Дневник Страница 7

Она везде и всегда была хуже, чем я воображал её и творил. И это было одним из несчастий моей жизни. Я был мучеником результатов своего творчества. Я ни разу не испытал наслаждения, даже покоя, созерцая плоды своего безмерно тяжкого и сложного труда. И чем дальше, тем больше убеждаюсь я, что 20 лет лучшей своей жизни я потратил впустую. Что же я мог бы создать!

28 III [19]45

Смотрел выпуск «Od Wisły do Odry». Есть сцены боёв в Познани — величественны. Пленные немцы на улицах, где их бьют люди, как собак, чем попало. Это картина эпохи потрясающая, как потрясающие и огромные толпы расстрелянных немцами узников во дворе тюрьмы. Опять гонят пленных, оставшихся после нечуванных боёв в Цитадели. Много стариков, много раненых…

14 IV [19]45

Сегодня пятнадцатая годовщина смерти величайшего поэта нашей эпохи Владимира Маяковского. Как грустно вспоминать, что величайший поэт нашей эпохи покинул её.

Помню: накануне самоубийства мы сидели с ним в садике Дома Герцена, оба в тяжёлом душевном состоянии — я из‑за зверств, учинённых в отношении моей «Земли», он — изнурённый рапповско‑спекулянтско‑людоедскими бездарями и проходимцами. «Заходите завтра ко мне днём, давайте посоветуемся, может, нам удастся создать хотя бы небольшую группу творцов в защиту искусства, ибо то, что творится вокруг, — невыносимо». Я обещал прийти и пожал ему в последний раз эту огромную руку. На следующий день, в воскресенье, собираясь к нему с Юлей, я услышал эту ужасную новость…

Прошло пятнадцать лет. Недавно в кремлёвской больнице престарелый… Демьян Бедный встретил меня и сказал:

«Не знаю, забыл уже, зачем я тогда разнёс вашу „Землю“. Но скажу вам — ни до, ни после я такого произведения уже не видел. Что это было за творение подлинного великого искусства».

Я промолчал…

5 VI [19]45

Помню: основная черта характера нашей семьи — смеялись над всем и прежде всего друг над другом и над собой. Мы любили смеяться, дразнить друг друга, смеялись и в радости, и в горе, смеялись над властью, над богом и над чёртом, имели великую любовь и вкус к смешному, остроумному, ироничному. Дед, отец, мать, братья и сестры.

Слёз нам выпало, однако, в жизни много, больше, чем смеха.

И все мы были добры к людям.

Своеобразие юмора было нашей семейной и национальной чертой…

Я патриот Советского Союза и коммунист, хоть и несовершенный, но в значительной мере превосходящий добрую половину моих угнетателей.

//Народ может быть велик в каждый данный момент лишь в одной области. Нет поэтов — есть генералы, маршалы. Бывают эпохи художников, бывают и другие эпохи, которые рождают людей разумных и сильных, необычайно мужественных.

Но всё же, чтобы быть художником, нужно иметь железное мужество…//

30 VI [19]45

Сегодня, в субботу, 30 VI 1945, произошло великое событие в жизни моего народа. Впервые за тысячу лет, за всю свою несчастную историю, он объединился в единую семью…

Исполнилась мечта веков. Исполнилась и моя мечта, мечта моего прекрасного Кравчины. Благословенна будь, моя многострадальная земле! Удачи тебе, судьба! Дай разума и совести твоим руководителям. Благословен будь, мой ласковый, добрый народ! Будь сильным, терпеливым.

Помяни меня, мученика. Не презри моих слёз, когда я плакал над твоей судьбой в страшные времена немецкого плена. И когда будут топтать перед тобой моё малое имя, если это будет нужно каким-то нечистым, злым людям, не отвергни меня и дай мне умереть на своей земле, что дала мне хлеб и сердце, любовь и твои обычаи, радость творчества, труд, и великую печаль, и страдания.

На заседании сценарной студии. Июнь 1945

//Трудно было писателю N. изложить свои мысли. Ни ясности, ни веса в мыслях, не то что прозрения.

Писатель начал сбиваться, эхать, ныть: ну, ну, ну! Я сказал, что я не придумал всех деталей. Я хочу — ну, ну! — показать в своём произведении (где он?), решить вот какое задание — ну, ну, ну! — единства противоположностей, показать, что нельзя резать купоны… После войны мы должны жить ещё лучше и ещё больше трудиться. Ну, ну, ну, всё, наверное.

Нет, ещё немного. Эти мысли пришли мне в голову недавно, дней пять назад. Теперь всё.

Директор студии: Так, товарищи, понятно? Начнём обсуждение.//

Июнь [19]45

Разговор отца или деда с сыновьями — лётчиками дальних рейдов, вернувшимися с войны.

— Расскажите же, где вы были?

— Были везде. Летали над всей землёй.

— Над чьей?

— Над всей. Над всей планетой.

— А, планета. Знаю. И комету видел. Громыхала когда-то, с большим хвостом. Предвещала турецкую войну.

— Бросали бомбы на землю. (Планету).

— Тьфу.

— Уничтожали врагов по всему миру.

— Ну, а каким он, мир?

— Маленький. Маленький, папа.

— Маленький, говорите? Как мне вас жаль.

— Такая тоска.

— Раньше и мир большой был. Такой большой. Едешь в Кременчуг, а там же ещё степи до Бессарабии. Большой был мир. Полный тайн. И полный красоты. Едешь было в степь, а степь широкий!.. и т. д.

— А где погиб Владимир?

— В Мадриде.

— Там где‑то под Одессой.

Июнь Детство удивляется. Молодость возмущается. Только годы дарят нам мирное равновесие и безразличие.

— Самое большое сокровище всего человечества — это сам человек. Разве не так?

— Почему же человеческое общество держится на жестокости? На зле и насилии?

— Родились новые условия существования. Они так же неуклонно заставят народы к общему миру, как раньше заставляли к обязательной войне. Правда!

Это совсем, однако, не означает, что люди станут лучше. Нет.

Сегодня мы не принадлежим уже себе. Мы принадлежим войне, которая изменит мир. Мы принадлежим будущему, брести по колено в крови, окрашенные прошлым, которому тоже мы принадлежим.

4 VII [19]45

Я кинорежиссёр. За всю свою творческую жизнь я не видел ни одной своей картины в хорошем кинотеатре, на хорошем настоящем экране, отпечатанном на качественной плёнке квалифицированными лаборантами.

Кинотеатры жалкие, экраны похожи на почтовые марки, маленькие, как правило, везде, и никому в голову не приходит, что экраны могут быть большими, и впечатление от картины — совсем другим — величественным и прекрасным. Звук аморален, и обработка плёнки — грязная, с мерцанием «бриллиантов», пересвеченная и убогая. Меня охватывала гнетущая тоска при одной лишь мысли о просмотре картины. Она везде и всегда была хуже, чем я представлял её и творил. И это было одним из несчастий моей жизни. Я был мученик своими трудами. Я ни разу не имел наслаждения, даже покоя при созерцании результатов своего безмерно тяжкого и сложного труда. И чем дальше, тем больше убеждаюсь я, что 20 лет лучшего своего времени потратил впустую. Что же я мог бы сотворить!

17 VII [19]45

Читал «Повесть пламённых лет» на сценарной студии. Таким образом, у меня сегодня знаменитый день.

«Повесть» произвела на них большое впечатление, но что они могли мне сказать?

...Какая судьба ждёт «Повесть» — не знаю. Может, после «Огня» попадёт в «Пламя», может, нет — мы все под одним Богом, все под Его властью. Читая, заметил, сколько ещё над ней нужно работать, и отметил своё неумение всё же писать. Трудно писать. Трудно изложить душу, безмерно трудно быть точным и ясным. Недостаток слов, образы вдруг загромождаются многословием, эпитеты лезут везде, как комары, и их ни выжать, ни прогнать. Язык однообразен. Действие избыточно. Недостаток эрудиции скрыт гиперболами. Долго ещё нужно учиться.

27 VII [19]45

N. рассказывал мне о своём разговоре с N.N. А в связи с этим возникла вновь Украина…

Товарищ мой Сталин, даже будь Вы богом, я всё равно не поверил бы Вам, что я националист, которого надо запятнать и держать в чёрном теле. Когда нет принципиальной ненависти, когда нет презрения, когда нет недоброжелательности ни к одному народу в мире, ни к его судьбе, ни к его счастью, ни к его достоинству или благополучию — разве любовь к своему народу есть национализм? Или национализм — в потворстве глупости чиновных, холодных тварей, или в неумении художника сдержать слёзы, когда народу больно?..

3 VII [19]45

С большим удовольствием прочитал меморандум Берлинской конференции. Теперь я уже верю, что отвратительное гнездо европейских бандитов — Германия — всерьёз усмирена и обезоружена. Слава Богу. Начинается новая эра жизни в Европе и у нас. Перед нашей молодёжью открываются огромные перспективы. Народ — герой и победитель в такой тотальной войне! Пошли ему, судьба, сил восстановить потери, родить детей и вырасти в победе до заслуженных высот. Мы стали мировой державой, наша культура должна стать мировой культурой. В конце концов, не должны пропасть ни капля пота, ни капля нашей крови впустую.

Сегодня на стадионе смотрел репетицию физкультурного парада. Любовался молодежью, её пластикой, молодыми мышцами и движением. Много красоты, радости, силы. Много проявлено подлинного вкуса и таланта…

Радуюсь за всех добрых людей Союза.

5 VII [19]45

…И не только Украине я принадлежу. Я принадлежу человечеству, как художник, и ему я служу.

Моё искусство — искусство всемирное. Буду творить в нём, сколько хватит сил и таланта. Буду, хочу жить добром и любовью к человечеству, к самому дорогому и величайшему, что породило жизнь — к человеку, к Ленину. И где я умру — без разницы.

14 VII [19]45

Вчера встретил на улице Москвы артиста‑эстрадника A., который уже второй год читает моё рассказ «На колючей проволоке» повсеместно на гастролях с непрекращающимся, как он говорит, громовым успехом, проверенным на самых разнообразных аудиториях. В Днепропетровске и где‑то под Криворожьем ему запретили читать, ссылаясь на запрет вообще читать мои произведения. Чтобы не сорвать программу и, так сказать, «коронный» номер артиста, ему разрешают читать мой рассказ либо без упоминания моей фамилии, либо придумывая какую‑то другую фамилию автора…

Нужно найти артиста и подробно расспросить о деталях моей духовной жизни на украинских землях.

14 VII [19]45

Ходил «укрепляться» на «Мосфильм». Директор Миша Калатозов принял меня хорошо, как всегда. Я посмотрел на ужасное сооружение «Мосфильм», прогулялся, как по тюрьме, вспомнил мою Киевскую студию, где прошла моя молодость, куда я вложил столько труда, нервов, забот и хлопот…