Пусть себе смотрят, их дело, абы людям не было вреда ... "
Замфир даже повеселел от этих мыслей. Затянув бесконечную песню, он даже и не заметил, как доехал до сада. Привычные к дороге кони сами остановились перед тыном. Замфир спрыгнул на землю и начал развязывать калитку. В тот же миг от тына отделилась черная фигура цыгана и преградила ему дорогу.
— Нельзя! .. — сказал цыган, положив руку на калитку.
— Что такое? что ты говоришь? — не понял его Замфир.
— Нельзя сюда, — повторил сторож, не убирая руки с калитки.
Замфир засмеялся.
— Ты разве не узнал меня? Это мой виноградник, — смеялся он.
— Я знаю, что ваш... Но он слабый — и доктор велел никого не пускать.
У Замфира потемнело в глазах. Сначала он будто не понял, о чем речь, но через миг страшная мысль блеснула у него в голове, и затухший гнев вспыхнул с новой силой.
— Что? — вскрикнул он, хватая цыгана за плечи. Меня не пускать на мой виноградник?!
Несчастный цыган даже присел от страха. Склоняя с покорностью голову набок и уставившись на Замфира испуганными, умоляющими глазами, он невнятно бормотал:
— Это не я... Я ни в чем не виноват... доктор сказал не пускать... хоть бы родного отца, говорит, не пускай...
Но Замфир не слушал его: он только тряс бедного цыгана и кричал ему прямо в лицо:
— Мне нельзя на свой виноградник?
— Подожди же, — добавил он немного спустя, — я покажу тебе да твоим докторам, как иметь дело с Замфиром Нероном! .. — И с этими словами Замфир потащил цыгана к реке.
Напрасно смертельно перепуганный цыган умолял отпустить его, вырывался, кричал: Замфир тащил его к реке. Уже на берегу Замфир поднял цыгана вверх, так что тот замахал ногами в воздухе, встряхнул его и бросил на дорогу. Бедный цыган покатился по земле, но, почувствовав волю, вмиг вскочил на ноги и, ощупывая себя и проклиная Замфира, потрусил к селу.
Замфир стреножил коней, пустил их в сад на пастьбу, а сам, все еще тяжело сопя от гнева, отправился между кусты. Полная луна выкатилось из-за горы и осыпала серебром виноградник. Замфир внимательно всматривался в кусты, стараясь заметить хоть что-то новое, но они были такие свежие, такие роскошные, как и прежде...
"Слабый, слабый виноград... — вспоминал себе Замфир слова цыгана. — Или они с ума сошли, или что, чтобы в этих здоровых, плодородных кустах видеть слабость? Это какая-то дерзость, не иначе... Но со мной шутки плохи, я не дамся на поталу..."
Замфир ходил по винограднику, нагибался, заглядывал под кусты. "О! здесь копали, — думал он, заметив свежевскопанную землю. — И что они там нашли?.." Замфир встал на колени под кустом. С любопытством, которое даже пересилило гнев, он начал разгребать землю крепким кривым ножом, что висел у него за поясом, — и вскоре добыл срезанные корешки. Подняв их к луне, Замфир внимательно присмотрелся к корням, но ничего не увидел. Для большей уверенности он даже понюхал корни, но они имели обычный запах. Молдаванин возмутился. Как можно так обижать людей! Выдумывать то, чего никто не видел, чего и в природе нет, обманывать не только простых молдаван, но и самого "императа"! Правда, доктора — господа, а господа всегда живут за счет мужиков, а глупые мужики всегда терпят барскую обиду, как те овцы, которых стригут и режут... Но довольно! Замфир не потерпит... Что будет, то будет... И Замфир почувствовал новый прилив ярости, что душил ему грудь, вызывал жажду мести.
Луна поднималась все выше и выше; освещенные деревья глядели на свои тени, через Прут перекинулся серебряный, как луна, путь в таинственные плавни, окутанные серебристым туманом.
Замфир сидел в саду, погруженный в раздумья, и не замечал ни холодного, влажного дыхания плавней, ни фырканья коней, что щипали траву в стороне, ни далекого, едва слышного гомона засыпающего села.
Тем временем в дом Тиховича вбежал растрепанный цыган. Тихович как раз тогда уведомлял примаря о найденной филлоксере. Увидев еще не оправившегося от испуга цыгана, Тихович удивился.
— Почему ты покинул виноградник? Что случилось?
— Меня... меня хотел утопить тот разбойник Замфир...
Рубаху на мне порвал... Он приехал с лошадьми, а я не пускаю на виноградник... Говорю: родного отца не пущу... А он схватил меня за плечи, побил, сорочку на мне порвал... О! гляньте, что сделал! О!.. — всхлипывал перепуганный цыган, дергая свою грязную рваную рубаху, из-под которой выглядывала темная, как медь, волосатая грудь.
Тихович понял наконец, что произошло. По его приказу примар послал десятников выгнать коней из виноградника и запретить Замфиру входить туда без разрешения.
Когда десятники приблизились к саду Замфира, он все еще сидел, задумавшись, под деревом.
— Замфир! Замфир! А иди сюда! — крикнули они издалека.
— А что вам? — подошел к ним Замфир.
— Здесь нельзя пасти коней... Примар велел, чтобы...
— А идите вы к лешему со своим взяточником-примарем и с докторами! — взорвался Замфир. — Я здесь хозяин, а не примар...
— Да не кричи, — успокаивали его десятники, — криком ничего не добьешься, только хлопот наживешь. Надо каким-то другим способом предотвратить беду, избавиться от тех докторов, что покусились на наши виноградники... Сколько свет стоит, сколько молдаван молдаванами — никто не слыхал, чтобы рубили виноград...
Замфир молчал, насупившись.
— Ладно, — сказал он через некоторое время, — я уберу из сада коней, но... — Замфир не договорил, только потряс кулаком в воздухе.
Мариора хлопотала еще при свете восковой свечи возле мисника, а мош-Дима с бессознательной улыбкой шептал молитву, когда Замфир вошел в дом.
— Ты уже вернулся? — удивилась Мариора.
— Га! Вернулся, потому что доктора выгнали меня из виноградника. — И Замфир рассказал жене вечерние события. — Что же теперь будет? — заломила руки молодая женщина, побледнев лицом.
— Может, что и будет... — глухо ответил Замфир и с этими словами снял со стены ружье, достал из сундука порох и дробь и начал тщательно заряжать его.
— Что ты задумал, несчастный? — испугалась Мариора.
— То уж мое дело...
— Оставь сейчас же... Ты хочешь нас осиротить?!.. — плакала молодая женщина.
Замфир молчал.
— Оставь, говорю... — и Мариора схватила ружье, стараясь вырвать его у мужа.
Замфир поднял руку, чтобы оттолкнуть Мариору, но, увидев бледное, заплаканное лицо жены, швырнул ружье в угол и молча вышел из хаты, где еще долго голосила молодая женщина, а бессознательно улыбался безумный мош-Дима...
IV
Жертва
Прошло две недели. За это время приезжали в Лоешты какие-то господа, созывали людей на виноградник Замфира, показывали им филлоксеру. Показывали и Замфиру, но он каждый раз пожимал плечами и отворачивался, добавляя, что такую мелочь, как эта крошечная тля, и показывать не стоит. Господа уверяли его, что филлоксера в любом случае за несколько лет уничтожила бы виноградник, соседи сокрушались, что такой прекрасный сад пропадет, но Замфир не верил ни тем, ни другим. Он не верил, чтобы могла существовать на свете такая жестокость, такая несправедливость, которая позволила бы отнять у бедного молдавана последний кусок хлеба. Иногда предчувствие беды сжимало ему сердце, и тогда что-то шептало Замфиру, что либо он, либо его враги не дождутся разорения его хозяйства.
А между тем виноградник стоял. День шел за днем, а "доктора" все еще осматривали виноградники, не трогая Замфирового. Замфир видел, как через Прут возили тяжелые железные бочки. "Отрава, отрава", — шептали молдаване, заметно успокоенные тем, что больше не находят филлоксеры, а Замфир утешал себя мыслью, что, может быть, это не отрава, а какие-то лекарства или что-то подобное. В сердце бедного молдавана надежда боролась с жаждой дикой мести, и порой перевешивало одно чувство, порой другое. А пока что — надо было ждать, чтобы прояснилось дело с виноградниками.
Стоял чудесный июльский утренник. Замфир чинил каруцу у сарая, Мариора варила обед в глиняной кабице во дворе. Безумный мош-Дима по своему обычаю кормил уток и кур, а дети играли с собаками за хатой. Всюду было тихо, спокойно.
Вдруг во двор вбежали два мальчишки и, тяжело переводя дыхание, закричали враз:
— Дядька Замфир, дядька Замфир! Ваш виноград рубят... Бегите скорее, а то весь вырубят да сожгут...
Мариора, держа в руках горшок, тут же уронила его на землю, услышав весть. Сплеснув руками, с безумным криком: "Валев, валев!" (Ой, ой) она первой выскочила на улицу. У Замфира в первую минуту мир помутился, во вторую — он уже бежал с ружьем в руках к винограднику. Детвора с громким воплем помчалась следом за отцом. Мош-Дима, будто поняв семейное несчастье, поднялся было со скамьи, но дрожащие ноги подкосились, и он бессильно упал на нее, рассыпав припасенную мамалыгу. Мутные седые глаза безумного деда бессмысленно смотрели в пространство, улыбка застыла на лице, а он все сидел неподвижно, не замечая даже, как птицы с шумом накинулись на рассыпанную мамалыгу, а псы хозяйничали у кабицы...
Замфир бежал за женой. Он ничего не слышал, ничего не видел. Не слышал женских рыданий, не видел ее кос, что, вырвавшись из-под платка от быстрого бега, тянулись за ней, как огромные черные змеи. В его помутневшей голове роем шевелились тысячи мыслей, сердце колотилось в груди, а эта длинная бесконечная пыльная дорога, которую он перескочил бы, если б мог, одним прыжком, раздражала его невыносимо.
И вот из-за холма бухнул столб густого дыма, и Замфира словно тряхнуло чем-то. Он даже остановился на мгновение, только на мгновение. Безумная ярость схватила его за сердце, и, крепче стиснув ружье, он побежал дальше. А черный дым все сгущался, все рос... Вот уже и виноградник виднеется вдали, а на нем суетятся люди, высоко поднимая охапки срубленной лозы.
— Застрелю, как собаку, — шепчет Замфир посиневшими губами. — Ах вы, палачи! — беснуется он и бежит дальше.
Вот уже и виноградник в нескольких шагах. Замфир наконец решается, поднимает ружье, взводит курок и... бросает его в ров, далеко от себя. В раскаленной голове молдаванина молнией мелькнула другая мысль:
"Нет, не так... Лучше буду просить... они люди, они пожалеют мою бедность, малых детей... просить буду лучше..." Он уже на винограднике.
Быстрым взглядом охватил Замфир страшную картину. На добром куске виноградника, оголенном от срубленных кустов, торчали невысокие пни, израненные безжалостным топором.