Мина Мазайло Страница 8

Ах, мои вы милые, «Дни Турбиных». Это же такая роскошь. Такая правда, что если бы вы увидели, какие вообще отвратительные, омерзительные на сцене ваши украинцы, вы бы совсем отреклись от этого названия... Грубые, дикие мужланы! Телефон испортился — так они... ха-ха-ха... трубку ботинком начали чинить, об стол, об стол её — бах, бах. Идиоты! И хоть бы один путный, хоть немного приличный был. Ни одного! Понимаете? — Ни одного! Все как один — дикие и жестокие... Алёшу, милого, благородного Алёшу убили, да как убили!… Если бы вы, господа, знали, какая это драматическая сцена, когда сестра Алёши узнаёт, что брата её убили! Я плакала… (Утерла слёзы). И тебе, Моко, после этого не стыдно называться украинцем, не стыдно выступать против новой фамилии папы! Да в «Днях Турбиных» Алёша, ты знаешь, как об украинизации сказал? Всё это туман, чёрный туман, говорит, и всё это пройдёт. И я верю, что всё это пройдёт. Останется единая, неделимая…

Мокий. Губа. Тертика, даже Дядя Тарас:

— Что-о?!

Тётя хитро:

— СССР…

Губа к Тертике:

— Баба с кованым носом!

Тётя

— А если бы вы знали, каким отвратительным, потрёпанным языком они говорят на сцене. Неужели и ваши украинцы так говорят? Ужас! Кстати, неужели правда, что «акушерка» по-украински — «пупорізка»? Пупорізка? Ха-ха-ха... Неужели «адвокат» по-вашему — «брехунець», а на лампу вы говорите — «лямпа», а на стул — «стілець»? Хи-хи-хи — стілець!

Тут как не вскочит дядя Тарас:

— А по-вашему, по-во-о-онному, вышеупомянутому, не по бе-з-воз-мез-дно у французов бла-го-пре-об-ре-тённому, а по истинно по-расейскому как будет «акушерка»? По-нашему — «повитуха», а по-вашему как?

Тётя Мотя

— Акушерка.

Дядя Тарас

— Ничего подобного! «Акушерка» — слово французское, «адвокат» — латинское, «лямпа» — немецкое. По-нашему «билет» — «квиток», а по-вашему как?

Тётя

— Билет.

Дядя Тарас

— Ага, как бы не так! «Билет» — слово французское. Думаете, «комод» — ваше слово, «гардина», «кооператив» или «вагон»? «Материя» — думаете, ваше слово, «овальный», «роза» или «машина»? Даже «гармоника» — и та не ваша.

Тётя Мотя

— Шовинизм!

Дядя Тарас

— Пусть шовинизм, но и это не ваше слово! Половина слов у вас заимствована…

Тётя Мотя

— Если уж на то пошло, то по-вашему, по-вышепоименованному, ещё и дополнительно потрёпанному — как будет «комод»?

Дядя Тарас

— Одежник!

Мокий

— Ничего подобного! «Комод» — и по-нашему «комод».

Тётя

— А «кооператив»? «Вагон»?

Дядя Тарас

— «Кооператив»? Кооператив… кооператив… гм… Подождите, я придумаю…

Мокий

— Так и будет — «кооператив».

Тётя

— Ага! Значит, и вы крали?!

Дядя Тарас

— Хоть и крали, да не прятались. Украли у немцев «лямпу» — говорим «лямпа», а вы уже её перекрутили в какую-то «лам-пу». (Грубо). Лампа!

Тётя

— Мы хоть крали, но перерабатывали. Украли у немцев «штуль» — сделали из него «стул». А вам лень было даже переделать. Украли у немцев «лямпу», так всем видно, что краденая. (Грубо). Лямпа…

Дядя Тарас

— Вы и у нас крали.

Тётя

— Вы у нас!

— Вы!

— Вы!

Губа

— Может, и крали, но мы теперь не крадём друг у друга. Свою лексику создаём: там — «октябрь», у нас — «жовтень», там — «Советы», у нас — «Рады». (К Тертике). Правда, Ваню?

Тертика, мячом:

— Факт.

Дядя Тарас тёте: «Не давайте слова!»

Губа

— Там — Волховстрой, у нас — Днепрельстан. Правда, Ваню?

Тертика, мячом:

— Капитальный факт.

Дядя тёте: «Не давайте! Голосуйте!»

Губа

— И мы будем очень рады, если немцы за «стілець» и «лямпа» возьмут наши слова — например, «октябрь» и «жовтень» вместе.

Тётя, каблучкой:

— Хватит! Хватит! Я вам слова не давала. Есть предложение закончить дискуссию. Возражений нет? Нет.

Мокий

— Что?

Губа аж подскочил:

— Что-о?

Тертика, с мячом прицелился:

— Что-о-о?

Тётя

— Голосую! Кто за это предложение — закончить дискуссию?

Подняли руки Мазайло, Мазайлиха, Рина, Баронова-Козино.

Уля замялась:

— Один, два, три, четыре… четыре…

Дядя Тарас

— Голосую за предложение с дополнением, чтобы чуть позже дали слово только мне одному.

Тётя

— Пять! Кто против?.. (Посчитала). Четыре. Дискуссия окончена. Есть предложение: изменить фамилию «Мазайло» на другую, более человеческую, а какую — придумать прямо тут же на собрании, немедленно, и на конкурсной основе. Условия конкурса: кто придумает лучшую фамилию, тому премия — три поцелуя. Женщину целует понравившийся ей мужчина, мужчину — понравившаяся ему женщина.

Рина, Мазайлиха, Баронова-Козино, следом за ними Уля встретили это предложение аплодисментами.

— Какие ещё будут предложения?

Мокий

— Есть предложение: фамилию «Мазайло» не менять. Наоборот — добавить к ней где-то потерянную вторую половину — Квач…

Баронова-Козино вздрогнула.

Дядя Тарас

— А дайте мне слова!

Тётя

— Ни слова! Дискуссия окончена.

Дядя Тарас

— Но я же голосовал с добавлением!

Тётя

— Ни одного добавления! Предложение…

Тем временем между Тертикой и Губой быстро произошло мимическое, беззвучное «заседание» комсомольской фракции. Поэтому на вопрос тёти Губа подал такое предложение:

— Мы, члены КСМУ, обсудив вопрос о фамилии вообще, принципиально вносим такое предложение: мы убеждены, что при полном социализме среди свободных бесклассовых людей утвердятся совершенно другие, новые фамилии. Возможно, что и вовсе не будет отдельных фамилий.

Дядя Тарас

— А как же?..

Губа

— А просто так, что каждый член великой всемирной трудовой коммуны вместо фамилии будет иметь свой номер, и всё. Например: товарищ номер 35—51. Это будет означать, что в мировом статистическом реестре он записан 35—51-м, что номер его трудовой книжки, личного телефона, аэромотора, комнаты и даже зубной щётки будет 35—51. Таким образом, мы, Иван Тертика и Никита Губа, принципиально за всемирную номерную систему. Но, учитывая далёкую перспективу этого устройства, мы до тех пор соглашаемся с предложением товарища Мокия — не менять фамилию «Мазайло», тем более что она простая, демократично-плебейская и не противоречит принципам ленинской национальной политики. Напротив, фамилия Мазайло-Квач, по составу слогов видно, — трудового происхождения. Предки Мокия или смазывали колёса в коллективных походах, или, по крайней мере, делали мазницы и квачи, то есть такие предметы, которые и сейчас в народном хозяйстве полезнее, чем, скажем, губная помада.

Тётя Мотя

— Голосую! Кто за моё предложение, то есть чтобы изменить фамилию, прошу поднять руки. Один (на себя), два, три, четыре...

Рина — к Уле, которая не подняла руку:

— Улька-а!

Уля

— У меня рука болит… Каприз…

— Какой каприз? Где?

— Вот тут, на правой руке… Тут, под мышкой.

— Левую подними!

— Левой не могу.

Тётя и Рина зашипели на неё:

— Что?! Без руки можно сказать. Скажи просто: я — за! Скажи, Уля: я — за. Милая, скажи…

Уля

— Я за… была, что надо сказать… Кроме того, не могу и, кроме того, мне нужно срочно выйти… (И резко, не останавливаясь, выбежала).

Тётя Мотя

— Пожалуйста! Без неё обойдёмся. Кто за нашу резолюцию голосует — поднимите руку! Один, два, три, четыре...

Дядя Тарас

— А дайте мне теперь слово, потому что я, кажется, буду пятым…

Тётя Мотя, поняв, что беда — выйдет четыре против пяти:

— Пожалуйста, имеете слово.

Дядя Тарас, не спеша, достал записную книжку и, заглядывая в неё, начал:

— В 1654 году прибыли на Украину послы от трёх держав, желавших взять Украину под своё покровительство: от Москвы, от турков и от Польши. Богдан созвал раду (заглянул в книжку). В Чигирине, чтобы она выбрала, под чью руку пойдёт Украина. Послы прибыли на Украину с богатыми дарами: польские дары были завернуты в ковёр, турецкие — в дорогой шёлк, а московские…

Вдруг Тётя:

— Простите!

Отвела дядю Тараса и шепнула ему по секрету:

— Ты мне тут не выкручивайся. Лучше прочти вот это... (Разворачивает свою записную книжку). В 1918 году носил в Киеве жёлто-голубой… Понял? (Отошла). Дядя Тарас голосует за моё...

Дядя Тарас вдруг окликает тётю Мотю, тоже по секрету:

— А ты глаза разуй и прочти вот это. (Показывает свою книжку). В 1919 году носила бело-сине-красный...

Тётя

— А я скажу — под бело-синим носила красное. Красное осталось... (Отошла).

Дядя Тарас — к Губе, ошарашенно:

— Скажите, вы не из тех Губ, что Пархим Губа ляхов бил в 1648 году?..

Губа

— Мой отец Пархим бил шляхту в 1920 году.

Дядя Тарас

— Ух-х… (Ко всем). Так вот я и говорю. Было когда-то на Украине... (Вздохнул).

Тётя Мотя

— Дядя Тарас соглашается с моим предло…

Дядя Тарас

— Только с условием: подумай, Мина! Подумай, что скажут на том свете наши деды и прадеды, услышав, что ты меняешь фамилию...

Задумался, тяжело задумался. Мазайло склонился к зеркалу.

Мысли, как тучи, как туман, окутали седую голову. Закружились, заплясали.

Заплясал какой-то дед-запорожец.

Зазвучала мелодия: «Ой, сел филин на могиле да крикнул он: пугу».

Дед-запорожец

— Пугу! Не видно ли, случаем, наших с Великого Лугу?

У Мазайла волосы стали дыбом:

— Кто вы?

Дед заплясал, саблей ржавой забренчал:

— Я твой пращур, тот дед, что надеялся на обед, да без ужина лёг спать... (Откуда-то у деда появляется мазница. Взмахнул квачом). Запорожец славный был и колёса смазывал. Потому и прозывался Мазайло-Квач. Как шли казаки на четыре поля — смазывал, как шли на четыре пути — смазывал. Смазывал, чтоб не пропала та казацкая слава, что по всему свету дыбом встала, а ты мою славную фамилию меняешь?!

Музыка перешла на скрипку.

Заплясал второй дед, чумак, тоже с мазницей и квачом:

— Коли пугу, так пугу. Не видно ли чумаков у зелёного луга? (К Мазайлу). Я — твой прадед Василий, что надеялся на соль, да без соли лёг спать. Ещё от деда звался Мазайло-Квач, смазывал чумацкие колёса. Как скрипели они на юг — смазывал, как скрипели на север — смазывал. А ты мою славную фамилию меняешь?!

Заплясал третий дед, крестьянин, без мазницы и квача:

— Я твой дед-крестьянин Авив, что был себе да жил, смазывал чужие возы, потому что своего уже не стало, а ты мою славную фамилию меняешь?

Где-то вдали появилась неведомая фигура с телефоном, на аэромоторе, под номером 31—51.

Заплясали, заговорили в громкоговоритель:

— Алло! Алло! Мои предки из Великого Лугу! Обменяйте свои фамилии на принципиальные числа во всемирной номерной системе.