Дневник Страница 11

А я так… Мне так хотелось красивого, так хотелось самого-самого красивого.

Я — девушка. Товарищи врачи, я не солдат. Я — девушка. Прощайте…

19/ХІ [19]45

Сегодня мне сказал Николай Митрофанович Крылов 13 (академик), мой большой приятель:

// — Сейчас я чувствую и знаю одно. Мы живём в начале эпохи гибели цивилизации, по крайней мере — европейской. Всё, что происходит в мире, не говорит мне ни о чём другом.

— Допускаете ли вы возможность, как учёный, что нашей планете в целом угрожает катастрофа из-за расщепления атома?

— Безусловно. За всё время своего существования человек впервые коснулся явлений космического масштаба. Безусловно. Ну что ж! Во всяком случае, если я, сидя в этом гостиничном номере, увижу, как рушится мир, я скажу без сожаления, что ничего лучшего человечество и не заслужило. //

Долго и много говорил мне старик. Его мысли порой с трудом складывались: склероз уже сковал его блестящий мозг, но сквозь несвязность, сарказм, иронию, порой странности и крайний скептицизм прорывается великая жизненная драма выдающейся человеческой индивидуальности с огромной эрудицией, гордой и требовательной. Таких людей сейчас нет. Вся его суть — иная. Это XIX век Европы. Порой он кажется мне персонажем пьесы. Это образ многогранный, богатый, вдохновенный и… немного комедийный.

19/ХІ 1945

Аморальные размышления Тараса Кравчины на дорогах войны…

— Господи, хоть бы уж убили меня или разорвало миной. Голова пухнет от мыслей. И зачем я начал писать, чтоб ему пусто было. Поверьте, не могу уже шагу ступить, чтобы не думать. Вот беда. И какие же мысли лезут в голову — словно черт шепчет на ухо: пиши, пиши. Ну вот и пишу. Пишу, например, такую мысль, что любая война безнравственна в своей сути. А потому изображать её в книгах как благородство и красоту человеческих поступков — преступление и глупость. Война — дурь. Жестокость и вселенская глупость, обрядившаяся в атавистическое оперение, прославленное тысячелетиями книжной лжи и кровожадных глупостей, превращают меня в нечто хуже, глупее и страшнее дикого зверя. Я уже не говорю о таких благородных и достойных уважения животных, как собака, лошадь или корова.

Войну называют искусством. Она такое же искусство, как шизофрения или чума.

Продажные писательские перья освятили её в стихах и толстенных книгах. Глупоголовые художники с древности придумывали ей одежду и краски, резчики ставят на площадях памятники не позору и глупости, а славе вождей и их коней. То, что давно должно было стать предметом общественного стыда и непристойности, возвеличивается. Атавизм дикаря жив. И учёные идиоты служат атавизму, как рабы с убогой фантазией и без малейшего чувства человеческого достоинства — атомная бомба.

Почему все правители так ненавидят всех, кто принципиально против войны? Потому что они — рабы атавистических инерций. Попробуйте только сказать что-то вслух против войны — сразу суд за аморальность. Значит, война — это морально?

В Нюрнберге суд. Течёт из Нюрнберга кровь, гной, злоба, жестокость и непроглядная человеческая глупость фашистских людоедов. Нет наказания, которое можно было бы им придумать. Посадить. Нет, не стал бы я их казнить. Посадил бы голыми в огромные банки со спиртом и расставил бы эти банки на всех площадях европейских столиц на триста лет. В назидание и науку об идиотизме атавистическом (неразб.).

А судьи кто? Американцы. Англичане. Крёстные отцы подсудимых и в какой-то мере — их ученики. Разве не мечтали они о гибели России, Украины от рук людоедов? О гибели десятков миллионов наших людей, чтобы потом приставить нож к горлу Гитлера? Ну, получилось немного иначе. Идёт суд.

Готовится новая война.

Новые герои, новые сироты, новые калеки, новые преступники, спасители.

24 / Х / [19]45

ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА

III

— Не сложу оружия, — говорит. А тот себе: не сложу. Вот какие были. Ну, что ж делать. Значит, и мы тоже — если так, то будем биться. А сколько людей побили — как г… Трупами воняет, повсюду понас… А вшей было! Да что нынче — вши? Где-то изредка одна немецкая проползёт. Я свою родную вошь давно не кормил, уже и забыл, какая она. Разве что после войны опять появится. До конца её уже не увижу.

Семья у меня есть. Пятеро сыновей и дочка. Две дочки. Правда, сыновей всех поубивали. Но старшая дочка — непростая. Знаменитая девушка на весь мир. — Он так рассказал о её красоте, какая она была в детстве, что у всех на глазах выступили слёзы. Олеся.

— Герой?

— Нет. В тылу прославила эпоху.

— Чем?

— Не скажу.

— Ну, скажите.

— Не скажу, догадайтесь сами, чем могла прославить XX век молодая красивая вдова с средним образованием?

— Нет.

— Нет.

— Нет.

— Нет.

— Нет.

— Ну, скажите же, добрые люди. Никто не угадал? Тогда скажу. Она ходила в ярме вместе с коровой. В эпоху пара, электричества.

Я думаю, что не радио, не распад атома, не пенициллин и не «летающая крепость» — величайшие события в мире. Я презираю крепости и атомы, пусть не обижается на меня Америка. Главное событие в мире — моя дочь Олеся с коровой в упряжке, её душа, и моя — никому и никогда не простят. Хотя нет, прощу. Зачем носить ярмо ещё и в сердце своём?

Придёт домой, напьётся водки, споёт — и «му». А потом плачет, приговаривая такие слова, каких свет ещё не слышал и ни одна газета не печатала. «Му» да «му».

Моя родная девочка, дочка моя Олеся.

Если бы я был великим художником, или скульптором, или если бы заведовал чем-то великим — вот кому бы я поставил памятник эпохи. Не сыновьям моим, не героям, что летали в небесах, бросая бомбы, не полководцам, что водили нас в бой, не пылким юнцам, бросавшимся в экстазе на пулемёты грудью. Нет, я поставил бы памятник Олесе. Я изобразил бы её в упряжке — памятник из золота, созданный руками великих мастеров. Я повелел бы мастерам, перед тем как ковать её облик на века…

Он наполняет его каждый день духовной пищей в виде разных, одинаковых для всего человечества сведений. Он пожирает эту пищу. Он был просто неразумным человеком, человеком, так сказать, маломощным умственно. Зато он был послушным, исключительно послушным, честным, всегда готовым ко всяким положительным поступкам, с доброй улыбкой, волей-неволей, как гусь в саже.

— Эх, если бы ему дать пару хороших умных заместителей! Разве так бы было! Заместители — сволочи, — годами вздыхали сотрудники Торохтия Макогоновича, ненавидя его замов.

25/Х/ [19]45

Начальнику и председателю кинематографии. Пользуясь подготовкой к съёмке фильма «Жизнь в цвету», с уважением сообщаю Вам, что с этого дня я прекращаю получать заработную плату. Прошу Вас не видеть в этом поступке ничего такого, что могло бы Вас раздражать или, скажем, смущать. Я делаю это не в знак демонстрации или неповиновения. Напротив, я хочу этим особенно подчеркнуть свою лояльность в вопросе оплаты. Но вместе с тем я не могу не думать о качестве фильма, который начинаю снимать. До сих пор я считал себя одним из лучших режиссёров кинематографии. Я привык к этой мысли, и, вероятно, она помогала мне держаться на высоком моральном уровне в работе. Сейчас же назначенное мне жалованье по третьему разряду ежемесячно дважды угнетает моё сознание и вселяет в меня грусть и неверие в собственные способности. Поэтому, чтобы сохранить свою душу от ненужных и вредных для моего состояния намёков на творческую неполноценность, прошу принять мою просьбу — чтобы я мог спокойно отдаваться власти своих мечтаний и не нарушать привычного представления о своём достоинстве. Зарплату за работу, будьте добры, определите в иной форме по окончанию фильма, в зависимости от его качества.

С уважением, засл., лауреат и проч., Ол. Довженко

26/Х/ [19]45

ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА

II

Географию романа нужно выписать особенно точно, с документальной правдой.

Нужно описать село, пейзажи, район. Допустим, он из Великого Перевоза или из Шишаков.

Значит, должно быть описано, как немцы во время боя или отступая сожгли село, как вместо села образовалась пустошь.

Река. Вспомнить бой у реки у «Победы».

Озёра, сенокосы. Деревья, растения, травы — всё, что росло в поле, как называлось. Сделать иллюстрации и фотографии флоры и фауны села. Можно также добавить фотографии улиц, домов. Отдельных людей. Ландшафта. Придать, таким образом, всему вид подлинной и точной документальности.

Таким образом, моя рукопись должна быть украшена не только заставками, концовками, заглавными буквами, не только большим количеством иллюстраций, но и фотографиями. Сделать всё с любовью и досконально, как произведение жизни. Летопись.

Распределить книгу, собственно её внутреннюю основу — характеристику Тараса — на главы. Каждая глава, будучи органично связана с остальными, должна иметь своё чётко определённое направление:

Роман — наивный, простой и нелепый.

Роман — умный, сложный и остроумный.

Весёлый и беззаботный.

Нет, грустный и глубоко задумчивый.

Добрый и недобрый. Он мягкий, как воск. Он и твёрдый, как сталь.

Мстительный и великодушный.

Ленивый, не ленивый трудяга.

Одним словом, вся полнота народной психологии, народного характера должна найти в нём своё место, в соответствующих истинных пропорциях, отражающих основы украинского национального характера.

«Мера жизни» может и должна войти в эпопею как составная часть второй части.

Тарас Кравчина — Петро Скидан. Может быть и второй вариант: не Петро Скидан, а Мина Нечитайло. Возможно, это даже будет лучше.

Приезд С. в колхоз остаётся, разумеется, с последующими комментариями Тараса.

В первую половину, собственно в начало третьей части эпопеи, войдёт переработанная «Украина в огне», где Тарас Кравчина — Лаврин Запорожец или Мина Товченик.

Очевидно, всё же — Запорожец.

Далее идёт возвращение, мощное наступление Красной Армии. Запорожец — Кравчина едет в армию.

ЕГО СОН

Сон — форма, монтажный, композиционный приём для выражения различных интересных и необычных вещей и невозможных возможностей. Порой граница между сном и реальностью стирается.

ЕГО ЖАЛОСТЬ

Возможна форма лирических отступлений. «Как жаль мне, что я не писатель — написал бы тогда книжку или сказку, как одного человека…»

КОМПЛЕКСЫ — ЭТИЧЕСКИЙ, МОРАЛЬНЫЙ, ЭСТЕТИЧЕСКИЙ

Понять всё, чем он мучился всю жизнь. Основной комплекс страсти — этический.

ЛЮБОВЬ К КРАСОТЕ

«Гибель богов» может целиком войти в одну из частей.

«Победа», «Тризна», «Зачарованная Десна», «Китайский святой», «Украина в огне», «Великое общество».

Адаптировать, переработав всё в соответствии с биографиями сыновей и собственной биографией.

СНЫ И ПРИМЕТЫ

Снам, приметам и наблюдениям уделить особое внимание.

МЕЧТЫ, ЖЕЛАНИЯ, ВООБРАЖЕНИЕ

Он мог представить себя конём, убитым, повешенным, сожжённым, плодовым деревом с подрубленным стволом.