Кайдашева семья Страница 27

Кайдашиха выскочила тоже из хаты и уже во всё горло бранила Мотрю.

— Идите, дети, и рвите груши смело! Это ваша груша, — говорила она детям.

— Только пусть ещё раз полезут в мой огород — ноги им палкой переломаю! — кричала Мотря.

А груши висели, как горшочки — жёлтые, как воск! Дети Лаврина и без того бы налетели на них, даже если б были чужие, а тут и бабушка, и мама говорят — можно, да ещё и нужно рвать.

Дети снова полезли тайком на грушу. Мотря выскочила с прутом и отходила детям спины.

На Лавриновом дворе поднялся шум. Через забор уже ругались не жёны, а мужчины. Лаврин доказывал, что груша его, потому что он её привил, потому что отец ему её подарил, а Карпо кричал, что груша его, потому что растёт на его земле.

— Раз уж на то пошло, я имею право на половину груш, потому что груша моя. Подавай на меня в волость, хоть сейчас, — говорил Лаврин.

— А вот и не отдам даже половины, потому что дерево растёт на моей земле. Мало ли что там отец когда-то говорил, — возражал Карпо.

А дети всё лазили в дядьков огород, а Мотря всё порола их палкой. Братья были вынуждены идти в волость. В волости постановили: либо Карпо каждый год отдаёт половину урожая груш Лаврину, либо отгораживает к Лавриновому двору грушу с двумя аршинами земли и навсегда продаёт её брату.

— Ну уж нет! Это я ещё землю продам! — кричал Карпо. — Я и денег Лаврина не хочу, и земли не дам. Пусть уж тогда переносит грушу к себе, — добавил он.

— Да ведь, Карпо, дерево не перенесёшь, — сказал в волости голова, — а срубить хорошую грушу — грех. Отдавай половину урожая каждый год, и мир вам.

Лаврин и Карпо вышли из волости вроде бы примирённые. Карпо согласился отдавать половину груш.

Пришли домой — а Карпова жена запела другую песню.

— За что им половину отдавать? Это только начало! Захотят и картошки, и свёклы половину! Всё это свекруха подговаривает в волости!

Мотря снова гоняла Лаврининых детей с огорода палкой, пока груши не оборвали то её дети, то Лавринины.

Прошла зима, снова настало лето. Злополучная груша, как назло, ещё больше разрослась и вширь, и ввысь, снова дала щедрый урожай — целых три мешка, если не больше. Плоды были крупные и дорогие на базаре. Тут уже запахло деньгами, а это для крестьян дело серьёзное.

Снова началась та же комедия. Груши ещё не дозрели, а дети Лаврина уже кинулись на них, как пчёлы на мёд. Мотря выскочила с кочергой, побила детей, груши отняла. Мелашка за своих детей взялась, как волчица, кинулась на Мотрю и чуть не сорвала с неё чепец. Карпо и Лаврин пошли к священнику. Священник посоветовал сделать то же, что раньше в волости.

— Ты, Карпо, заплати Лаврину отступного три карбованца, и пусть груша будет твоей. А ты, Лаврин, согласен? — спросил батюшка.

— Как же тут согласиться, — сказал Лаврин. — Я каждый год с этих груш три карбованца выручаю, а то чтобы раз взял — и всё? Нет! Пусть Карпо отрежет мне два аршина земли с грушей и отгородит. Вот на это согласен.

— Да у меня и так огорода мало, ещё ему отрезать! Я на это не пойду, — сказал Карпо. — Пусть берёт грушу и пересаживает в свой огород.

— Тогда делитесь каждый год поровну, — сказал священник.

— Но, батюшка, дети Лаврина лазят в огород — как свиньи! Всё топчут! А старая мать ещё и подговаривает их! — жаловался Карпо.

— А твоя жена, извините, батюшка, настоящая гадюка. Её бы посадить в клетку и показывать за деньги на ярмарке, как зверюгу. Она, батюшка, и нашей матери глаз выбила, и моих детей палкой лупит, куда попадёт, — жаловался Лаврин.

— Ну, так что будем делать? — спросил священник.

— Как скажете, батюшка, так и будет! — ответили братья.

— Тогда пусть Карпо заплатит три-четыре карбованца, и груша будет его, и не будет больше между вами раздора, — сказал священник.

— Ни за что не соглашусь! — сказал Лаврин. — Батюшка, да там груши — как ваши кулаки! Каждый год продам два, а то и три мешка по три-четыре карбованца!

— Ну тогда ты, Карпо, отрежь ему землю с грушей.

— Что я, с ума сошёл землю резать? — сказал Карпо.

— Ну и ступайте тогда — удавитесь своими грушами вместе со своими бабами! — бросил священник, ушёл в комнату и захлопнул дверь.

Карпо и Лаврин постояли, пошли домой и по дороге всё ругались. Лаврин кричал, что возьмёт топор и срубит грушу. А дома их ждала потасовка: Мотря кочергой гоняла Лаврининых детей, Мелашка с бабкой огрызались, как собаки, через забор. Люди сбегались со всего кутка. Прибежали и баба Палажка Соловьиха, а за ней — баба Параска Гришиха.

— Ой Господи! Вот бы взять Лавринову хату да отодвинуть её — аж на гору, или и вовсе за гору, а Карпову — за пруд, в самую дубраву — так бы и помирились! — сказала премудрая баба Палажка.

— Учи, учи, премудрая! — не сдержалась баба Параска. — Сама посмотри на себя! Вот бы твоего мужа кто за дубраву, дочку — за Рось, а тебя — прямо в ад! Может, и у вас тогда был бы мир!

Дело с грушей закончилось неожиданно. Груша засохла — и две семьи помирились. В обоих дворах воцарились мир и тишина.

1878 год