РАССКАЗЫ
I
Первая гроза
Замфир Нерон, статный тридцатилетний молдаванин, допил из глиняного кувшина остаток вина и поднялся из-за стола. С улыбкой удовольствия от праздничного обеда, игравшей на его раскрасневшемся, согретом едой и вином лице, он обратился к жене:
— Поторопись, Мариора, поедем в виноградник, а я тем временем запрягу лошадей.
— Хорошо, — ответила молодая женщина, поправляя широкий медный браслет, который как раз расстегнулся на её тёмной, словно из бронзы, руке.
Но не успела она застегнуть браслет, как почувствовала, что круглый, в пол-аршина высотой стол — мас — опрокинулся ей на колени, а посуда с грохотом покатилась по сени, где из-за домашней духоты молдаване обычно обедают летом.
— Потише вы, непоседы! — вскрикнула испуганная Мариора, придерживая стол рукой.
Виновники этой катастрофы — два мальчика семи-восьми лет и пятилетняя девочка — будто не слышали сердитого материнского окрика. С искрами радости в чёрных глазах, с весёлым криком: "Едем, едем, в виноградник едем!" — они вскочили из-за стола и помчались за отцом в конюшню, размахивая недоеденными кусочками мамалыги.
— Кара небесная эти дети! — вспыхнула Мариора, собирая рассыпанную по сени посуду. — Вы не едите, мош-Дима? — вдруг обратилась она к седому, почти белому старику, отцови мужа, который сидел за столом, рассеянно улыбаясь своими мутно-серыми глазами.
— Нет, благодарю, я наелся, — тихо ответил мош-Дима, поднимая с пола опрокинутый кувшин.
Молодая женщина засуетилась: собрала посуду, внесла в дом остатки мамалыги, вытерла трёхногий мас и поставила его боком к стене.
Её неторопливые движения, землистого оттенка лицо, опущенные вниз уголки губ говорили об усталости, а согбенная, словно под тяжёлым гнётом, фигура делала эту двадцатипятилетнюю женщину похожей на старуху. Только чёрные с поволокой, восточные глаза блестели огнём под тонкими, сведёнными вместе бровями, выдавая целые сокровища скрытой нервной силы.
Навев порядок в доме, Мариора перед зеркалом пригладила ровные широкие рукава тонкой хлопчатобумажной сорочки, которые при каждом движении обнажали её бронзовые руки с медными и стеклянными браслетами, поправила крупный золотой дукач на шее и взглянула на свою короткую корсетку со шнуровкой, будто раздумывая, не взять ли чего потеплее в дорогу. Но жаркое июльское солнце, целым снопом глянувшее в решётчатое окно, напомнило ей, что на дворе жара, а в этой жаре её, наверное, уже ждёт муж с запряжёнными лошадьми. Мариора вышла из дома.
На завалинке сидел мош-Дима, окружённый курами и утками, и с рассеянной улыбкой безумца пригоршнями сыпал на землю крошки мамалыги, на которые с шумом накидывались его пернатые друзья.
Мариора, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в сторону сарая.
Через минуту загрохотали колёса, и Замфир, едва удерживая горячих коней, подъехал к дому на новой расписной повозке — каруце, с железными осями. Из зелёного васага выглядывали счастливые лица ребятишек.
Маріора села — и кони, выгнув шеи от натянутых вожжей, помчались по улице, поднимая густое облако пыли. Собаки гурьбами выбегали из дворов, с яростным лаем бежали за каруцей, кидались коням под ноги. Прихорошенные по случаю воскресенья молдаване провожали взглядом повозку Замфира, удовлетворённо цокая языками.
И вправду, приятно было взглянуть на статную фигуру Замфира, с гордым, как у римского патриция, лицом, с крепким станом, плотно охваченным расшитым золотом иликом, из-под которого виднелись широкие рукава белой сорочки, обнажавшие мускулистые руки с грубыми от напряжения жилами. Блестящие чёрные глаза Замфира, его продолговатое, полное лицо, обрамлённое низко подстриженной чёрной бородой, так и сияли удовлетворением и гордостью, словно возвещали миру, что Замфир теперь настоящий хозяин, не хуже других. Этими самыми руками, которыми он сейчас натягивает кожаные вожжи, он заработал всё своё добро, всё то, что поставило его вровень с первыми хозяевами, чему теперь немало кто завидует. Вот почему он так гордо смотрел на встречных, весело посвистывал на своих сытых, в кожаных шорах коней, которые, сверкая чёрной шерстью и круто выгибая шеи, легко, словно перо, несли тяжёлую каруцу меж камышовых плетней узкой улицы.
Миновали село. Замфир шагом поехал берегом Прута.
Отсюда перед ним открылся широкий простор зелёных плавней, вдалеке замаячили заграничные деревни. На румынской стороне три пары волов тянули канатом против течения большое красное судно. Белый флаг на мачте трепетал на ветру, играя на солнце. Высокий загорелый кормчий в красном фесе налегал на руль. Рядом с ним сидела белая кудлатая собака и смотрела на берег. Выше, в дальнем изгибе реки, под раскидистыми вербами тихо плыли плоты, словно цепочка чёрных островков на голубой глади реки. Ветер доносил оттуда обрывки весёлой коломыйки, которой забавлялись на чужбине плотогоны-галичане.
Дети заметили на судне собаку и высунулись из васага.
— Мама... мама! глянь, какой красивый пёсик! На, цу-цу! на!
— На место! — крикнул вдруг отец, обернувшись к детям.
Из-за горы как раз выехала повозка, полная женщин и детворы, и догнала Замфира. Молдаване обменялись взглядами — и вмиг, словно поняв друг друга, подпрыгнули на сиденьях, отпустили вожжи, крикнули на коней... Кони, почувствовав волю, рванулись с места, вытянулись — и помчались стрелой наперегонки, вскоре скрывшись в густом облаке пыли. Лишь изредка, когда сильный порыв ветра отбрасывал пыль в сторону, вдали можно было увидеть две каруцы, одну ближе, другую дальше, которые, словно пьяные, шатались из стороны в сторону от бешеной гонки...
Детвора вцепилась ручонками в васаг... Чёрные глазёнки сверкают счастьем... Ах, как хорошо, захватывает дух, кажется, летишь куда-то далеко, оторвавшись от земли... Вербы, сады, горы будто мчатся назад, в село, будто кружатся, охваченные каким-то бешеным водоворотом... Мама смеётся от радости, папа, добрый "татико", то и дело подскакивает, машет рукой и белым рукавом сорочки, словно парусом на мачте... Кони вытянулись, как змеи, вспотели, но не позволяют себя обогнать, хотя задняя повозка уже близко, вот-вот заденет лошадьми передние колёса... Нет, всё-таки наши победили, всё-таки мы впереди... Те уже далеко позади, придерживают лошадей...
Замфир натянул вожжи, кони сбавили бег, а затем остановились. Замфир вытер рукавом вспотевший лоб, соскочил с каруцы и с выражением гордости на раскрасневшемся от гонки лице похлопал горячих лошадок по шее.
Приехали.
Через минуту дети с криком вбежали в виноградник, опередив мать. Замфир распряг лошадей и пустил их пастись под садом.
Сразу от дороги, ограждённый камышовым плетнём, начинался виноградник Замфира. Роскошные, раскидистые кусты с пышной лозой, облепленные крупными листьями, покрывали подгорье, взбирались на гору, свисали гирляндами над жёлтой впадиной, что, словно глубокая морщина на челе, пересекала горный хребет. Тонкие, искусно сплетённые из камыша плетни отделяли виноградник Замфира от соседних, а буйная лоза, словно назло всем границам, перелезала через плетни, переплеталась усиками с соседними лозами, по-братски сливалась в зелёном море виноградников. Казалось, какая-то могучая зелёная волна залила подгорье острых гор, поднималась вверх, к тем жёлтым вершинам, что глядели со своей высоты далеко за Прут, на плавни, на озёра, на устья, в далёкий простор, окутанный сизой дымкой...
Зелёное море листвы играло внизу всеми оттенками красок, от чёрно-зелёного до жёлто-зеленоватого, а с гор вторила этой мелодии красок беспорядочная гармония медных колокольчиков отары, что паслась по горам, и печальная мелодия чабанской сопилки...
Замфир очень любил свой виноградник. Этот надел земли, густо засаженный роскошными кустами, отделённый от горы столетними грецкими орехами, нежными абрикосами и серебристыми айвами, достался ему ещё от отца. То было наследие дедов, а может, и прадедов. С этим виноградником связано так много воспоминаний. Ещё мальчишкой он бегал здесь, с удовольствием лакомясь сладким виноградом, заглядывая под каждый куст, в каждый уголок. Всё здесь знакомо, всё родное. Там, под орехами, встречался он в праздник со стройной черноглазой Мариорой, ещё девушкой тогда; там посадил на счастье какой-то особый сорт винограда — вот как разросся теперь роскошно! — а здесь, уже став хозяином, завёл молодые лозы.
Замфир приседает под кустом, осторожно, с любовью раздвигает листья — то нежные, светло-зелёные, покрытые снизу белым пушком, то тёмные, блестящие, словно глазурованные. Там, под листьями, целые сокровища, целые гроздья роскошных кистей так и облепили куст, так и гнут лозу под непомерной тяжестью. Есть урожай, благословил господь, радостно бьётся сердце Замфира, а глаза улыбаются здоровым гроздьям.
— Татико, татико! идите сюда! — зовёт старший мальчик. — Сколько тут винограда — страх!.. — Сюда, сюда, татико! — кричит с другой стороны девочка. — У меня больше, даже листьев не видно!..
Замфир сияет. Не будут дети заглядывать за чужие плетни, в чужие руки. Будет свой виноград, будет и вино. Здесь самое подходящее место для винограда, отсюда он даёт такое вино, как спирт. О, все знают, какое вино у Замфира Нерона, потому он и не везёт его на рынок... Купцы сами приезжают с готовыми деньгами, лишь бы было что продавать. А продавать придётся большую часть... Ну, конечно, на то и трудится у винограда, на то и работает, чтобы иметь доход... Даст бог, будет что продать, будет и для себя. Ведь молдаванин без вина не останется: с малых лет привык.
Замфир ходит между кустами: то камышовую подпорку поправит, то лишний лист обрывает, то лозину подвяжет. Правда, сегодня воскресенье, работать вроде бы не положено, но за виноградом ухаживать не грех, ведь это святое хлебное дело, дар божий... О, здесь какая густота, солнце не пробивается, надо немного пообрывать листья... А тут лишняя лозина, только сок зря тянет из бедного куста. Срезать её... Вот так... А вот гроздья пригнули веточку, лежат бедные на земле, надо поднять, ведь это жалко, ведь это труд людской.
Ох, труд! Сколько же труда и хлопот требует этот клочок земли! Ещё родители, а может, и деды оставили здесь свою силу — гляди, какие мощные и роскошные кусты вырастили! А он сам — разве он мало здоровья здесь оставил?
И вспоминается Замфиру, как осенью придётся собрать подпорки, обрезать лозу, укрыть её землёй. Высоко взмывает огромная мотыга, и на месте кустов вырастают холмики. Спит зимой виноградная лоза, укрытая холмиками, а весной её нужно освободить, вывести на свет из-под земли, очистить, поднять на подпорки...