Джуры казака Швайки Страница 39

— Но ведь они у нас в гостях…

— Вот именно! Раньше как было? Прижмёт — и бегом в кусты. А сейчас что? Хорошо, если заранее сообразишь за весло схватиться. А если приспичит посреди протоки — тогда что?

— Неужели с вами такое случалось, дед?

— Это уж моё дело! — нахмурился дед Кибчик. — И штаны мои, не твои. Я о другом говорю. Кажется, уже не хозяева мы на этом острове.

Вырвизуб посерьёзнел.

— Вы правы, дед. Понимаете, с утра я захотел проверить, как новички держат оружие. Только скрестили сабли — как тут тётка Мокрина прибегает: "А чего это вы тут разошлись? Детки ещё спят!" Ушли мы за лозу, а там девки такой переполох подняли — купаться им, видите ли, захотелось. А потом и парней, особенно молодых, на нежности потянуло. Всю ночь соловьёв слушают, а днём ходят, как сонные тетерева.

— Э-хе-хе,— только и сказал дед Кибчик.

Решили всё-таки немного подождать, пока женщины окончательно не отойдут после плена.

А тем временем они совсем распоясались. Встретят, к примеру, казака в грязной одежде — и начинают дружно его стыдить:

— Что ж ты такой ободранный? Обрадовался, что из дому сбежал?

Казак молча уйдёт подальше.

Не станет же он объяснять, что только что вернулся со степи, где полдня в грязи от татарской стражи прятался!

А потом и саламаха казачья показалась им не такой. Мол, не мешало бы свежины добавить. А свежину, как известно, добыть надо.

А как ты её добудешь, если всё время за татарскими разъездами следишь? Да ещё и коров надо доить постоянно. А до стада — аж за лес, далеко. Так, может, переправим коров на остров?

— Лучше уж татарская неволя, — всё чаще вздыхал дед Кибчик.

Почесали головы казацкие старшины. Похоже, дед был прав. Тогда они собрались и постановили:

— Всё, милые женщины, с отдыхом хватит. Пора домой возвращаться.

Большинство женщин обрадовались. Гостить хорошо, а дома всё же лучше.

Да и, может, кто из родных уцелел, и скотину татары не всю переловили.

Девушки тоже не возражали — им нужно было о приданом думать.

А вот дети сопротивлялись изо всех сил. Но, как водится, их мнения никто не спрашивал. Женщины решили между собой сирот разобрать.

Только тётка Мокрина не согласилась.

— Где Санько — там и я, — заявила она на весь остров. — А если попробуете выгнать меня силой — ну, попробуйте!

Казаки переглянулись в растерянности. Ага, попробуй такую выгнать!

— Может, пусть остаётся? — предложил Вырвизуб.

— Э, нет, — отрезал дед Кибчик. — Если останется — всё пойдёт по-старому!

Он отвёл Санька в сторону и стал уговаривать:

— Санько, ну сделай что-нибудь! Загипнотизируй мать, чтобы сама захотела вернуться в Вороновку.

Так и сделали. Некоторые казаки даже удивились: с утра тётка Мокрина ни за что не хотела покидать остров, а теперь сама своих подружек подгоняет.

Собирались быстро. С десяток казаков погнали стадо и лишних лошадей вверх по Днепру по суше. Женщины должны были плыть на лодках. На острове остались лишь несколько коров, что ещё прихрамывали, и бык Петрик, который отказывался покидать казачью службу.

— У Сулы подождёте женщин, — наставлял казаков Вырвизуб. — Отдадите им скот, а сами в лодки — и стрелой назад. Поняли?

Тётка Мокрина первая села в лодку и схватилась за весло. Лишь когда вереница лодок начала скрываться за днепровским поворотом, Санько расслабился, и мать вскрикнула:

— Сынок, а как же ты? На кого я тебя оставляю?

Но толчок деда быстро привёл Санька в чувство, и через миг тётка Мокрина уже кричала женщинам:

— Ну-ка, девочки, налегай на вёсла! Не отстаём от коров!

Долго стоял Вырвизуб на берегу, глядя вслед лодкам. А когда последняя исчезла вдали, обернулся к товарищам и сказал:

— А вы, братцы, как хотите, а я вот что скажу: если кто приведёт на остров бабу — или ещё какую-нибудь нечисть в юбке — голову оторву!

ЗАСАДА

Саид-мурза неторопливо поднялся на вершину холма. Вокруг стояло готовое к бою войско. А далеко впереди раскинулись бескрайние днепровские плавни. Такие необъятные, что и самого Днепра за ними не видно — только где-то вдали маячат верхушки деревьев. Там, по слухам, и притаились урусы — казаки.

Перед плавнями суетились с полсотни неверных. Казалось, они только что увидели перед собой мощное войско и теперь не знали от ужаса, что делать.

Саид-мурза скалился в злорадной улыбке. Сейчас он отомстит за все унижения двухнедельной давности. Тогда он чудом спасся от засады, устроенной хитрым гяуром Швайкой и его людьми. Потом три дня собирал своих подданных, раскиданных по улусу. День ушёл на выяснение — кто проглядел урусов, и наказание виновных. Таких набралось около сотни. Теперь их глаза вороньё разносит по степям.

И вот сегодня он подошёл к плавням с пятью тысячами таких же яростных, как и он, ордынцев.

Осторожные советники шептали — мол, лучше бы с другими мурзами объединиться. Но Саид-мурза отмахнулся от этих трусливых советов. Признать их — значит признать слабость. А он знал: у него в улусе ещё есть сила, чтобы растоптать мерзких болотных гадов — урусов! Они умеют только из засады нападать, а в открытом бою им не устоять.

Неподалёку жался Тишкевич. Одежда его была разорвана, на теле — свежие рубцы от плети Саид-мурзы.

Жизнь Тишкевича как-то не туда повернула. К своим не прибьёшься — вся шляхта Украины, похоже, знает, как он замахнулся на пана Кобыльского. За его голову назначена цена, как за табун лошадей. Бывшие товарищи такой добычи не упустят.

А к казакам — тем более нельзя. При одной мысли о Швайке Тишкевич вздрогнул. Нет уж, казаки страшнее любого пана.

Вот и остались ему татары. Да и у них не сладко. Саид-мурза отхлестал его, как мальчишку. А за что? Разве он виноват, что Швайка снова всех обвёл и успел предупредить переяславского старосту?

Саид-мурза подозвал Тишкевича ударом плети:

— Сколько, говоришь, урусских в плавнях?

— Сотен пять или шесть, ваша милость. Может, и больше. Но ненамного.

Саид-мурза зыркнул исподлобья, отвернулся. Если этот негодяй не врёт — воевать здесь нечего. Да и ясира не будет. Но дело не в ясире. Главное — уничтожить неверных до последнего! Чтобы носа не смели сунуть из своих болот!

Он подозвал одного из тысячников:

— Тех, что перед плавнями, — перебить всех. Потом — тех, что на острове. Пленных не брать. Ведёт вас этот... — Саид-мурза кивнул на Тишкевича. — Если что — с него и начнёте.

Тысячник сорвался с места, крикнул, и за ним с воем помчался отряд.

Казаки у плавней замерли, словно не знали, что делать. Лишь когда татары подошли на расстояние выстрела, развернули коней и ушли в глубь тростников.

Спина бегущего врага — сладкая картина для воина. Тысячник пустил коня галопом, не целясь — выпустил стрелу. Рано ещё.

Дорога вилась меж кустов, потом появились плёсы. Казаки исчезали и снова появлялись. Всё ближе. Молодые воины обгоняли старших — спешили к добыче.

Казаки перескочили по узкой кладке — и исчезли. Последний обернулся и махнул рукой. И тут кладка рассыпалась — скрытые в камышах казаки дёрнули за верёвки…

Передний татарин не понял, что случилось — и полетел в трясину. За ним посыпались другие. Вся передовая сотня — в болоте.

Следом мчалась вторая — увидела ловушку, тормознула. А сзади — третья сотня, не понимая, врезалась в первых. Паника.

И тут из камышей грянул голос Остапа Коцюбы:

— Бей!

Тысячи стрел рванули в орду. Завизжали раненые, взвились кони. В такой тесноте отбиваться было трудно. А стрелы летели, как дождь. Через минуты — первые ряды татар были уничтожены.

Саид-мурза на холме всё видел. Его окружала стража. Он шептал:

— Хорошо идут… хорошо…

Сотни лавами исчезали в проходе. Казалось, ещё чуть-чуть — и передние вынырнут у самого Днепра…

И вдруг — странность. Последняя сотня замедлила бег. Остановилась. Из неё отделилась тёмная точка — и полетела в сторону Саид-мурзы…