Женщина схватила её, обеими руками прижала к лицу.
— Где же князь ваш Всеслав? — допытывался Янь.
— Сидит на горе… В тереме своём. Ждёт, пока его живьём сожгут горожане. Они осадили княжью гору.
— Будем спасать Всеслава! — обернулся Вышатич к своим воинам. — Бунтовные холопы не имеют права поднимать руку на власть князя. Эй, сотский! Ну-ка закрой ворота Полоцка! Чтобы никто не вошёл в град! Да найди попов, чтобы освятили стены домов горожан. Прогоним нечистую силу из полоцкой земли.
— Ты, воевода, лучше выгони тиунов да утишь алчных посадников, и всех метельников-вымогателей, и емцов княжеских!..
Из-за стены старого капища вышел невысокий, худощавый юноша с белыми, словно лён, волосами до плеч. В руках держал сучковатую дубинку.
— А ты что за призрак? Что тут делаешь?
— Вот этой дубиной отгоняю таких вот грабителей, как ты. Зачем приехал? Докончить изнурённых голодом?
— Как тебя зовут?
— А ну катись-ка отсюда! — кто-то крикнул из-за кустов Вышатичу.
К ногам его коня упал камень.
Яневые всадники вмиг скинули с плеч луки. Зазвенели тетивы. Просвистели в воздухе стрелы. Воины окружили парня с дубинкой в руках, выбили её.
— Это ты бунтуешь полочан? Вяжите его!
Враз беловолосый хлопец оказался на земле. Яневые воины своё дело знали.
— Тьфу! — пленник плюнул Яню в лицо. — Разбойник проклятый!.. — В эту минуту ему всунули в рот кляп. Парень извивался телом, мотал головой, но скоро затих. В Вышатича снова полетели из кустов камни. Когда дружинники спешились и подкрались к зарослям, там лишь что-то хлопнуло и исчезло.
Через несколько дней в Полоцке исчезли таинственные навьи-мертвецы. Конский топот их отрядов больше не страшил тех, кто остался в городе. Стража запирала и крепко охраняла ворота. Таинственные всадники, что вечерами появлялись из чащ Полоти и Дзвины, носились теперь под стенами града, но их встречали стрелами сторожи и отгоняли прочь. Говорили, что воевода Вышатич загнал отряды мертвецов-навьев в самые болота. Осаду Всеславова терема сняли.
На площади, возле храмов божьих, скончался беловолосый бунтовщик гончар Ставко. Воеводины мечники посадили его на кол. Глашатаи и биричи объявили повсюду, что так будет казнён всякий мятежник и бунтарь, который осмелится поднять руку или непочтительным словом осквернить власть полоцкого или киевского князя.
Скоро из Киева прибыла валка повозов с зерном. Его раздали в долг, под новый урожай, голодным полочанам. Воевода Янь передал умиротворённый им град посаднику Юрию и престарелому, немощному Всеславу. Сам же вернулся в Киев.
Шли с великой осторожностью. Обходили стороной города и сёла — вокруг них рыскали в лесных дебрях бесчисленные шайки разбойничьих ватаг. Чума, косившая всё живое, засуха, голод порождали и питали множество мелких воришек — проскупиев и крупных грабителей — татей.
Мечники Вышатича оставили позади полоцкую и минскую земли. С осторожностью миновали черниговские леса и козелецкие чащи. Шли вдоль Десны-реки. Солнце склонилось с зенита года. Ласкало лицо теплом и убаюкивало тела. Скоро уже ступят на киевскую землю. Там безопаснее, ближе к стольному граду, к княжеской власти.
Вдруг на отряд Вышатича посыпались стрелы. Со всех сторон послышались крики, боевые призывы. Из-за стволов деревьев на дружинников неслись лавы обезумевших всадников, невероятно шумя, словно загонщики на охоте. Вышатич остановился. Его воины, сбившись вместе, схватились за мечи. Но яростный натиск всадников с такой стремительностью врезался в сжатый отряд, с такой неистовой силой рассёк его копьями и ратищами, что воевода не успел опомниться. Его отряд оттеснили в глубокий обрывистый лог. На дне его пузырилось гнилым духом болото. Кони вязли в нём по колено, барахтались животами в липкой грязи. А сверху на них сыпались тонкие и колючие стрелы.
Загнанная в болото и изнурённая дружина Вышатича вскоре уже не могла сопротивляться татям. Стрелы кончились. Мечами не достать… Тогда разбойники стали арканить одного за другим воинов и вытаскивать из лога наверх.
Воеводу вытащили последним. Он был ранен стрелой в челюсть, но никто на это не обратил внимания. Его поставили рядом с другими воинами, для которых готовили петли из верёвок. Вышатич смотрел с потусторонним спокойствием на ловкие приготовления татей-душегубов.
Уже повис на ветке один дружинник. Забился ногами второй. По спине воеводы пробежали колючие мурашки, когда перед ним остановился невысокий статный тать. Засмеялся в лицо Вышатичу.
— Давно не виделись, боярин. Узнал? — Голос его был хриплым, бабьим. Тать смотрел на воеводу суровым взглядом серых глаз. На устах кривилась злобная усмешка. На высоком лбу под смушковой шапкой чернело выжженное клеймо ханской тамги. От плотно сжатых губ выпирали крепкие жевательные мышцы под скулами худого, измождённого лица. Лишь высокие тонкие брови знакомо дрогнули на переносице. Вышатич похолодел. Гайка… Боярыня его…
— Отпусти домой, Гайка, моих воинов. Возьми мою жизнь. Той цены тебе хватит? — Косые Яневые глаза гневно сверкнули в разные стороны.
Гайка снова дрогнула бровями-крыльями у переносицы. Потом обернулась назад к своим людям.
— Это боярин Вышатич, братцы. Может, отпустим его?
— За какую милость, Гайка? — возмутился рыжебородый мужчина, что стоял за её спиной.
— Когда-то он спас меня… от костра Перунова. Ныне же сына моего… отнял у меня…
— Чтобы сделать из него такого же кровопийцу? Любо, лю-у-б-о! — насмешливо кривил губы рыжебородый.
— Не могу ныне судить… братцы. Рассудите сами.
Гайка бросилась в чащу. Оттуда послышалось её всхлипывание.
— Жена — она всегда есть жена. Мать!.. — кто-то среди татей сочувственно вздохнул.
— Гайка — наш вожак. Лучше всякого мужа. И отважная!
— Что тут за вече?
Незнакомый громкий голос сразу заставил всех взглянуть вверх. На краю лога вздыбился гнедой длинноногий конь, а с него склонялся, разглядывая людей, что суетились на его дне, крупный всадник. Золотистая ткань его рубахи искрилась в лучах солнца. Тёмные глаза под широкими дугами бровей насмешливо осматривали сборище людей. На крутые плечи его ниспадали густые пряди чёрных волос, из-под которых справа блеснула большая золотая серьга.
Вышатич аж подпрыгнул от радости.
— Князь Владимир, это я, Вышатич Янь! Князь!.. Помоги!.. Спаси… Тати нас загнали сюда!..
Всадник молниеносно скинул с плеча лук и натянул тетиву.
— Бежим! — крикнул кто-то из Гайкиных людей. — Черниговский князь Владимир Мономах!.. Налетел…
— Стой, не стреляй, князь! — звал Вышатич к Мономаху. — Их не достанешь стрелами в чаще. Обходи с дружиной лог. А я тут… Отсюда! Эй, вои-дружинники, за мечи!
Владимир Мономах опустил лук на спину коня. В следующую минуту он выхватил турий рог из-за пояса и затрубил тревогу.
Княжья дружина, что разворачивала свои ряды для охоты, собиралась вокруг Владимира. Тем временем князь приглядывался к Вышатичу, который выбирался по крутому склону лога наверх, к нему.
— А ведь Вышатич! — воскликнул Владимир Всеволодович. — Вот так ловля! Гнался за вепрем, а поймал боярина. Ха-ха-ха!
— Повезло же мне, князь, что наткнулся на эту улоговину. Уже бы дрыгал на ветке ногами. Ху-ху… Как эти мои добрые молодцы. Х-ху-ху… — вытирал рукавом лоб.
— Кого же будем теперь ловить, воевода? — смеялся князь.
— Татей-душегубов.
— Татей?! — насмешливо смотрел князь Владимир на воеводу.
— Не издевайся над старым воеводой, князь, — обиженно нахмурился Янь. — Видишь, двое моих воинов уже качаются на верёвке.
— Кто же их это?.. — ужаснулся князь, и вправду увидев двоих висельников, болтающихся под дубом.
— Гайка! Греховная проскупица… — с испугом выдохнул Вышатич и сжался всем своим маленьким костлявым телом.
Владимир недоверчиво посмотрел на Вышатича. Боярин, верно, не в своём уме. Ещё такого нигде не слыхано, чтобы женщина была предводительницей татей.
— Пойдём отсюда, воевода. Угощу тебя пивом. Отойдёшь от страха. — Владимир ловко спрыгнул из седла.
Вышатич как-то странно втянул носом воздух и, всё ещё качаясь и озираясь, поплёлся следом.
Вдруг он метнулся в сторону. Ему показалось, что перед ним в кустах мелькнули чьи-то босые ноги. Тряхнул головой, прислонился к сосне. Вдруг закричал:
— Вот она! Это она! Держите её!
Напротив него, вжимаясь спиной в могучий ствол сосны, оцепенело стояла Гайка. На плечах и на лице её колыхались растрёпанные пряди волос. Она закрыла глаза, будто застыла.
Дружинники Вышатича тоже узнали Гайку. Кто-то из них коротко расхохотался:
— Теперь твоя очередь качаться на ветке, проклятая проскупица! — Видно, это был тот дружинник, которому уже пришлось распрощаться с жизнью и ощутить на своей шее петлю.
Гайка не двигалась с места. Во все глаза смотрела на Вышатича. Не узнай, не узнай её, воевода! Но воевода шагнул за спину князя Владимира и молча стал таращиться в её сторону.
— Она! — ткнул пальцем ещё раз.
— Боягуз лукавый… — прошипела Гайка к нему и протянула обе руки вперёд. Их в одно мгновение дружинники скрутили сыромятными ремнями…
Нига Короткая так и осталась жить в Претичевой избе.
После половецкого набега некому было построить хижину вдове гридя Порея. Вся надежда была на Нередца. Но Нига прокляла его, кровопийцу людского. Думала, что поставит на ноги Гордатю, с ним и доживёт свой век. Лихие люди отняли у неё и внука. Теперь осталась одна. Горькими слезами выплакивала свою долю. Сынов растила-лелеяла. Рук не жалела для них, ни бессонных ночей. Обиды никому не причинила — ни другу, ни врагу своему. Да правда люди говорят: доброго человека бог любит, но счастья не даёт. В тоскливом одиночестве седела и слепла Нига. От выплаканных слёз, от невыплаканной недоли.
Не стало сыновей, не стало Гордатя. Обезумевшая Гайка, вернувшись из плена, горестно убивалась по сыночку. Ездила в Киев. Три дня колотила-стучала в ворота боярина Вышатича. Но боярин спустил на неё псов, а потом двух слуг. Прогнали её.
— Уходи прочь, воровка! — кричали ей.
— Я ваша бывшая хозяйка Гайка! Я из плена сбежала! Отдайте Гордатю!
— Нет у нас такой хозяйки.
— Отдайте сына! — взывала к людям. А может, к камням. Ведь не знала, что у лакеев и у челяди боярское серебро вытравливает человеческое сердце.
— Нет у нас твоего сына. Боярин Вышатич отвёз своего сына Василия в Великий Новгород, отдал учиться дьяку.