лазов-Лоза-Железа... А по-моему, лучше не будет, чем Зайломаз. Зайломаз!

Рина

— Зайломаз? Ха-ха-ха... Да чем отличается Зайломаз от Мазайло? Чем? Одно и то же! Лучше — Мазеленский.

Дядя Тарас

— Где ж тут одно и то же: то — Мазайло, а это — Зайломаз.

Мазайлиха

— Де Мазе.

Тётя Мотя

— «Де Мазе» — это на французский манер, а мы люди, слава Богу, русские.

Баронова-Козино

— Рамзес! Классическая фамилия!

Тётя

— Рамзес? Может, Рамзесов?.. Давайте лучше — Рамзéсов! Милые мои люди! Рамзéсов, а?

Дядя Тарас

— А где корень «маз»? Прочь Рамзесова! Корня нет!

Мазайлиха и Баронова-Козино

— Фон Мазел! Рамазай-Арзамасов!

Дядя Тарас

— Лучше Мазайловский! (Тихо: «Похоже на гетмана Выговского»).

Тётя к Тарасу:

— Польская фамилия, и кто же её предлагает?

Дядя Тарас

— Ну, тогда — Мазайлович. (Тихо: «Гетман Самойлович»).

Тётя Мотя

— Чтобы было похоже на «Моисей Мазайлович», который у нас в Курске торгует и нашу московскую речь портит, — ни за что!

Дядя Тарас

— Мазайленко! Мазайленко. (Тихо: «Гетман Дорошенко»).

Тётя Мотя

— Хватит уже! Хватит!.. Дайте другим сказать.

Рина

— Мазанский... Боже мой! Мазенин! Похоже на Есенина. Мазенин! Мазенин!..

Тётя

— Прекрасно! Гениально! Мазенин... Тебе нравится, Мина, Мазенин?

Мазайло тронутый, аж задышал тяжело:

— Дети мои!

Баронова поправила:

— Деци мои...

Мазайло

— Деци мои! Я бы ваши фамилии все взял бы себе и носил. Но можно носить только одну, и мне кажется — Мазенин лучше всех.

Тётя и вся её партия закричали — ура!

Занавес

ЧЕТВЁРТОЕ ДЕЙСТВИЕ

На четвёртый день прибежала Уля. Взволнованная. Весёлая:

— Я его влюбила, и знаешь чем, Рина? Знаешь?

Рина

— Ну, Улюшка, золото моё? Ну?

Уля

— Вчера вечером мы пошли в сквер... Нет, подожди, не так... Помнишь, я тебе рассказывала... (Остановилась). Мока дома?

Рина кивнула головой:

— В библиотеку собирался идти...

Уля радостно:

— Неужели! (Пальчиком). Вот!.. (Взволнованно, но тише). Помнишь? Я тебе рассказывала... как я впервые вела его через сквер, и он сказал отрывок из стихотворения. Я покрою след своего милого, чтоб ветер не развеял…

Рина

— Помню! Ну?

Уля

— Вот и запали мне в душу эти слова. Вот я и спросила его как-то, знает ли он всё стихотворение. Нет, говорит, Уля, эти слова у Гринченко, а где всё стихотворение — уже месяц ищу, никак не найду. Я и подумала: а что, если я найду? И вот, представь себе, купила словарь Гринченко, нашла слова аж во втором томе, Рина, аж на странице 647. Смотрю, под ними примечание: Чуб., римская V, 46. Кого только ни спрашивала, где только ни была — никто не знает, что это. Наконец, один студент — квартиры у него нет, так он по библиотекам греется — сказал: это Чубинский, том пятый, страница 46. В публичной с трудом нашли. Домой не дают, так я в библиотеке вычитала, Рина... и вот вчера вечером в сквере я встала перед Мокой и:

Чего-то мне чудно,
чего-то мне странно,
третий день не видно
милого желанного.

— Ты понимаешь?

Не видно, не видно,
и не увидать, —
только на песочке
след остался знать.

Один — от вороного,
второй — от родного.

— Понимаешь?

Пойду в лесочек,
сорву я листочек,
я покрою милого следочек,
чтоб не сдуло ветром,
птичка не склевала,
чтоб моего милого
другая не знала.

Публичная библиотека, говорю, Мока, номер книги 18749, том пятый. Боже, Рина, если бы ты видела... Задрожал весь, вспыхнул...

Рина радостно: «Задрожал!»

Сжал мне руки, в глаза смотрел: «Уля, — говорит, — Уля…»

Рина: «Уля, — говорит, — Уля»

Давайте вместе…

Рина аж обняла Улю: «Давайте вместе!» читать.

Рина резко отскочила:

— Ха-ха-ха.

Уля

— Давайте вместе жить…

Рина остановилась:

— Ну?..

Уля

— Потому что, говорит, без вас, Уля, одному трудно… Нельзя… Не выживу…

Рина

— Так и сказал?

Уля

— Точно так, а у самого — аж слёзы навернулись!

У Рины в глазах блеснул новый план…

Рина

— Так! Прекрасно... (к Уле). Сегодня, Улька, ты едешь к своей тётке... Понимаешь?

Уля удивлённо:

— К какой тётке? Зачем?.. У меня нет никакой тётки.

Рина

— Сегодня, сейчас ты скажешь Мокию, что уезжаешь жить к тётке в Одессу, понимаешь? И только тогда, если он согласится изменить свою фамилию на Мазенин, ты не уезжаешь, остаёшься и продолжаешь с нами встречаться. Теперь понимаешь?

Уля

— Рина!

Рина

— Не сегодня, так завтра в газете опубликуют нашу новую фамилию, а Мокий подал заявление, чтобы ему оставили старую...

Ты понимаешь — Мокий выпадет из нашей семьи.

Ты должна вернуть его к нам, иначе, Улька, ты больше не увидишь ни Мокия, ни нашей квартиры!

Уля

— Я не смогу, Рина! Он же украинец…

Рина

— Улька! Ты должна!..

Уля

— Не могу! Я... я уже и сама украинка…

У Рины чуть не вылезли глаза.

2

Как не влетят Тётя Мотя и Мазайлиха.

Глаза — на лоб:

— Что? Что-о? Милая моя! Господь с вами!.. Да что вы! Что вы!

Рина

— Какая ты украинка, Улька! Ты ж уже языка не знаешь. Сама говорила, что только покойная бабушка твоя по-малороссийски говорила.

Уля

— Мама и теперь иногда по-украински заговаривает. Кроме того, у меня глаза украинские, ноги украинские — всё, всё.

Тётя Мотя и Мазайлиха

— Ноги?

— Но-ги?

Рина

— Причём тут ноги, идиотка?

Уля

— А притом, что в антропологии это написано, что украинцы чаще всего длинноногие, и что хуже всего — коротконогие женщины, — в антропологии сказано, вот...

(Взялась рукой за талию, гордо вытянула ногу. Рина и Тётя зыркнули на свои).

Рина

— Это он тебе голову вскружил своими ногами и антропологиями...

Да он же сумасшедший, понимаешь!.. Он просто заболел этими украинскими фантазиями, а ты и уши развесила, идиотка!

Тётя

— Видите, видите, он не влюбился в вас, Уля, как в женщину, ну, как в человека, наконец.

Он в вас ищет только что-то украинское, он хочет только украинского...

Мазайлиха

— Вы ему нужны не для любви, не для ласки, а только чтобы через вас проводить украини-за-а-цию...

Тётя Мотя

— Боже!.. По-моему, приличнее быть изнасилованной, чем украинизированной. (Уходит).

Рина

— Улька! Сейчас ты зовёшь Мокия и говоришь ему вот здесь:

или ты — Мазенин, или я уезжаю к тётке в Одессу... Вот здесь скажешь, в этой комнате, слышишь?

Я буду стоять за дверью! Только так! Или — или... Всё!

Тётя

— Или — или!

Мазайлиха

— Или — или!

Ушли. Тётя, увидев, что Уля зашла к Мокию в комнату, вернулась.

Подбежала к зеркалу, посмотрелась, потом встала и начала украдкой измерять свои ноги (четвертями пальцев).

Рина выглянула из-за двери:

— Тётя!

Тётя покраснела:

— Сейчас. Это у меня подвязка спала... Пошла к Рине. Прикрыла дверь.

3

Вошли Мокий и Уля. Мокий взял Улю за руку:

— Очень рад, Уля, что вы навестили меня в моей Холодногорской чаще.

Вот! Очень! А я, знаете, вчера, после нашей встречи долго не спал..

И знаете... Попалась под руку поэтическая сборка. Наткнулся, между прочим, на прекрасный примитив. Вот:

Ты, месяц, какой же ты ясный,
как засветишь — на весь мир прекрасный.
Ой, спусти вниз рога,
засвети по дубраве, —
покажи в степи к милой дороге.

Правда, чудесно звучит, Уля?

Уля

— Я еду жить к тётке... В Одессу, Мока.

Мокий ошеломлён:

— Как это... к тётке в Одессу?!

Уля

— Да... в Одессу, к тётке... жить...

Мокий глухо:

— Серьёзно?

Уля

— Серьёзно... Заставляют...

Мокий

— Кто?

Уля

— Разные тё... обстоятельства, непреодолимые препятствия...

Мокий

— По-украински — непоборні перешкоди говорят.

Уля с нажимом:

— Да... с одной стороны — непоборные, с другой — непреодолимые препятствия.

Мокий

— Как же так!.. Вдруг — к тётке жить, да ещё в Одессу... (После паузы). Сидеть одному в холодной хате, не с кем тихо поговорить, никого совсем нет.

Из-за двери послышалось подстрекательское шипение:

ну-с-с... нуш-ш...

Уля искренне, с болью:

— Мока!.. А вы бы могли сделать... что-нибудь, чтобы я осталась?

Мокий

— Что-нибудь? Что именно, Уля?... Что?..

Уля

— Что?.. Прощайте!..

Из-за двери проползло шипение.

Мокий глухо:

— Уля!.. Можно вас хотя бы сейчас... поцеловать?

Уля

— Сейчас?! Ах вы ж...

(Сквозь слёзы). Как по-украински — разіня, недогадливый...

Мокий

— Ну, недомёка...

Уля

— Поцелуйте же, милый недомёка...

Мокий неуклюже, но страстно и крепко поцеловал Улю.

Потом трогательно:

— Скажите, Уля...

Что мне надо сделать, чтобы вы остались? Что?.. Я всё сделаю! Всё!

Уля

— Что?.. (Повисла мёртвая тишина.

У неё у губ прорезалась первая морщинка острой печали).

Нет! Прощайте!..

Склонившись, резко вышла. Вслед ей поползло шипение, свист.

Мокий, чтобы не разрыдаться, убежал в свою комнату.

4

Вбежали стремительно Тётя, Рина и Мазайлиха. Тётя к Рине:

— Беги, Рино!.. Скажи ему хоть ты, что он должен сделать...

Рина уже бросилась, но вернулась:

— Лучше скажите вы, тётя…

И Тётя тоже кинулась было, но тоже остановилась, махнула рукой:

— Меланхоличная идиотка!..

А ведь какой момент был, Рина! Какой момент!

Такого больше не будет.

Мазайлиха расплакалась.

5

Вбежал полуодетый Мазайло с газетой в руках:

— Сердце!..