Из Новгорода — вернейший путь в великие князья. Хе! Выперли меня тогда! — Князь Святополк улыбался грустно. Князь насмехался над своей невесёлой прошлой судьбой. Может, из-за того и стал к браге прикладывать уста да прикидывался недотёпой? А вот такие пиявки, как этот Чудин, и распускают про него слухи, чтобы самим править князем.
Дивные дела у тех, кто стоит у подножья властителей. Не постичь их простому уму.
— Послы от хана Тугоркана прибыли к тебе, — боярин Чудин хотел во что бы то ни стало положить конец разговору Вышатичей с князем.
— Зови, — обернулся Святополк к нему.
Чудин мигом привёл в гридницу двух половцев. В широких кожаных ногавицах — матня аж по настилу метёт, в длинных полотняных рубахах сверху (из награбленного русского полотна), заплетённые в тонкие косички чёрные жёсткие волосы. Послы Тугоркана смотрели на присутствующих с высокомерием.
— Хан желает с новым князем русским заключить ряд, — заговорил один из них ломаной речью. — Пусть князь отдаст нам новые пастбища близ Торческа и Воиня. И ещё пусть князь пришлёт тридцать тысяч коней и ещё золота — сорок сороков гривен киевских. И ещё дев русских… И ещё…
Святополк от изумления вытянул лицо: шутят эти смуглые плосколицые степняки или вправду домогаются пол-Переяславщины да таких богатств?..
— Где боярин Поток? — встрепенулся Святополк. — Требуют, га?.. — с испугом косился на Вышатичей.
— Я здесь, князь… Я бегу! — Пузатый, раскрасневшийся туровец как раз вкатывался в двери гридницы.
— Что должен делать князь киевский? А? Слышал? И земли им, и табуны коней, и гривны…
— Так-так, — подбирали губы на безволосых лицах степняки.
Поток чесал затылок, сопел. Потом пожал плечами.
— Разве князь киевский данник половцев?
— Не данник, Поток. Это верно! — Святополку понравились слова своего боярина.
— Тогда в поруб их. Пусть знают про это, — наконец выдохнул Поток.
— А? Будут знать! — довольно заржал Святополк.
— Нельзя в поруб, князь, — осторожно подступил Янь Вышатич. — Тугоркан тогда соберёт всех ханов и пойдёт на Русь. Сметёт все наши грады, вытопчет все нивы. Смердов разорит.
— А что посоветуешь ты, Чудин?
— Э-э… великий князь, оно, конечно… э-э… как решит князь, так и будет.
— А ты на моём месте что сделал бы? А?
— Я? Не могу быть я на месте великого князя. Я маленький себе человек. Но оно, конечно, мир — есть всегда мир… Лучше, чем брань.
— А ну в поруб их! — разъярённо топнул ногой князь. — Я им покажу ряд! Новый князь киевский не будет ханам половецким данником!
— В поруб нельзя, князь. Вели посадить лучше в посольскую избу и запереть под стражу, — вздыхал Чудин.
— Князь, — вмешался боярин Путята, — не слушай безумных речей своих советников. Половцы воюют нашу землю. Собирай дружину и иди в степь. Возьми старую дружину дяди своего Всеволода, возьми бояр с отроками и — в Степь. Найдёшь себе славу, а земле русской — волю.
— Это дело, это дело, — причмокнул боярин Поток.
— Сколько можешь взять с собой рати, князь? — Путята оттеснил локтями Чудина от Святополка и дышал ему прямо в лицо.
— Семь сотен.
— Семьсот! — разочарованно протянул Путята. Надо бы ещё восемь тысяч, и то орду не одолел бы. Проси помощи у брата своего, у Владимира, значит, у Мономаха.
— Проси, князь, — утвердительно кивнул головой и Янь.
— У Владимира просить нельзя! — вскрикнул Чудин. — Побьёт половцев, заберёт и киевский стол!
— Без него не одолеть Степь, — прожебонил Янев голос. — Половцы заберут наши нивы, уведут наших смердов и табуны… Бояре великие пойдут за тобой, князь. Побьёшь половцев, тогда отобьёшься с нашей же помощью и от соперника. Без нас — не усидишь здесь. Выбирай…
Святополк заметался по гриднице. Править в Киеве — это тебе не в Турове… Там про Степь не ведают.
— А? — остановился он перед боярином Потоком. Боярин Поток аж вспотел от напряжения мысли. Искал самую выгодную середину. Чудин клонит к миру, Вышатичи — к походу. Но, видно, правда в словах этих мудрых бояр. Они ведь давно зубы сточили на княжеских советах. Да и у Потока тоже завелось уже несколько погостов на Поросье. Боится, что половцы их разорят…
— Проси Владимира Мономаха, князь, — простонал боярин Поток. — А этого Чудина… гони прочь.
— Иди прочь, — вяло бросил в сторону Чудина Святополк и вытер влажные ладони о подол своей шёлковой рубахи.
Чудин вытаращился на князя, но с места не двинулся. Тогда Путята Вышатич толкнул его меж лопаток.
— Слышал?.. Ну-ка!.. Живо! Отвладарствовался в этих покоях!..
Чудин, спотыкаясь, юркнул к дверям, вылетел в них.
— А? — мелко заржал Святополк. — Вот таких люблю. Будешь у меня воеводой. Твой старший брат Янь служил отцу моему, а ты — мне послужи.
— Послужу, князь. На славу! Не пожалеешь! Душу за тебя отдам… — бормотал растроганно Путята.
Янь Вышатич зажмурил глаза. Лицо его стало прозрачным, на кончике носа закачалась крупная капля пота. Стар стал, Янь… Надо уступить место младшему брату… Но лучше уж ему, чем Чудину…
Одним теперь мог утешиться старый Янь: имя Вышатичей снова всплыло рядом с именем великого князя… Правда, монахи-хронографы в своих пергаментах будут называть не Яня, а Путяту… Но не для того Янь растил-пестовал своего приёмного сына — Гордату-Василия. Не для того отдавал на учёбу новгородским дьякам и киевским монахам, чтобы его род забыли летописцы. Его братец-бездельник ещё локти себе изгрызёт!..
— Кого ж послать, князь, к Мономаху в Чернигов? — новая забота овладела мыслями боярина Потока. — Верного мужа надо.
— Пошли, брат, сына моего Василия, — встрепенулся Янь, который, казалось, дремал до этого. — Вернее не найдёшь, — добавил гордо и стрелой метнул косой взгляд. Пусть Путята проглотит свой язык!..
— Быть по сему. А? — радостно замахал руками Святополк. Действительно, всё так легко решать с этими Вышатичами!
Боярин Поток утвердительно кивнул. Разве он знает, на кого тут можно положиться?
Небольшие глазёнки князя Святополка заискрились весёлыми огоньками. Не так уж трудно править Русской землёй. Великие бояре киевские заискивают перед ним, услужливо кланяются. А его боярин Поток, как охотник, нюхом чует добычу. Недаром вырос в тех дреговичских пущах!
— Василий — так Василий, — подтвердил Поток. — Пусть передаст князю Мономаху: "Иди скорей на помощь брату Святополку против половецких орд. Иди со всей дружиной к Стугне!"
Тем летом Гордате исполнилось пятнадцать весен. Отрок был что надо — выше Яня на целую голову, силён руками, быстр умом. Янь тихо радовался: всем взял парень — и за себя, и за него, тщедушного Вышатича. Подставлял к мальцу то мечника, то хорошего конника, чтоб каждый учил своему мастерству.
Гордята полюбил верховую езду.
Полюбил коней. Положит, бывало, руку на гладкую горячую гриву — и сам вздрогнет, когда под его ладонью затрепещет нетерпеливое конское тело.
Полететь бы ему на коне, чтоб аж ветер в ушах свистел, чтоб за плечами оставалась покорённая даль.
А он, словно стрела, летел бы сквозь просторы, и никому его было бы не остановить…
В его теле давала о себе знать какая-то необъяснимая сила, что звала куда-то на волю, в небо, в миры… И вместе с тем в его сердце теплилась жалость и какая-то жертвенность ко всему слабому и нуждающемуся. Он помогал букашке выползти на листочек травинки, куда она тянулась, мог отдать свой обед бездомному псу, мог снять с себя рубаху или постолы, чтоб одеть какого-нибудь нищего с Подольского торга, с привоза на Почайне или с Лыбеди. Но в глазах пасынка боярина стояла какая-то печаль. Парень почему-то вздыхал, о чём-то тосковал. Никто не знал о чём.
Когда боярин Янь вернулся от Святополка, Гордята, крещёный в Новгороде на Василия, был на конюшенном дворе. Боярин перелез через перелаз, миновал лужи, остановился у конюшни. Сначала не понял, что происходит на выгоне, а поняв — остолбенел. По утоптанным дорожкам выгона, закусив удила, носился дикий жеребец Воронец. Янь купил его весной за двадцать гривен серебром на венгерском гостином дворе, у заезжих купцов-угров. Высоконогий, длинношеий вороной с белой звездой меж карими, словно уголья, глазами, распустил веером чёрный хвост и сдержанным, чеканным аллюром шёл по выгону. Словно танцевал. А под его брюхом, зацепившись ногами за спину и бока, вниз головой висел Гордята. То сгибался, то разгибался телом, перебрасывал из руки в руку меч. Золотисто-русые его волосы метались почти по земле. Белая рубаха съехала с плеч и обнажила его смуглое и жилистое от напряжения мускулистое тело.
Так и перехватило дух у старого Яня. На его веках блеснули слёзы. Вот так объездил дикого Воронца. Вот так укротил его бешеный нрав!.. Видно, в теле Гордате течёт кровь не пахарей-смердов, а храбрых богатырей земли русской. Всякие были в роду Вышатича. Храбрые, выносливые, книжные, хитроумные советчики, но таких сорвиголов, таких витязей не бывало…
— А ну иди-ка сюда, Василий! — крикнул боярин.
Парень высунулся из-под коня, заметил Яня и одним прыжком вылетел на спину Воронца. Подъехал к боярину, спрыгнул на землю. Серые глаза его сияли радостью. Уста дрожали в ожидании похвалы.
— Видел, видел, — пряча в глазах восторг, сказал Янь. — Воронец послушный, как меч в твоих руках.
Лицо Гордате расцвело в улыбке.
Янь подтянул штанины, что сползли с его сухих худых бёдер, протянул руку к Воронцу, но конь зловеще оскалил зубы. Янь молниеносно отдёрнул руку назад.
— Своего коня хочешь иметь?
— Хочу, — Гордатины серые глаза, в чёрных ресницах, как у Гайки, засияли.
— Бери Воронца. Дарю тебе. — Янь от удовольствия собой даже притопывал на месте. — А ещё имеешь от князя Святополка милость, — важно добавил старый боярин. — Должен скакать в Чернигов вестником к князю Мономаху. Должен сказать: "Князь, иди скорей на помощь брату своему против половецких орд. Иди к Стугне".
Щёки Гордате заалели.
— Должен знать, Василий, начинаешь прокладывать свою дорогу в жизнь. Держись при князьях, прославишь дальше род Вышатичей. Князь Святополк ныне сделал моего брата тысяцким при себе. А ты будешь при нём. При Путяте. — Янь по-стариковски шмыгнул носом. — На тебя вся моя надежда…
Янь Вышатич чувствовал себя окончательно выбитым из седла. Жизнь ускользала из его рук частями — отбирало у него то мужество, то жену, то князя, теперь уже отняло чин и честь… Один Гордята остался.
— Запомни слово моё, Василий… — Янь торжественно называл новое христианское имя мальца.