Звонари натягивают крепче верёвки, чтобы изо всех сил ударить в многоголосую медь и приветствовать Святополка. Больше всего стараются и печерские черноризцы. Великий киевский князь, видимо с помощью своих советников, понял, что с этим монастырём, который издавна был опорой самодержавности киевских князей, нужно не ссориться, а дружить. Потому и отстранил подальше от себя грека-метрополита, что всегда тянул руку за Мономаховичей и за ромейскую империю, которой Мономах мечтал властвовать. Богатая Печерская обитель теперь стала словно второй вотчиной Святополка. Он её одаривает и возвеличивает, а она славит его и всеми силами поддерживает. В государственную летопись отец Нестор снова запишет ещё одну победу над половецкими ордами и припишет первенство в ней, конечно же, Святополку, а не могучему властителю этих степей Мономаху!.. Хорошо научился Святополк с помощью своих думцев, бояр и монахов на Мономаховой спине себе славу добывать!..
Когда-то Святополка туровского бывало с трудом вытащишь из тёплого терема в половецький степ. Но когда всё же с помощью бога и руками и умом Владимира Мономаха к русичам стали приходить одна за одной победы, то только крикни — и Святополк уже бежит к нему со своей дружиной. Боится, что Мономах добудет победу и ему одному вся та слава достанется, а законный властитель русских земель останется без неё. За многие годы владычества Святополк познал вкус сладкой и хмельной славы. Теперь уж не отучишь его от неё, крепко держит её в своих длинных, костлявых руках, крепче, чем держит седло его тело. Потому что за все эти годы Святополк так и не научился ловко ездить верхом. Сказано — не степи были его колыбелью!..
Мономах время от времени хмурит седые брови, зыркает исподлобья на своего удачливого соперника. Уже и ты, брат, стар. Посерело твоё лицо; пробивается седина в тёмной козлиной бородке. И чуприна вот уже серебристая… Гай-гай!.. Годы не минуют и счастливцев!..
Чавкает под копытами заболоченная, размокшая земля. Тяжёлый влажный воздух давит на грудь, тяжело дышать. А раньше он не замечал никакой недуги от погоды. Хоть дождь, снег или жара, — всегда был настороже, как тетива, всегда мог сорваться в любую минуту и мчаться сквозь степь, подминая под конские копыта простор. А теперь вот давит ему в груди от этой сырости, дождевой мглы… А может, то не от погоды…
Может, во всём виновата эта Святополчья заносчивость и самоуверенность.
После волынской смуты Мономах покинул Святополка. Не мог смотреть, как великий князь жадно загребал под себя одну волость за другой. Северский Давид и Святополк ходили и на Василька, и на Володаря Ростиславичей. Вскоре Давид Игоревич позвал к себе хана Боняка и разгромил своих соперников, державшихся на венгерских ратях. Святополк тогда звал Мономаха аж с Волги: "Спеши, брат, к нам, выгоним Ростиславичей, отнимем их волости". — "Не могу идти на братьев, — отвечал тогда Мономах. — Не переступлю клятву, данную на кресте".
И вышло, что Ростиславичи побили захватчиков, отстояли свои земли. Но Святополк перехватил-таки город Владимир-Волынский и посадил там своего сына — Ярославца. С Мономахом не посоветовался…
Молча лютовал Мономах, так что серьгой своей серебряной в правом ухе позванивал. Писал поучения детям. Учил их следовать божьей воле. А может, тем самым гасил в себе досаду. "За что печалишься, душа моя? Зачем волнуешь меня? Уповай на бога, ибо верю я в него…"
Выписывал из Псалтири изречения, а перед глазами у него стоял вероломный, жадный Святополк. "Всякий день милостыню творит праведник и взаймы даёт, и племя его благословенно будет.
Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир, и отгони зло, и живи во веки веков…"
Да, таким должен быть великий князь, первый христианин, избранник божий и миротворец. А Святополк? Пусть все теперь видят, сколько зла вокруг него, сколько крови, слёз, греха… Будто не поучения детям своим, взрослым мужам, писал, а прилюдно осуждал своего соперника словами из священного писания и наклинал на него гнев божий.
Властитель душ людских и правитель державы должен быть иным — щедрым и милостивым, чтобы не восставали против него. Человеколюбивым и справедливым. Глаза держать вниз, а душу — ввысь. Не упиваться властью, презирать честь, которую принимаешь от всех только за то, что власть в руках твоих. Вот как думает он, христолюбивый Мономах, богом назначенный от рождения для трона и для власти. И он выжидает её. Долгие годы к ней идёт долгими дорогами. И когда-нибудь всё же дойдёт — он в это верит! Потому волей своей и с божьей помощью творит из себя истинного владыку, защитника народа.
"Прежде всего убогих не забывайте и, насколько можете, по силе, кормите и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами, и не давайте сильным губить человека. Ни правого, ни обиженного не убивайте и не велите убить его…"
Мономах никого не будет убивать. Кроме врагов земли русской — половцев и мятежников. У него руки чисты — за все годы он не убил никого, разве что дворяне его да дружинники какие. В том его вины не было. Каждый человек в ответе перед богом за собственные деяния.
"Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме…." Как этот шут Святополк, что так вцепился в отчий престол. И от гордости своей, люди сами видят, оглох и ослеп душой и сердцем.
На всё божья воля… Может, и лучше, что он, Святополк, таким уродился. Была бы иначе — кто сказал бы, что дурак на престоле, а умный — в половецьком поле? Мономах бы не имел той славы, какую имеет ныне. К нему бегут все меньшие князьки, умоляют: спаси от половцев! К нему же обращаются и князья старшие, братья его: замири нас! Мономах взялся за то замирение с радостью. Не к великому престольному князю обратились братья, а к нему, которого боятся и которого уважают, сдерживая зависть.
Тогда, ещё после волынской войны, переяславский князь возгласил клич всем князьям: съехаться в Витичев, к озеру. Чинить суд справедливый над Давидом-разбойником, что ослепил князя Василька и два года проливал братнюю кровь в волынской междоусобице. Князья собирались судить Давида, а про его сообщника, про его сторонника Святополка — молчали. Лишь мысленно приравнивали великого князя к этому злодею и татю. Ведь осудить и его — значит выгнать с киевского престола. А если выгнать, то кого поставить? Мономаха! Но волевому Мономаху не хотели дать власти над собой, каждый втайне желал забрать её себе…
Тогда стоял месяц зарев. Русичи ещё называли его месяцем жатвы. Небо сыпало в великое плесо озера мелкими и большими звёздами. Над глухими тёмными кустами нависал ясноликий месяц. Рассветы отзывались диким рёвом оленей, что стадами собирались на свои свадьбы, начинавшиеся со смертельных побоищ. Князья молча прислушивались к тем далёким звукам, тайком вздыхали по охотничьим ловам, но глазами крепко следили один за другим. Чтобы тот суд над Давидом (одновременно и над Святополком) не перешёл своей границы. Мудрый Мономах мог воспользоваться этим съездом князей русской земли. И стоило бы лишь одному из них крикнуть: "Прочь Святополка!", как тут же всплывёт другой заклич: "Хотим Мономаха!" Нет-нет, за возможными Мономаховыми хитростями они следили тщательно. И ещё внимательнее берегли честь Святополка.
Вот к Витичевскому озеру подъехал на коне и Давид. Не испугался же! Спрыгнул на землю, подошёл к костру, вокруг которого были разбиты шатры князей и их бояр. Остановился перед Мономахом, что стоял здесь в окружении своих братьев и старшин дружинников-бояр. Горделиво поднял голову:
— За что вы меня призвали? Вот он я. Кому на меня обида?
Князья-судьи оцепенели от его дерзости. Будто не он провинился перед своими братьями, а они — перед ним. Давид подошёл к Святополку, как равный к равному. Конечно, оба одинаково руки братней кровью запятнали! Святополк подался к своему шатру. А что, если Давид расскажет, что это он, великий князь, повелел ослепить Василька? Что, если всю вину на него переложит и сам очистится? Давид — наглец, он не побоится выдать его!
Но Мономах в одно мгновение преградил беглецу дорогу.
— За что бежишь, брат? Стой перед нами всеми и ответ давай.
Давид победно тряхнул патлатой головой. Мономаху невтерпёж… Мономах уже и Святополка к ответу тянет? А что же остальные князья на это? Молчат? Ведь знают, куда всё клонится…
Пока Святополк опомнился, моргая глазами, Мономах требовательно смотрел на Давида.
— Ты, Давид, сам сказал: хочу пожаловаться на свои обиды. Говори!
Давид уже закипал гневом. Раздувал широкие ноздри короткого носа. Куда же князья смотрят? Мономах над ними верховодит, а они молчат! А князь Владимир настаивал:
— Зачем глаза вырвал брату нашему Васильку? Хочешь, чтоб и тебе тем же отплатили?
Давида охватывал страх. Внимательно вглядывался в лица своих судей. Неумолимый грозный Мономах жёг его огромными глазами. Гневно качалась в его ухе роденская серьга. Черниговский князь Олег и Новгород-Северский Давид тоже смотрели на него с осуждением. Они также немало разбоев чинили в русской земле, поганцев приводили не единожды, но глаз у братьев своих не вырывали! А что, если и вправду теперь Давида ждёт участь Василька? Почему молчит великий князь? Святополк сник, прячет глаза под веками, жмёт узкие плечи. Боится… Давид Игоревич размяк. Будто тот страх Святополчий перешёл и на него.
Мономах рукой позвал всех за собой в шатры. Пошли советоваться князья-судьи. А что тут можно порешить? Брат им всем, тот Давид окаянный. Да и не он один во всём виноват. Убить его — так братья-князья и сами станут убивать друг друга. Ослепить? Но ведь злом породишь ещё большее зло. Новую беду накличешь. Начнут друг друга слепить, как те ромеи-византийцы.
Давид Игоревич не находил себе места возле костра. Изгой. Всеми отринутый. Всеми возненавиденный. Ждал своей участи. Проклинал свою удачу, свою жизнь. Многое отдал бы он в эту минуту, чтобы начать жить сначала… Да вот, ничегошеньки на этом свете не возвращается из прошлого. Кроме беды. Метнёшь её в кого-то, а она через время падёт на тебя и во сто крат больше!..
Из шатра Мономаха наконец вышли доверенные бояре. Князья, значит, погнушались сами говорить с ним. От Святополка вышел Путята Вишатич, от Мономаха целых два — Ратибор и Орогостя.