В то же время в европейском освободительном движении распространение получила не марксистская, а иная теория, которая на первый план прогресса выдвигала идею возрождения государственности у наций и народов. В частности, распространённой идеей была идея Фридриха Листа, который считал, что именно государственное существование любого народа является первой основой его исторического прогресса.
В 80–90-х годах XIX в. теория Листа, которую современный украинский политолог Роман Шпорлюк назвал технократической, овладела широкими слоями европейской интеллигенции, особенно у народов, не имевших своего государства. Суть её сводилась к тому, что возрождение государства может возглавить национальная техническая интеллигенция — инженеры, предприниматели, учёные. Они могут осуществить это по принципу планового хозяйства, при условии, когда нация объединяет людей в государство, и национальный этнос составляет основу государства.
Эта идея была направлена на то, чтобы объединить многочисленные небольшие немецкие государства в единое государство. Но этой теорией пользовались и другие народы, которые не имели собственного политического функционирования, как, например, чехи. Эта теория объединяла все социальные классы нации для достижения единой цели — создания государства для всего народа.
В то же время русские социалисты, в частности большевистское течение российской социал-демократической партии, повсюду проводили идею разделения наций по классовому принципу. Например, В. Ленин выдвинул такой принцип деятельности своей партии: "Социал-демократы как партия пролетариата ставят своей положительной главной целью содействие самоопределению не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности". Этот постулат большевизма — самоопределение пролетариата, а не всего народа — был направлен на идеологическое затемнение денационализированного рабочего класса, в том числе и в Украине, в годы революции, чтобы оторвать его от национально-освободительной борьбы украинского народа и возрождения национальной государственности.
К этому надо добавить, что украинские политические лидеры социалистического направления в начале XX в. были проникнуты социалистическими идеями русского типа — с их централистскими, вульгарно-материалистическими ("желудочными") приоритетами.
Именно эти украинские социалисты, воспитавшиеся в общероссийских утопически-социалистических кружках и бывшие родными братьями по духу и букве русским социалистам, возглавили наиболее активную освободительную борьбу украинского народа в начале XX в.
В новых исторических условиях, в которых действовали эти украинские социалисты, они не видели, к сожалению, основы, которая поддерживала бы идею независимости Украины. А потому ошибочно отстаивали федеративную концепцию Драгоманова с идеей автономии Украины по отношению к России, которая была непригодной, ведь Россия не стала ни демократической, ни децентралистской. К тому же, Драгоманов говорил о своём времени, когда в Украине не было ни одной политической партии, не было широкого политического движения. А лидеры украинских партий, возникших в начале XX в., уже действовали в эпоху, когда в Украине начиналось широкое национальное движение, как и в других регионах Восточной Европы, где народы боролись за свои национальные государства. Однако украинские социалисты всё ещё не могли сбросить с себя старые лохмотья социалистических утопических иллюзий, потому что не понимали, не чувствовали сути эпохи и продолжали отстаивать старые, утопические социалистические концепции ненужности самостоятельного государства при социализме, ненужности наций, армии и т. п. Ведь социализм, как утверждала старая концепция социализма, должен решить главные вопросы — социальные. А с их решением отпадает якобы и необходимость в национальной жизни.
Более того, провозглашая, например, идею автономии Украины на принципах федерализма с Россией, они проигнорировали важный принцип Драгоманова, который считал, что такая федеративная связь возможна только с демократической Россией. Наши же политические лидеры не учли этого важнейшего предостережения Драгоманова и провозглашали федерацию Украины с Россией буржуазной — Милюкова–Родзянко, а затем с Россией централистско-большевистской, которая и не собиралась, несмотря на демагогические заявления, становиться действительно федералистско-демократическим государством.
В Надднепрянской Украине, таким образом, на рубеже XIX — начала XX в. не созрело чёткой государственнической концепции. И, как говорил тогда И. Франко, идеал национальной самостоятельности во всяком отношении — культурном и политическом — оставался для нас "вне пределов возможного".
Но общественная мысль украинцев интенсивно продолжала поиск своего государственнического идеала и в западноукраинских землях.
С новой силой она ожила в трудах И. Франко, хотя поначалу она и ему самому казалась мифической — "вне пределов возможного". Ведь и в самом деле, к концу XIX в. не было мощного политического движения украинского населения ни в Надднепрянщине, ни в Галиции, его политическое сознание было невысоким, политические партии только создавались и искали свою опору.
Практически осуществить даже какую-либо автономию казалось невозможным. Идея украинской самостоятельности казалась невозможной ещё и потому, что порождённый грубым материалистическим мировоззрением фатализм утверждал, будто определённые социальные, а вместе с ними и политические идеалы должны быть достигнуты, как говорил Франко, "самой имманентной силой развития продукционных отношений без оглядки на то, захотим ли мы для этого пальцем пошевелить, или нет". "Но,— продолжает он,— эта мысль относится сегодня к категории таких фатальных предрассудков, как вера в ведьм, в нечистое место и фатальные дни. Мы должны сердцем ощущать свой идеал, должны разумом осознавать его, должны употреблять все силы и средства, чтобы приближаться к нему, иначе он не будет существовать, и никакой мистический фатализм не сотворит его там, а развитие материальных отношений потопчет и тем самым раздавит нас, как слепая машина".
Посмотрим же теперь на западноукраинские земли, где также украинская общественная мысль искала пути для возрождения государственности Украины.
Интересное явление: украинский народ на протяжении своей богатой тысячелетней истории не поработил ни одного народа, не сделал рабами ни одну нацию, не отнял ни у кого язык, землю, культуру, государственность. И вот теперь целое столетие искал пути для своего возрождения. Во всех частях разорванной украинской территории — и в составе Российской, и в составе Австро-Венгерской империи, где народ жил своими историческими традициями, где говорил на украинском языке, шёл поиск национального и государственнического возрождения.
После разделов Польши Галиция отошла к Австрийской (с 1868 г. — Австро-Венгерской) империи.
В Галиции украинцы находились не в лучшем положении, чем украинцы под Российской империей. Глухой уголок Австро-Венгрии не имел возможностей для интеллектуального развития украинского населения. Местные русинско-украинские феодалы ещё после Люблинской унии 1569 г. начали католичиться, полонизироваться и пополнять польско-шляхетский класс Речи Посполитой.
К началу XIX в. Галиция находилась в жалком положении. Экономическая политика Вены не способствовала ни развитию здесь промышленности, ни решению социальных проблем. Всё внимание австро-венгерского правительства направлялось на развитие тех краёв, которые были населены более образованными и сплочёнными нациями — немцами, венграми, чехами. Так Галиция оставалась запущенной провинцией, сырьевым придатком тех регионов.
В конце XVIII в. шляхта, которая была в основном польской или сполонизированной, составляла 3,4 процента населения края; мещане, малоимущие ремесленники и лавочники (последние в основном из еврейского населения) — до 10 процентов. Позднее появляется здесь новая немногочисленная группа населения — чиновники из немцев или чехов. Украинское крестьянское население, составлявшее большинство в крае, имело одну-единственную категорию собственной интеллигенции — униатское священство. В основном оно происходило из крестьянской среды, а потому быстро утратило идеи вселенского господства ватиканского центра и прониклось жизнью и интересами собственного, крестьянского класса.
Таким образом униатское духовенство превратилось из силы, которой хотела воспользоваться католическая церковь для собственного возвеличения и укрепления, в антипод католического аннексионизма.
Это, собственно, и решило дальнейшую историческую судьбу украинцев Галиции. Священники греко-католической, или униатской церкви стали в оппозицию против натиска католицизма и превратились в украинскую национально-сознательную прослойку населения, которая способствовала сохранению в нём национальных и исторических традиций, родного языка, письменности и т. д. Так что неудивительно, что в галицком крае первые шаги культурно-национального возрождения предпринимались в среде отдельных групп более бедного сельского духовенства.
В конце XVIII в. в Австрии правили реформаторы — императрица Мария-Терезия и её сын Иосиф II, которые провели важные реформы и в Галиции. В частности, они ослабили здесь крепостничество, ограничили дополнительные повинности, несколько укрепили греко-католическое священство, которое постоянно подвергалось притеснениям со стороны католической церкви, тем, что предоставили ему равные права с католическими ксёндзами. Польским феодалам было запрещено вмешиваться в назначение приходских священников. Кроме того, греко-католические священники получили пусть и небольшое, но всё же государственное жалование, что подняло экономический и моральный статус униатского духовенства.
Эти меры завершились тем, что впервые после Брестской унии в 1808 году была учреждена греко-католическая митрополия. Это имело огромное значение для всего галицкого края. С одной стороны — возрос авторитет украинского духовенства среди населения края, с другой — всё это противодействовало засилью польско-католического элемента в Галиции. Таким образом венское правительство в какой-то мере уравновешивало претензии польско-шляхетского сословия на полное владение Галицией в пределах Австро-Венгрии и создавалo для себя опору в украинском населении против польского нажима.
Но был ещё и третий аспект реформ: греко-католическое духовенство, благодарное за поддержку венского правительства, начало распространять идею благодарности к нему среди русинов-украинцев, воспитывало верноподданство ему, а с другой стороны, посеяло иллюзии о всемогуществе императоров и стало с надеждой смотреть в сторону правящей династии Габсбургов, ожидая новых уступок. В среде греко-католического духовенства формировалась идеология консерватизма, провинциального лакейства, которую позднее политические публицисты назвали рутенством (то есть той, которая присуща русинам, или рутинам — здесь и далее сохранялась первоначальная название галльского племени — рутин, или русины).