Для философов-рационалистов XVIII века он был совершенно невозможен, так же как и для философов-идеалистов первой половины нашего века, которые пытались свести весь мир и все его проявления, а значит, и всю психическую деятельность к какой-то одной, по возможности полной и непротиворечивой формуле. Только у идеалистов-пессимистов Шопенгауэра и Гартмана этот факт был особо подчеркнут, и то лишь потому, что именно у Гартмана «бессознательное» (Das Unbewusste) было сделано основным элементом всей его мировоззренческой системы. Но для научного исследования этого было недостаточно, ибо, сделав «бессознательное» основой, Гартман тем самым превратил его в нечто неизвестное, неподдающееся дальнейшему анализу.
Лишь в новейшие времена, когда по инициативе Фехнера и Вундта в Германии, Англии, Франции и Италии начались систематические исследования психологии экспериментальным методом, когда старая метафизическая или эмпирическая психология превратилась в психофизику или, как её называет Вундт, физиологическую психологию, удалось в значительной степени прояснить роль бессознательного, в том числе и в поэтическом творчестве. Отправной точкой стали исследования над тем, что мы называем человеческим сознанием, и мы воспользуемся здесь новейшей работой на эту тему, изданной в прошлом году — исследованием Макса Дессуара «Das Doppel-Ich», чтобы показать, как современные психологи объясняют эту загадочную сторону поэтического творчества. В своём исследовании Дессуар подчёркивает тот факт, что огромное количество наблюдений, собранных в последние времена, привело нас к пониманию того, что каждый человек, кроме своего сознательного «я», должен иметь в себе ещё одно «я», которое обладает собственной памятью и сознанием, своими суждениями, чувствами, выбором, размышлениями и действиями — одним словом, всеми признаками, составляющими психическую личность.
«Ко мне пришёл приятель, — рассказывает Дессуар, — и сообщает мне какую-то новость, ради которой мне нужно пойти с ним в одно место. Пока он рассказывает эту интересную новость, я собираюсь на выход. Пристёгиваю свежий воротничок, поправляю манжеты, застёгиваю запонки, надеваю сюртук, кладу в карман ключ от ворот, мимоходом заглядываю в зеркало — и при всём этом с наибольшим вниманием слушаю рассказ, изредка перебивая его вопросами. Выйдя на улицу, я вдруг начинаю сомневаться, не забыл ли я ключ от ворот в комнате, и снова бегу наверх, обыскиваю всюду, но напрасно — в конце концов, лезу в карман и убеждаюсь, что ключ у меня. Когда я потом рассказал об этом приятелю, тот ответил: «Почему же ты мне не сказал раньше, зачем бежишь? Ведь я видел ясно, как ты выбрал ключ от ворот из связки и положил в карман. Как можно быть таким рассеянным!» Обратите внимание, насколько сложной была здесь деятельность, а между тем казалось, что сознание ничего о ней не знало. Герой этого небольшого происшествия делает все приготовления к выходу так системно и аккуратно, будто заранее продумал их до мелочей. Из связки ключей выбирает именно нужный, в зеркале проверяет аккуратность костюма — всё это психические функции, для которых необходима сознательная личность.
«Ещё более характерны вот такие три примера. Кто-то вслух читает книгу, а мысли его, отвлечённые чем-то другим, заняты посторонней темой. Однако он читает правильно, расставляет интонации, переворачивает страницы — одним словом, выполняет действия, почти непостижимые без полной интеллектуальной осознанности. Корректор перечитывает статью, одновременно разговаривая с соседом; но при живой беседе он исправляет типографские ошибки, восполняет пропущенные слова — значит, он ощущает, где составлено верно, а где нет. Один из членов английского «Society for Psychical Research» (Общество психологических исследований) благодаря большой практике достиг того, что может одновременно вести живую дискуссию и складывать длинные ряды цифр. Все эти факты доказывают, что в нас есть не только неосознанный интеллект, но и бессознательная память или, точнее, знание и воспоминание вне пределов нашего сознания. А поскольку оба эти элемента составляют суть психической личности, это значит, что в каждом человеке есть и второе, бессознательное «я».
Эту двойную осознанность Дессуар очень метко называет «верхним и нижним сознанием» (Ober- und Unterbewusstsein). То, что в повседневной жизни мы называем «сознанием», — это, по терминологии Дессуара, верхнее сознание. Но под ним существует глубокий слой психической жизни, обычно пребывающий в тени, но не менее важный, а для многих даже гораздо важнее, чем вся, сколь бы богатой она ни была, деятельность верхнего уровня. Большая часть того, что человек пережил в жизни, большая часть всех тех внушений, которые мы называем воспитанием, и через которые человек впитывает достижения многотысячелетнего культурного труда всего человечества, пройдя через ясный слой верхнего сознания, постепенно темнеет, исчезает с поверхности, тонет в глубоком колодце нашей души и там покоится, как золото в подземных жилах. И там, хоть и недоступное для нашего сознания, всё это богатство продолжает жить, непрерывно влияет на наши суждения, на нашу деятельность и нередко направляет её куда сильнее всех контраргументов разума. Это и есть то самое нижнее сознание, то гнездо «предрассудков» и «предвзятостей», смутных импульсов, симпатий и антипатий. Они кажутся нам неясными именно потому, что их основания скрыты от сознания.
Но бывает и так, что отдельные моменты из этого нижнего слоя внезапно вырываются на свет сознания. Великий закон непропадающей силы имеет и в психологии своё значение: что однажды отпечатано в клетках нашего мозга, то остаётся с нами на всю жизнь, только не всегда человек может по собственному желанию использовать это, и иногда нужны особые обстоятельства, чтобы давно стёртые впечатления снова ожили. Профессор Бенедикт приводит следующий интересный случай: «В начале нашего века заболела старушка-служанка на Рейне, и в горячке начала декламировать целые отрывки из Библии на иврите, а комментарии — на арамейском. Разумеется, люди, привыкшие верить в чудеса, увидели в этом чудо и благодарили Бога за то, что он удостоил их его узреть. Ведь откуда бы совершенно неграмотной женщине знать иврит, если не сам Бог вложил его в неё? Но врач начал искать источник и выяснил, что эта служанка несколько лет назад работала у пастора, который имел обыкновение по ночам вслух читать в своей комнате Священное Писание в оригинале с арамейским комментарием. Служанка ночевала впритык за стеной на кухне и всё слышала, и хотя ни слова не понимала, эти слова врезались ей в память и долгие годы хранились в нижнем сознании, как будто записанные на фонографе, пока в горячечном бреду не всплыли наружу». Разумеется, эти впечатления, похороненные в нижнем сознании, легче всего выходят наружу тогда, когда слой верхнего сознания исчезает — временно, во сне, или навсегда — при тяжёлой болезни. Потому-то во сне так часто всплывают события молодости, которые десятки лет спали под пластами позднейших впечатлений, прошедших через верхнее сознание и похоронивших их.
Правду сказать, великое это наше счастье — обладать способностью погружать все наши впечатления в сумерки забвения. Подумайте только, если бы всякая боль всё время стояла бы на поверхности нашего сознания — она бы сделалась невыносимой и довела бы до самоубийства. А равно как всякое сосредоточенное мышление, всякий духовный труд был бы почти невозможен, если бы весь наш опыт и знания одновременно и равномерно давили на сознание. При душевных болезнях вроде мании и острого безумия мы видим, как избыток впечатлений делает невозможным любое органическое мышление. Эта великая абсорбирующая сила нижнего сознания имеет, впрочем, не только негативную пользу; она обладает и огромным позитивным значением, поскольку превращает нижнее сознание в необъятный, неисчерпаемый склад мыслей и чувств, богатый амбар, чьи закрома при благоприятных обстоятельствах могут открыться и выдать сокровища, о которых их счастливый владелец порой и сам ничего не подозревает. Почти каждый человек носит в себе неисчерпаемое богатство идей и чувств, хотя немногие умеют и могут им пользоваться. Всё, что человек когда-либо думал и читал, всё, что шевелилось в его душе и будоражило чувства — ничто из этого не исчезает, а становится прочным, хотя обычно скрытым достоянием его души.
Но есть люди, которые умеют извлекать эти глубоко скрытые сокровища своей души и придавать им форму, понятную каждому. Эти счастливо одарённые психологические Крёзы и старатели сокровищ — и есть наши поэты. Правда, находят и извлекают они эти богатства не совсем активно, не усилием свободной, автономной воли. Ведь если верить признаниям отдельных поэтов, их роль зачастую бывает чисто пассивной. Очень интересен рассказ Грильпарцера о том, как возникла его знаменитая трагедия «Прабабка» («Die Ahnfrau»), написанная, как известно, за 16 дней. «Однажды, лежа в постели, в моей голове случайно переплелись две прочитанные когда-то истории, и обе вместе составили основу драматического сюжета. Однако сразу я не приступил к работе, и понадобилось несколько настойчивых напоминаний моего друга Шрейфогля, чтобы подстегнуть моё честолюбие и побудить к делу. Во время одной случайной встречи он увлёк меня настолько, что, продолжая путь, я начал обдумывать первую сцену, но, несмотря на все усилия, смог сочинить не более 8–10 строк. Вернувшись домой, я записал их на листке бумаги и оставил на столе. И вот ночью в душе моей началось какое-то странное волнение. Меня охватила лихорадка, бессонный, я ворочался с боку на бок, и при этом совершенно не думал о начатой «Прабабке». На следующий день я встал с чувством, что на меня надвигается тяжёлая болезнь. И тут мой случайный взгляд упал на тот самый листок, где я вчера записал начальные строки и о которых с тех пор совсем забыл;
Сажусь за стол и пишу дальше, всё дальше; мысли и стихи текут сами собой — быстрее, чем я мог бы списывать с готового».
Здесь мы можем подробно проследить психический процесс в душе поэта.