Джуры казака Швайки Страница 41

Наверное, вот оно — коровье счастье…

— И Швайка хорош! — продолжал жаловаться Грицко. — Обещал — без меня ни шагу, а сам…

Грицко умолк: его внимание привлёк неясный шум в камышах. С каждой секундой он становился всё ближе.

— Санько, слышишь, кто-то к нам идёт! — крикнул он. — Наверное, дед вернулся!

Но вместо деда Кибчика из камышей вывалились четверо татар. Именно вывалились — высунув языки, вымотанные до предела. Они были готовы ко всему, даже к казацким саблям — лишь бы вырваться из страшного тростника. Но вместо казаков увидели они невероятную для себя картину: уютная поляна, на поляне двое мальчишек и бык, мирно пережёвывающий вечную жвачку…

— Татары! — вырвалось у Грицка.

Один из казаков, за которым ухаживал Санько, поднялся и потянулся к сабле. Блаженные улыбки исчезли с лиц татар. Пришельцы выхватили оружие и двинулись вперёд.

— Заколдуй их, Санько! — закричал Грицко. Его сабелька, внезапно оказавшаяся в руках, казалась ему игрушкой рядом с кривыми ордынскими клинками.

Санько уставился на врагов. Его губы шептали заклинания, но в голове всплыли слова деда Кудьмы: «Ворожба, дитя, действует на тех, кто слушает. А в бою никто никого не слушает…»

Похоже, дед был прав. Никто не останавливался, не разворачивался. Один уже был в трёх шагах от Грицка…

И тут рыжей молнией метнулся бык Петрик. Вмиг тело переднего нападавшего повисло на его рогах, как тряпка. Следом в воздух взлетел второй бусурман. Третий успел махнуть саблей — и из-под кожи Петрика брызнула кровь. Но что та сабля для Петрика? Один прыжок — и она уже валялась в траве, а бык топтал бездыханное тело её владельца.

Четвёртый ордынец завопил и пустился наутёк. Но не туда, откуда пришёл. В ужасе он видел только синюю гладь воды и за ней — спасительный тростник…

С разбега ордынец прыгнул в топь — за миг до того, как Петрик должен был подбросить его на рога. Но не удержался и бык. Высоко взлетели брызги, захлестнула берег волна, клубами поднялся ил… Через минуту всё стихло.

В небе над плавнями медленно кружил могильный орёл. Он смотрел на землю своим немигающим глазом и удивлялся: опять люди чего-то не поделили. Одни засели в камышах, другие — чёрными струйками накатывают на них. Накатывают и исчезают, как волны Днепра в песке. И снова накатывают…

Одна из ордынских сотен, точнее, то, что от неё осталось — четыре десятка пеших, таки прорвались к Днепру. Вылезли из камышей как раз напротив Бобрового острова. Несколько минут осматривали реку, курени, стариков и хромых казаков, что торопились с глубины острова навстречу.

Старший ордынец резко крикнул — и татары ринулись по воде в поисках спрятанных лодок. Пока старики добирались до берега — ордынцы уже были посреди протоки. Да, несколько из них пали от метких стрел (стреляли старики, как боги) — но лодки уже причаливали к острову.

— Хлопцы, в Вороновский курень! — закричал дед Кибчик, осыпая нападающих стрелами. — Бегом в Вороновский курень!

Хотели спросить, почему именно туда, но времени не было — татары уже выпрыгивали на берег. Отступая, старики сдерживали их стрелами и один за другим скрывались за дверью куреня. Последним вбежал дед Кибчик.

— Хорошо, что у них луки отсырели, — прохрипел он. — А то лежали бы мы все у двери. К бойницам, хлопцы!

Через узкие окна бойниц видно, как татары осторожно подкрадываются полукругом. Похоже, дядька был прав — ордынские стрелы летели мимо. А вот деды стреляли метко — один за другим враги падали лицом в землю.

— Молодцы, хлопцы! — кричал дед. — Покажем гадам, где раки зимуют!

Вдруг татары пропали из виду — видно, совещались за кустами. Вдруг стрела с горящей паклей врезалась в камышовую крышу. За ней вторая, третья… Вскоре стало жарко, едкий дым заставлял слезиться глаза.

— Держимся, братцы! — подбадривал дед. — До последнего держимся!

Когда стало нечем дышать, дед собрал всех к задней стене и стал разгребать хлам. Вскоре в стене чернела дыра, под ней — колышущаяся вода.

— Ныряйте подальше и левее, — сказал дед. — Там такие заросли, что татарин не найдёт!

И, держа лук над головой, первым ступил в воду.

Татары смотрели из кустов, как горит курень.

— Стеречь дверь, — велел старший. — Всех убивать! Не брать в плен!

Но никто не вышел. Крыша рухнула.

Татары бросились к другим куреням. Но из лоз в них ударил град стрел. Это были те же деды.

Вскоре прибежал с хлопцами вездесущий Швайка, увидев дым над островом. С татарами было покончено.

А бой в плавнях не утихал. Кто-то из татарских военачальников приказал поджечь плавни. Но как это сделать, если возле сухого тростника росло три зелёных — не горели? Только комаров стало меньше от дыма.

А другие отряды, почуяв дым, подумали, что на них несётся огонь, и бросились искать твёрдый берег. Но где он? Лишь немногим удалось выбраться. И никто из них не хотел возвращаться. Ордынские начальники бесновались, отрубали головы — но без толку. Страх перед казаками был сильнее гнева Саид-мурзы.

А сам Саид-мурза стоял на холме и грыз ногти. Ранний пыл прошёл, осталась тревога. Обычно он первым вёл набеги. А теперь не знал, что делать. Детский страх снова охватил его — он уже когда-то заблудился в этих плавнях. Темно, вязко, камыши — как капкан…

И вот опять плавни. Что делать?

Он машинально посмотрел на ногти — все обгрыз. Мыслей не осталось. Ясно было одно — в плавнях появилась сила, с которой не справиться. Нужна помощь других мурз. А может — самого хана.

Но он всё ждал. Ждал, пока солнце поднялось. Ждал, пока оно клонилось к закату. Никто не пришёл. Орда Саид-мурзы, войдя в плавни, так и не вышла.

Он решился, когда солнце коснулось горизонта. В последний раз куснул ногти и скомандовал:

— Труби отступление.

Завизжали дудки. Через миг татары повалили из камышей, как вспугнутые воробьи. Не оглядываясь, вскакивали на коней и неслись к холму. Каждый краем глаза замечал: десяток, сотня — поредели. Половина осталась в плавнях. Но никто не думал о мести. Все были рады, что выбрались из того ада, что зовётся днепровскими плавнями.

Татары стояли до самой ночи, ждали — может, кто ещё выйдет. Но когда солнце вновь поднялось — степь была пуста.

ДЖУРЫ ОТПРАВЛЯЮТСЯ В ДОРОГУ

— Вот теперь радуйся, — сказал дед Кибчик Левку Заярному. — Чего молчишь?

— А чему радоваться? — хрипло ответил Левко. — Почти все хлопцы остались в плавнях.

— Как же так? — после паузы спросил дед.

— Да как… Всё по вашим указаниям делали: выкурят нас с острова — перебираемся тихо на другой. Так трижды и перебирались. Каждый по десятку ордынцев уложил… А на четвёртом столкнулись с ними — они раньше туда добрались. Если бы не Демкова палица, не выбрался бы никто. Кроме меня и Демка — живы только Володька Кривопичко и Тимош Одуд. И то неизвестно, доживут ли до утра…

Дед Кибчик невольно глянул туда, где стонали раненые.

— Нет справедливости в этом мире, — прошептал он. — Такие молодые — и умирают. А такие старики, как я, почему-то живы…

Два дня после боя казаки бродили по плавням — искали выживших. Таких было мало.

Где-то в камышах навсегда остался Остап Коцюба, потомок княжеского дружинника. Вместе с ним погибло двести товарищей, защищавших подступы к острову. Ни один не вернулся. Но и татары не прошли.

Не было и Мацыка с товарищами. В отличие от вороновцев, они не привыкли к трясине, боялись её не меньше татар. Поэтому решили держаться на одном острове. Там и сражались, окружённые камышовыми шарами. Пока татары не подожгли их. Так и сгорели живьём, выбрав огонь, а не топь.

— А Мацык где смотрел? — кипятился перевязанный с головы до ног Вырвизуб. — Он же уже освоился в плавнях. Почему не убедил парней перейти?

— Наверное, погиб первым, — предположил Швайка.

Вырвизуб тоже потерял почти всех побратимов. Но они не дали ордынцам обойти Остаповы сотни с тыла.

Где сражался сам Швайка — никто не знал. Но каждый говорил, что в самый тяжёлый момент рядом был он.

Живыми остались около четырёх сотен казаков. Да и то — половина не могла ходить.

— Не дай Бог, если татары вернутся, — бормотал Вырвизуб.