Кайдашева семья Страница 13

Они застучали в его руках, словно кости сухих рёбер. Кайдаш погнал волов во двор. Из-за хаты выскочила сухая собака, лохматая, как овца, и залаяла на гостей. Из хаты выбежали пятеро маленьких детей, а за ними вышла Балашиха в толстой рубашке, в бедной старой косынке на голове.

Кайдаш и Лаврин поздоровались с Балашихой. Из-за Балашихи из сеней выглянула Мелашка, словно цветок, блеснула чёрными глазами, пахнула румяным лицом — и снова скрылась в хату. У Лаврина екнуло сердце.

— Просим покорно в хату! — сказала Балашиха и поклонилась Кайдашихе.

Кайдашиха была зла на Западинцы до хрипоты. Она протянула с подножки свои жёлтые сапоги и показала их Балашихе до самых колен. Из сеней вышел Балаш — ещё молодой мужчина, поздоровался с гостями, поклонился сватам и пригласил в хату.

Кайдашиха пригнулась в низеньких дверях, и ей показалось, что она лезет в сундук через щёлку. Хатняя дверь была ещё ниже. Кайдашиха нагнулась и только хотела гордо поднять голову — как трах тесьмой об косяк!

Кайдашиха почувствовала, что у неё на макушке выскочила шишка. Она схватилась за голову. Шишка заныла так, будто кто-то приложил к темени раскалённое железо. У Кайдашихи на глазах выступили слёзы, сдавило сердце, но ей пришлось молчать и терпеть.

«Ой, закричу! — думала она. — Ой, не выдержу, застону! Срамота! Вот уж накричу сейчас и на жениха, и на Балашей, и на этого Лаврина!» — но пришлось стиснуть зубы, чтобы не выдать боли. Малыши расхохотались. Кайдашиха беззвучно проклинала и сватов, и село, и дом Балаша. Она потрогала голову — высокий чепец согнулся и продавился. Кайдашиха выглядела, как безрогая корова.

Балашиха пригласила её к столу. Кайдашиха глянула на бедную семью, на бедную хату и без церемоний полезла к столу, села на почётное место, важничая и вытирая губы платочком.

Хата была очень низкой. Маленькие окна казались слепыми. Сквозь старые стёкла, покрытые зелёными и красными пятнами, не видно было даже неба. Старая лежанка из камня будто осела и расползлась. Камни вылезли наружу, как рёбра у тощей клячи. В углу стоял старый небольшой сундук. Потолок прогнулся, а посредине комнаты стоял тонкий побелённый столб: он подпирал потолочную балку.

Кайдашиха горделиво окинула взглядом хату и повернулась к образам. Её красная, высоко завязанная косынка на голове придавила колени святой Варвары на большом образе. Она отодвинулась от иконы и села напротив окна.

Малыши столпились посреди хаты и таращили глазёнки на Кайдашиху. Возле них терлась кошка, остриженная от головы до самого хвоста. Кайдашиха глянула на детей, потом на чёрнобровое лицо Мелашки — и немного смягчилась. Она любила детей.

— Почему ты, Лаврин, не сказал, что у моих сватов есть малыши? Вот уж какой ты! Я бы вам, детки, привезла гостинец. У меня и орешки есть, и мёд, и мак — я бы испекла маковников. Вот беда! — причитала Кайдашиха.

Дети раскрыли рты. Орешки и маковники зазудели у них во рту. Они глядели на богатую тётю и всё ждали, что из-за пазухи сейчас посыплются орешки, а из-за полы выпрыгнут маковники.

— Вот беда, ничегошеньки для вас не взяла. Ну хоть по денежке, детки, — сказала она.

Кайдашиха вынула из пазухи платочек, развязала узел и раздала по деньге. Дети смотрели на монетки и не знали, что с ними делать.

— Мам, это можно съесть? — спросила девочка и облизала свою монетку языком.

— Не бери, сердечко, в рот! Фу, фи! — сказала Кайдашиха.

— Какая ерунда! Лучше бы маковников! — сказал мальчик.

— Мам, хочу маковников! — заверещала девочка.

— Какие у тёти жёлтые ноги, прям как у нашей пёстрой курицы, — сказал старший мальчик, вслух, но будто про себя.

— Кто ж так говорит! Вот я тебе!.. Идите гуляйте во двор! — сказала Балашиха и выпроводила детей.

Балаш с Кайдашем сели за дальний край стола и начали говорить о ржи и пшенице, о сене и ове. Балашиха послала старшего сына в шинок за водкой.

— Ох, боже мой! Такие гости, а чем угостить — не знаю. Теперь же Петров пост, тяжелое время, — сокрушалась Балашиха.

— Мамо, я ж принесла из леса кувшин земляники, — всплеснула Мелашка. — Давайте сварим вареники с земляникой и клубникой.

— Хорошо ты придумала, доченька, — сказала Балашиха. — Побеги нарви свежих огурчиков и принимайся за вареники, а мы со свахой побалакаем.

Мелашка засуетилась, сняла с крючка лохань, вынесла в сени и пошла за мукой.

Кайдашиха не сводила с неё глаз. Мелашка была молоденькая и невысокая, но бойкая, шустрая.

«Да, толку с такой невестки будет мало. Ей бы ещё на лежанке кашу хлебать», — подумала Кайдашиха.

Мальчик принёс кварту водки. Балашиха нарезала хлеба. Балаш угостил гостей водкой. Кайдаш осушил чарку до дна, а Кайдашиха, по обыкновению, лишь губы смочила да платочком вытерлась. Взяла ломоть хлеба, чтобы закусить. Хлеб был чёрный, как земля, липкий и безвкусный. Кайдашиха еле проглотила кусочек. Хлеб в горле встал.

«То ли эти люди бедные, то ли хозяйка никакая… Учить мне эту Мелашку придётся долго, — подумала Кайдашиха и тяжело вздохнула. — Лишь бы не была такая ведьма, как Мотря. У той тоже брови красивые, а за ними бед на целую телегу».

— Плохая у вас водка в Биевцах, будто сыворотка с перцем, — сказал Кайдаш, вспоминая запеканку с красным перцем, которую он пил на смотринах у Довбиша.

— Плохая, потому что проклятый шинкар разводит водой, — добавил Балаш. — Пусть у него смерть будет, как эта водка.

— Только воняет, а не пьётся, — сказал Кайдаш.

Хозяин угостил и Кайдашиху. Та много говорила, а пила мало.

«Ох, и гордая у нас сваха! Только губы в чарке полощет», — подумала Балашиха.

Пока старики беседовали и выпивали, Мелашка растопила печь и налепила вареников. Кайдашиха всё косилась на чёрные, словно ржаные вареники на сите.

Скоро вареники были готовы. Балашиха отцедила их и подала на стол.

— Извините, угощение скромное, к вареникам нет мёда, — сказала хозяйка.

— Обойдёмся, душенька, и без мёда. А это вареники ржаные или пшеничные? — спросила Кайдашиха.

— Это у нас пшеница такая уродилась, — ответила хозяйка. — Не пшеница, а какая-то смесь с рожью.

Кайдашиха выела только начинку, тесто оставила.

За полдником свахи условились сыграть свадьбу сразу после Петрова дня, в первое воскресенье. Лаврин вышел с Мелашкой в сад и не мог наговориться.

— Если бы отец не отдал меня за тебя, я бы сама себе смерть сделала, — говорила Мелашка.

— Не заскучаешь по Биевцам, Мелашко? — спросил Лаврин.

— Весело мне будет там, где ты рядом, моё сердечко, — ответила она.

Балашиха вышла и позвала их полдничать. Балаш угостил их и налил чарку Кайдашихе. Та, хоть и была зла, не устояла и разлила по всей хате мёд своим языком:

— Будь, доченька, здорова, как рыба; красива, как роза; весела, как весна; работяща, как пчёлка, и богата, как святая земля! Дай бог тебе рук золотых и мыслей полных, как колодец, речей добрых и хлеба сытного. Дай вам счастья и в росе, и в воде, чтобы ваше житьё было среди мёдов сладких, среди цветов душистых.

Кайдашиха выпила чарку, хоть и скривилась, будто пятница на среду пришлась. Красота Мелашки развязала ей язык и вытянула из него целый улей мёда.

Кайдаши к вечеру распрощались с новыми сватами и поехали домой.

— Гордые у нас сваты, нечего сказать, — сказала Балашиха. — Не знаю, доченька, будет ли тебе хорошо с такой чепурной свекровью, — обратилась она к Мелашке.

Медленно тащились волы Кайдаша вдоль Западинцев. Кайдашиха сидела высоко на возу и уже спрятала свои жёлтые сапожки под свитой. Лаврин шёл в стороне.

— Ох, погоняй волов быстрее! — крикнула она мужу. — Хоть бы засветло выбраться из этого чёртова вулика. Буду помнить, как каталась в эти Западинцы. Не заманите меня сюда и пряником. Наделали дверей — что и сказать! Чуть голову себе не разбила, а на чепце — настоящие Западинцы вышли!

— А на голове у вас, мамо, наверно, целые Семигоры набежали. Большая, мамо, шишка? — поддразнил Лаврин.

— Шишка! У тебя тёща настоящая шишка. Хлеба хорошего не умеет испечь. Намучилась я с этой богачкой Мотрей, а с этой невесткой наберу ещё три кучи бед. Мотря привела в дом стриженую овцу, а твоя Мелашка — стриженую кошку.

Кайдашиха ругалась и косилась в сторону, не встретит ли кого знакомого. Ей всё чудилось, что навстречу выйдет вся община Биевцев с головой во главе.

— Погоняй! Может, ещё загляну к попаде — пополдничаю как следует, да наливки напьюсь досыта. Я у неё, как дома!

Волы поднялись на гору. У поповского двора Кайдашиха встала и пошла в гости.

— Не задерживайтесь, мамо, не заваливайтесь на пуховики, — крикнул ей вслед Лаврин.

— Посмотрим ещё, какие пуховики твоя Мелашка привезёт! — отозвалась она, вытирая сапоги платком.

— Хоть бы и между дровами, лишь бы с чёрными бровями! — сказал Лаврин. — Хоть бы и под лавкой, лишь бы с красавицей.

— Увидишь, красотой не наешься! Чёрные брови не насытят, — сказала Кайдашиха и вошла во двор.

— И на кой чёрт ей та попадья? Хочется собак подразнить! — бурчал себе под нос Кайдаш.

Солнце уже село, смеркалось, а Кайдашиха всё щебетала у попадьи. Они стояли, склонив головы. Лаврин опёрся на плетень, задумался. Кайдаш уснул, растянувшись на возу.

Залаяли собаки. Кайдашиха вышла весёлая, будто из церкви.

— Вот кто меня принимал! Не так, как Балашиха. Ай, господи! Не знали, куда меня посадить. Угостила меня матушка и чаем, и водкой, и наливкой, — хвасталась Кайдашиха, чуть смягчившись к Западинцам.

Через неделю Лаврин обвенчался с Мелашкой и привёз её в отцовскую хату.

VI

Неделю прожила Мелашка в свекровином доме — словно в раю. После бедной отцовской хаты ей казалось, что она попала в барские покои.