Евгений Григорьевич изо всех сил не смотрел на неё, каждый раз удивляясь себе, то есть ей, тому, что ими среди ночи между ними было сделано. Такого, чего бы и из своего студенческого прошлого он не припомнил. То есть начиналась новая жизнь — один вопрос, что теперь делать со старой?
— Триста шестнадцать, — вместо этого произнёс он, — ну, показывай, Оксана Степановна, где твой славный объект.
— Тут копалась траншея, — говорила она то ли к нему, то ли к гурту, прячась за бумаги, — мелиораторы удивились, что очень много пошло находок из неё. Пока сюда не кинулись местные с лопатами, тогда начальство испугалось и начало звонить.
Утром здесь всё было иначе, и археологическое братство разглядело, что интересное притаилось на отрогах курганного насыпа, который другим своим концом скрывался в лесу.
— А ну, вместе, — приказал такой рыжий копатель, что его звали Романом.
Тогда бригада взялась и скатила с насыпи грузовик, шофёр только на миг встрепенулся, но, увидев, что авто идёт без мотора, успокоился, что это тоже сон, и со всей силой погрузился в него.
Выйдя на вершину древнего земляного сооружения, бригада обрадовалась, наткнувшись с той стороны на роскошную реку, а особенно на типичные райцентровские бунгало базы отдыха и чудесный действующий при ней ларёк.
Пока копатели ломали кусты и забивали колышки, протягивая верёвочками разметку над будущим раскопом, прибыли местные краеведы.
Оксана удивилась, какие они первобытные внешне, и невольно определила местный антропологический архетип; по разговору она убедилась, что их предки не помнят, чтобы где-то долго скитались, и порадовалась, что догадку о древней оседлости выстроила верно.
Они вывалили целую коробку предыдущих находок и удивились, как быстро эти двое столичных учёных разложили их по соответствующим эпохам: неолитическое скребло и трипольский свисток, скифский наконечник от стрелы и сарматская бляшка звериного стиля, зарубинецкое пряслице и гуннского типа стремя, греческий бальзамарий, норманская гарда и ромейская фибула, монголоидный нож и фрагмент русского лемеха, турецкая шпилька, литовское шило, неопределённого образца железное, с кремнёвым кресалом, кресало, шляхетская оловянная пулька и казацкая щербленая трубка, обломок татарского удилла, москальская медная табакерка, немецкий штык и советская пряжка от армейского пояса...
— Словом, курган этот наверняка сарматский, — наконец подвёл итог столичный руководитель.
Как гром упала неожиданная новость на Оксану, в глазах у неё появились нервные цвета, и Евгений мгновенно понял, что за этим дальше будет, и изо всех сил начал выражать сомнение относительно собственных слов.
Краеведы — это такие люди, особенно Степан, которые берут, например, полуразрушенную крепость и двадцать лет морочат голову начальству, что то начинает понемногу восстанавливать твердыню, неизвестно какого происхождения — то ли римскую, то ли ромейскую, то ли греческую, то ли турецкую, то ли русскую, то ли татарскую?
И, чтобы никто не сомневался, переносят туда оседок краеведения, утвердив её как украинскую. Откуда делают быстрые налёты на все окрестные новостройки, чтобы увидеть в фундаменте или шурфе культурный слой и поднять шум; привлекая к этому процессу самые широкие круги населения, они иногда добивались своего.
Относительно столичной экспедиции они имели убеждение, что, напрасно покопавшись над рекой, та сразу же справедливо перенесётся на более достойный объект — то есть на двор крепости.
Они подвели и повели Евгения Григорьевича похмелиться за выкорчёванные пни — всё, что путного осталось от мелиоративных работ, вместо тостов звучали разговоры:
— Кто-то говорит, какой-то призрак напугал канавокопателей так, что они отказались ковырять землю дальше.
— Так оно или не так, а вот, собственно, археологические находки могут остановить и не такую новостройку.
Технику ведь поспешно перекинули на другой участок, ведь именно тогда эпоха большой и малой мелиорации начала заканчиваться, и она изо всех сил спешила оставить после себя след где угодно.
На этот раз сторож Филипп выбирает для гадания самое подходящее место — возле кладбища; теперь он перед поиском вынимает бутыль, взбалтывает белую жидкость, отпивает, завязывает себе глаза чёрной косынкой, стремительно крутится:
— Тут баба гадала, кусок сала положила, тут оно есть — счастье моё! — швыряет свою кирзовую обувку в белый свет, как в копеечку.
После броска ещё оборачивается, поэтому, сдёрнув завесу, не в силах увидеть направление поисков.
А это непросто, особенно когда верный сапог зацепился за вершину немалого креста — то ты, будь по профессии хоть сельским сторожем, и трижды там пройдя, не увидишь его.
Словом, до обеда время, как ему и полагается, тянулось помаленьку, как в гору, а потом покатилось стремительно, словно с курганного насыпа.
То есть окрестности облетела весть, что археологи приехали копать золото:
— Которое Полуботок не успел вывезти в швейцарские банки...
— Потому что это Пётр I тогда начал бороться с теневиками.
И всё оно сосредоточилось где? Да именно под мелиоративной траншеей, и каждый уже точно знал, что закопано между теми колышками, которые позабивали пришельцы.
Потому что именно тут старшее поколение вспомнило "про казацкую пещеру, куда запорожцы волами завезли три воза золота и три воза серебра, отбитыx у Потоцкого", "про золотого и серебряного быка", которого чуть ли не они сами видели, и что именно эта пещера "была точно сбоку реки Истрицы вон под той набоковатой могилой", именно которую копатели пытаются потревожить.
Народ спорил, следовательно, лишь об одном: "золото завозилось туда волами или всё же конями?"
Пустая база отдыха вдруг наполнилась окрестными романтиками, которые испокон веков её сторонились, а также родственниками районного начальства, кто впервые не поехал в отпуск в Болгарию, а решил провести его здесь, в местном доме отдыха "Пролісок".
Они изо всех сил пытались напоить каждого копателя, чтобы кто-нибудь проговорился о правде; однако те бормотали непонятные слова типа "стратиграфия", "магнитохронография", "дендрохронология", но краем споённого сознания не отрицали возможности "золотого быка с серебряными рогами, которого закопали во времена первой коллективизации, то есть Екатериной II".
И даже стадо коров вдруг начало пастись как можно ближе к истории, которая неожиданно начала зарождаться здесь.
Скромнее болельщики старины держались за растительностью, но к вечеру и их круг достиг палаточного лагеря.
Так, что к ним присоединились уже и неместные, то есть над плесом на круче замаячил тент, где распаковалась парочка инородного субстанта, потому что были явно татуированы, что аж обоё-реброё. Это были тут единственные, кто избегал прямого контакта — ведь они были вооружены биноклем, по очереди ведя наблюдение.
— Ковыряются, — каждый раз комментировал Геша, передавая другому "дежурство".
— Да, блин, — принимал в руки бинокль Кеша.
Его удивляли местные "рогоносы", которые совсем
не интересовались местной флорой, а среди неё было и немало полезной, конопляной, если хорошо разобраться — такое равнодушие к быстрому обогащению, хотя бы к быстрому кайфу только утверждало их мнение о второсортности сельского населения.
Он уже "накосил" нужной цивилизованному человеку травы, немало, что, высохнув, осчастливит образованного и опытного мужчину.
— О, клёво... — шепчет он сквозь линзы бинокля.
— Находка? — не владеет нервами напарник.
— Тёлочка клёвая, — комментирует он увиденное, когда оно наклонялось.
Каждый раз удивляясь, что Оксана чувствовала его взгляд с той стороны, наверное потому, что усиленный оптикой.
Тем временем Геша притащил из сельмага две дельные лопаты. Он не разделял ботанического восторга коллеги, настойчиво придерживаясь классических водочных убеждений, тем более что вокруг базы отдыха буйствовало местное производство и совсем неплохого качества. Бросив раскалённые на солнце железяки под тент, он кинул:
— Искупнуться.
И увидел позади себя Евгения Григорьевича, потому что тот произнёс:
— Пятьсот тридцать девять.
Геша бы не слишком обеспокоился таким гостем, но позади него стоял шоферюга, который также имел на себе некоторое татуирование. Поэтому и Кеша, не оглядываясь, втянул под себя бинокль, изображая человека, который улёгся немного позагорать на опушке.
Воцарилась тишина, такая, что Геша решил поздороваться первым, те также молча кивнули.
— Как вам тут? — поинтересовался Евгений.
— Класс, — ответил тот. — Такая природа. А рыба. Класс.
И тут наткнулся глазами на полное отсутствие собственного рыбацкого снаряжения. Зато две новенькие сельмаговские лопаты предательски поблёскивали в тени.
— Вы откуда? — прогнусавил, будто стартером, водитель, потому что его звали Антин.
— Отдыхаем, — ещё не враждебно ответил Геша, потому что понял, как напарник успел спрятать за спину предательский оптический прибор.
— А это что? — кивнул на лопаты шоферюга голосом, будто попав не на то октановое число. — Копаете?
То есть выхлопы его свидетельствовали совсем обратное, мол, ребята, если вы и при ножах или и при "волыне", я, если захочу, тут вас раскатаю своим "газоном", будто Бог черепаху.
— Нет, — невинно ответил Геша, помаленьку двигаясь к лопате, которая, известно, тоже удобная и замашная вещь, — мы тоже копаем. Червяков.
Кеша зарядил бы его биноклем, если бы не хотел изо всех сил скрыть этот нежеланный предмет.
"Идиот", — сказал бы, если бы не хотел скрыть правду.
— Мы — уголь. Мы шах... тёры, — вытягивал изо всех сил ситуацию он. Ведь чуть не ляпнул "шахраи" (мошенники), а эти значения совсем не тождественны.
— Ага, — присоединился к ней приятель.
Евгений Григорьевич подумал и сказал:
— Шестьсот сорок. Разве тут есть шахты?
Те оглянулись — шахт, действительно, было не тут.
— Мы — нет, — в один голос сорвалось у них. — Мы — там. Мы — в Донбассе, — вывернул Геша.
И Кеша тоже:
— Мы — копаем там. А тут мы отдыхаем.
— Уголь, — пояснил его напарник.
Наступила тишина, в которой даже отчётливо возникло вскапывание лопат на недалёком раскопе и весомое шлёпанье кусков земли, которое отвлекало от слов, пока не начали на них наседать:
— Ну и что, — не удержался Кеша и кивнул на курган, — что в нём есть?
Снова воцарилась тишина, во время которой Оксана преодолела расстояние до мужчин, нехотя уставившись на них.
— Ну, — хлопнул себя по затылку, а не собеседника, Евгений Григорьевич, — это зависит от того, кто его построил.
Оксана удивлённо посмотрела на него, будто то был Кеша, а не наоборот.