Як ангели божьи на небесном суде.
— Я не лукавлю, князь. Имел я от моего благодетеля князя Святослава честь, и земли, и продажи. Покарал его бог за то, что закон и заповедь отца преступил.
Теперь хочу тебе служить. По правде. Весь мой род великим князьям верно служил. И слепой отец мой — Вышата — сам знаешь, муку принял за землю русскую.
— Пусть будет так, — недоверчиво подался вперёд Изяслав, — пусть и так. Будешь верным мне — почтить сумею и я.
Вышатич облегчённо вздохнул. Обвёл небольшую хоромину взглядом. Стены её обиты дубом, вокруг окон — резьба искусных древоделов. На стенах — иконы, свечи, лампады… Словно в палатах
киевских…
Гертруда тихо подошла к настенному ларцу, сняла с полки два серебряных кубка, налила из кувшинца красного вина.
Поднесла на подносе сперва Изяславу, потом Вышатичу. Склонила в неглубоком поклоне седую голову, по-девичьи играя маленькими живыми глазами на худом, уже примятом годами лице.
— Спасибо, Янь, что заботишься о нас и о внуках великого Ярослава, а наших сыновьях — Святополке и младшем — Ярополке. Должны мы твёрдо исполнять заветы Ярослава Мудрого. — Она смотрела в лицо Вышатичу, но слова обращала к своему князю.
"У княгини не зря голова поседела… Духом крепка… И десницу Изяслава направляет… Лепосна княгиня Гертруда!" — думал в это время Вышатич.
От тех слов про сыновей Изяслав встрепенулся, словно петух, что нечаянно задремал на забороле, затрепетал, пробуждаясь, крыльями. Схватился с лавки, повернулся к иконе, перекрестился.
— Взгляни, матерь божья, на смирение моё и прости грехи мне…
Гертруда опустила глаза. На её бледном, измученном лице шевельнулась победная улыбка. Подошла к Вышатичу.
— Какие вести от сына нашего старшего Святополка?
— В туровской земле сидит. За болотами. Там тихо.
— А бы тихо, — вздыхает Гертруда. — А дочь нашу Евпраксию выдали мы здесь за князя Болеслава.
— Ещё одна Евпраксия осталась здесь. Дочь Всеволода — также Евпраксия — уже давно за самим императором Генрихом Четвёртым. Императрица! — Неизвестно почему Вышатич говорил об этом с гордостью.
Гертруда крепко сжала морщинистые уста. Лишь тогда воевода понял неуместность своей радости. Генрих Четвёртый, император Священной Римской империи, который воевал со злобным римским папой Григорием Седьмым, державшим в страхе всех королей и епископов Европы, этот могущественный владыка Германской империи был родственником Всеволода Ярославича. И Всеволод мог опираться на него в своих притязаниях на киевский престол. Слабо-сильный же польский князь… Какую помощь мог он дать несчастному князю-изгою?..
Янь отступил к лавке, тяжело провёл рукой по челу, сел. Нелёгкая работа — быть послом от киян в такое ненадёжное время…
— Воевода устал? Сейчас скажу постельничему… Подожди… Пойдёшь в свою светлицу, отдохнёшь с дороги.
Янь радостно закивал головой. Подальше, подальше от разговоров с княгиней и князем. А то ещё какое-нибудь слово неподходящее вырвется!
— Мне скоро и назад, княгиня… Поеду в землю волынскую. Князей тамошних поднимать с дружиной. В помощь князю Изяславу. На чужие рати надежды не имею. Они о своём кошеле заботятся, а не о княжеской чести…
Тьфу, опять язык его не в ту сторону повернулся!.. Гертруда отвела глаза в сторону.
— Не осуди, княгиня. Говорю чистую правду.
Гертруда высоко подняла голову, направилась к дверям. Она обиделась за своих родственников, о которых так непочтительно говорит русский воевода. Но и ответить ему ничего не могла — ведь говорит он правду. Вышатич почувствовал, как рубаха прилипла к его спине. Ладонью вытер снова вспотевшее чело. Не гож он в послы…
Князь Изяслав горько улыбнулся воеводе.
— Гордая моя княгиня…
На другой день Вышатич разыскал своего верного гридя Порея в конюшне, возле коней. Тот глядел на воеводу исподлобья и упрямо молчал. Лишь сильнее нажимал на гребень, которым чесал коню бока. Вышатич догадался: в сердце Порея клокочет какая-то обида.
— Ехать нам скоро назад, Порей. Так велел князь.
— И слава богу! — с неожиданной злостью согласился гридь. — Сам хотел просить воеводу об этом.
— Что так? — Вышатич осторожно оглянулся. Эта предосторожность понравилась Порею. Руки его ослабли.
— Лукавы их челядники, — зашептал на ухо гридь. — Нашим коням в ясли… ячменя насыпали вместо овса! Чтобы кони зажирели и потеряли бег…
— Скажу князю.
— Не надо уже. Я по-своему распорядился.
— Сам?
— Ага. Тот ячмень пересыпал в ясли их коням, а овёс ихний — всыпал в свои… Вот так!
— Лукавый ты, гридь, — довольно усмехнулся Янь.
— Должен быть таким… с лукавыми же…
— Ну-ну… Завтра — и в дорогу…
— Пан Янь! Пан Янь!.. — кричит с крыльца постельничий князя. Завидев Яня возле конюшни, пустился бежать сломя голову к нему.
— Пан Янь! Беги скорее, князь Изяслав зовёт. Там сольба![40] От папы римского…
Изяслав и впрямь ждал Вышатича с нетерпением.
— Твой совет мне нужен, Янь. Как мужа разумного. Послы от папы Григория Седьмого прибыли… Прямо из Рима!
— Дивны дела твои, господи… — растерялся Янь. — Чего им надобно?
Кто не ведал про папу Григория Седьмого, что императора Генриха Четвёртого… на колени поставил в Каноссе?.. Чтобы не посягал на всесилие римских пап….
Честь великая изгнанному русскому князю. Но за что?
Епископ Беренский приветливо улыбается. Ясным настороженным взглядом смотрит в глаза Изяслава.
— Превелебный отец римской церкви Григорий прощает твой грех, князь, что жаждал было с его врагом — Генрихом германским — соединиться. Бог тебя покарал лукавством самого Генриха.
— Покарал, отче, — вздохнул Изяслав. — Брат мой Святослав Черниговский купил Генриха русским золотом и серебром. Император не дал мне своих воинов против брата моего грешного.
— Лицемерный Генрих уподобился окрашенной гробнице, как сказано в писании, — сверху кажется великим и красивым, а внутри — полно костей, мертвечины и всякой нечисти.
— Грешен есмь, отче. Не ведал того! Прозрел лишь теперь, — угодливо молвил Изяслав.
Вышатич про себя аж удивился — откуда такая угодливость у князя Изяслава? Годы изгнания так согнули ему спину?
— Коль жаждешь престольный Киев забрать назад, опирайся на крепкую руку папы Григория. — Епископ с твёрдой ясностью посмотрел в лицо Изяславу, словно ту твёрдость хотел передать и князю.
Вышатич не стерпел, шагнул к епископу.
— Князь Изяслав уже возвращается в Киев. Кияне разумные жаждут Изяслава.
— Но! — поднял вверх палец епископ.
— Митрополит киевский,
правда… Иоанн…
— Он есть схизматик, как и патриарх константинопольский Михаил Керуларий и все его дьяволы и ангелы! Они преданы анафеме истинной римской церковью! Новый патриарх — также схизматик и еретик. Все его митрополиты и епископы — суть руки дьявола. Лишь римская церковь знает меру воздаяния за грехи.
— Греха можно лишиться, отче? — удивился Изяслав.
— Можно, если совершить заслуги сверх должных.
— Но сущность бога-отца, и бога-сына, и бога-духа…
— Это схизматическое толкование бога! Бог един, неделим! — страстно заговорил посланник Григория Седьмого. Но князь Изяслав пусть обещает сперва, что изгонит из Руси греков-ромеев и всех еретиков-православных.
Янь Вышатич от радости аж ногой топнул.
— Обязательно изгоним, отче, этих пролазливых татей-церковников! Чтобы не смущали князей русских. У нас должны быть свои митрополиты — русские. Как того хотел ещё Ярослав Мудрый.
Епископ сложил руки на груди. Отрицательно покачал головой.
— Русской церкви надо передаться римскому папе. Лишь он имеет право на вселенское владычество. Пусть будет ведомо русичам, князья хорватский и зетский признали себя недавно вассалами Рима и за это получили королевские короны от папы. Римского отца превелебного признали ныне вся Италия, все придунайские земли и все европейские владыки. Сам германский император зимой прошёл через заснеженные Альпы и просил прощения за грехи свои у папы Григория Седьмого. Знай, князь, папе римскому от бога даны два меча: един меч — духовный, другой — светский. Этот последний он может отдавать избранному им владыке. Нет власти выше власти папы!
— Но ведь наша вера пришла из Византии…
— Наши священники искоренят схизматическое православие, простят грехи и князьям, и простолюдинам.
— Так вместо ромеев придут в Русь латиняне? — прищурил глаз Янь Вышатич.
— Придут! С великой радостью! — согласился епископ. — И поддержат князя Изяслава.
— Нам сие не подходит, отче! — рассердился Янь. — На Руси князя поддержат бояре русские. Он есть наш законный князь. По закону и сядет на свой стол.
Вдруг перед ними откуда-то выплыла Гертруда. Гневно пылали её налившиеся щёки.
— Господин! — громко сказала она к Изяславу. — Ты позволяешь о делах своего государства судить твоему челядину?!
Воеводины глаза косо стрельнули в сторону. Он — знаменитый воевода из знаменитого рода — челядин?!
— Княгиня забыла, на чьи плечи опиралась испокон веков сила русских князей?! Я — русич и забочусь о земле русской.
Гертрудины уста дрожали. Русичи… А она, мол, лядская кровь — это не её дело, значит? Ей смеют указывать на это в её доме?
— Воевода, должен ты завтра ехать на Русь. Князь Всеволод, верно, уже прибыл в Киев, — тихо молвил Изяслав. — Поспеши, брат.
Вышатич ещё кипел сердцем. Если он челядин, то…
— Бери помощь от папы, Изяслав, — устало промолвил польский князь Болеслав, что тихо вошёл в залу. — Не одолеешь сам брата своего младшего. У него всё золото и серебро русское. А ты — нищий!
Изяслав вздрогнул, зажмурил глаза. Князь Болеслав, значит, все эти годы так его и трактовал?! Нищий!
— Киевский стол достался мне по закону русскому и по завету отца! По закону хочу сесть. С помощью русских людей.
Епископ обиженно поджал тонкие уста. Глаза его погасли. Князь-нищий отвергает помощь папы?
— Князь земли русской должен знать: сегодня пришла весть, что император Михаил Дука повержен, а всесильный евнух Никифорица казнён. К власти добылся Никифор Вотаниат. Но и его трон качается.
Поднялся против него Никифор Вриенний. А неверные турки-сельджуки осадили землю византийскую до самой Пропонтиды… Всюду поднимают мятеж схизматики-павликиане, они соединились с ордами печенегов. На Дунае восстали болгары с Добромиром… Горе византийской земле! Не будет ей помощи от бога, а от папы римского — лишь проклятие! И Руси — не будет помощи ни от кого.