олюбство. Хотев бы он, чтобы ему вечно повиновались, мы никогда не вышли бы из тьмы и лжи!
— Так Орядин говорит?
— Может, и он говорит.
— И ты веришь в это?
— Верю. Так же, как в существование "идеальных требований" жизни.
Он помолчал минуту.
— У каждого свои мысли, — сказал затем с нажимом. — Я желаю тебе счастья, искренне желаю его, потому что ты единственное дитя моей дорогой сестры, однако ты летаешь слишком высоко мыслями, а лучше бы держаться земли и идти старой, проторенной дорогой. Держись, чтобы не похоронить себя в жизни, как Орядин. Чтобы не запутаться в идеях и не принять вместо морали добра мораль зла в сердце.
Он умолк и поднялся с места.
И я замолчала и поплелась за ним в дом.
Оставшись наконец одна в своей комнате, я безмолвно бросилась на постель. О нет, я не плакала! Сжав ладонями виски, я лежала неподвижно. "Сломился, сломился!" — была единственная мысль, что безостановочно терзала мою душу. Боже, боже, боже! не лучше ли смерть, чем погрузиться в грязь и мерзость?
Лучше умереть...
* * *
Непрестанно звучит у меня в ушах начало так называемой Mondscheinsonate [51] Бетховена, непрестанно звучит. У этой сонаты точно такая же страстная красота, она так же больна тоской, как и лунная ночь, проникнутая чем-то демоническим, словно моя душа теперь!
В самом деле, во мне пробудилось что-то неумолимо строгое. Например: я не колебалась сказать вслух: "Лучше смерть, чем жизнь, опутанная немощью и грязью". И я верю в это. Кто знает, может, я была бы в силах подать ему и пистолет, если бы он потребовал этого от меня?
Но, может быть, он станет другим? Лучшим, может? Или, может, падёт ещё ниже? Или, может, станет обыкновенным человеком? Именно обыкновенным человеком. Так оно и будет. Время всё сотрёт, и всё будет хорошо.
Ух! что это за благо, на котором лишь время стирает грязь!
Нет, моё сердце отвернулось от него. Своей грязью он причинил мне такую боль, как если бы умер; однако смерть несёт в себе что-то примиряющее, когда не раздражает и не рвёт душу. И почему он не умер уж лучше!
Чем больше думаю о нём, тем больше нездорова. Я совершенно утомлена. Все мои мысли впились в его поведение по отношению к себе и другим, и их выводы уничтожают меня. Почему он обесчестил себя! Ах! и почему теперь падает в моих глазах!
Да что! Он бил меня своими поступками. Это же конец нашей истории. Тихий, беззвучный, ощутимый конец.
И почему поддался той грязной силе, осквернил себя бессилием; почему забыл, что я — его царевна?
Какая-то ненависть временами просыпается во мне против него... Действительно ли против него или против немощи? Этого я не знаю наверно. Порой мне кажется, будто он прошёл по мне тяжёлыми грубыми шагами, словно зверь...
IV
(Гораздо позже).
У нас снова гостит профессор Лорден. Он овдовел. И уже давно овдовел. Я ненавижу его, особенно когда он начинает критиковать Орядина. Орядин слабодух, но пусть те, кто ниже его, не критикуют его. Лучше всего об Орядине говорит всё же Зоня. Она говорит, что в нём взяла верх его горячая натура.
Завтра Лорден уезжает.
Почему он неустанно следит за мной своими хитрыми блестящими глазами? И всё "Лореляй", да "Лореляй" называет меня, а наедине, будто насмехаясь, говорит мне, что я красива!
* * *
(Снова позже).
В этот вечер тётка позвала меня к себе. У неё было что сказать. Я пошла.
Она сидела у стола и держала в руке какое-то письмо. Она показалась мне почему-то подавленной.
— Что с вами, тётушка? — спросила я тревожно. — Может, случилось что-то неприятное? Или, может, получили плохую весть от Лены или от братьев?
Она с усилием улыбнулась.
— Нет, — ответила она. — Ничего такого нет. На этот раз... то есть, сегодня речь идёт о... тебе.
— Обо мне?
— Да! Подумай только! Профессор Лорден хочет на тебе жениться!
— На мне!.. — И, улыбнувшись какой-то безвыразительной улыбкой, я смотрела на неё широко раскрытыми глазами. — Лорден, тётушка?
— Лорден! Но ты, вижу, удивлена. Думала, наверное, о ком-то другом? (Последнее слово она произнесла с нажимом, и её глаза впились во мне ещё острее).
Я взглянула на неё.
— Ни о ком я не думала, а об этом уж никогда.
— Ну, видишь, многое происходит неожиданно. И я этого не ожидала. Никогда в жизни не ожидала этого. Письмо пришло ещё сегодня утром, но я... я... не имела времени поговорить с тобой об этом. Он просит скорого ответа. Впрочем, здесь нечего особенно раздумывать. Ты ведь примешь его, это само собой разумеется!
При её последних словах меня охватило невыразимо горькое чувство, но вместе с тем поднялась вся гордость моей натуры. Я почувствовала, как у меня загорелись глаза.
— А если я этого не сделаю?
У тётки заблестели глаза.
— Как?
— Тётушка, я не хочу за него идти!
— Ты не выйдешь за него?
— Я, тётя, я... я не выйду за него!
— И можно спросить, почему?
— Я не хочу его! Тётушка — я за него? Я не могу!
— Ага! Ты хочешь этим, наверное, сказать, что не любишь его? — Она сказала это с холодной улыбкой и совершенно спокойно. — Ну, что до этого, то он твоей любви и не требует...
— Так?
— Так, моя дорогая! Он, правда, пишет, что желает для своего дома "голубку-хозяйку", но это, конечно, лишь красивая фраза. Несомненно, он, мужчина зрелый и степенный, не станет уже мечтать о любви. Это и не прилично бы ему. Он предлагает вместо любви нечто лучшее и такое, что может наполнить девичье сердце истинной благодарностью. Он предлагает бедной сироте хлеб, хорошее положение, уважение и значимость. А ты? Задумайся только, что ты собой представляешь? Что внесёшь ты ему в дом? Если ты сама этого не поймёшь, чего я, впрочем, при твоём самомнении и надеюсь, то я тебе сама скажу.
— Оставьте, тётушка, не говорите! Я сама знаю. Я — огромный ноль, который, кроме нескольких серебряных ложечек, не внесёт ему ничего больше в дом. Но я вам скажу другое, тётя. Я не калека, чтобы без любви принимать дары милости. Поэтому пусть он заранее подыщет себе другую голубку. Он мне не пара, как и я ему. О любви я уже и не говорю; я его и не уважаю!
— Так? Даже и не уважаешь? — вдруг послышался голос дяди где-то за моей спиной, и он в эту минуту появился в комнате. — Ты думаешь, что если мужчина не совсем молод, не плетёт небылицы, не скачет возле девушки, как комедиант, то его из-за этого уже нельзя уважать и потому он не годится в мужья? А по-моему, как раз он, Лорден, подходящий для тебя муж. Он человек немолодой... с зрелыми убеждениями, с опытом, рассудительный... может быть, ему удалось бы твой сбившийся ум направить на прямую дорогу, сделать из тебя праведную, нормальную женщину, жену, как бог велел. Нам это, увы, не удалось!
— Впрочем, — перебила тётка поспешно, — впрочем, на кого ты думаешь ждать? Я не ответила сразу.
— На кого-то другого или и ни на кого! — ответила я после.
— Превосходно! — воскликнул дядя и, взволнованный, начал ходить по комнате.
— Я хотела бы знать, кто этот другой? — заговорила снова тётка. — Когда бы только он поскорее появился! Твоё время дорого, Наталка, и может, на мой взгляд, принести пользу лишь теперь. Последний год оставил на тебе какие-то следы; ты — прости за мою откровенность — похудела и поблекла!
Я улыбнулась и отвернулась к открытому окну.
Снаружи стояла тёплая осень.
На небе сверкали несчётные звёзды, а из-за тёмно-синих гор поднималась луна, словно огненный круг. Я наклонилась далеко вниз. Мне казалось, что покой, разлившийся в природе, перейдёт и на меня, повлияет на мою в эту минуту сильно взволнованную душу.
— Хочешь, может, по звёздам вычитать, когда появится этот другой? — начала тётка снова, когда я на её вопрос не давала никакого ответа. В ту же минуту дядя встал рядом со мной, и его рука тяжело легла мне на плечо. Оглянувшись, я взглянула ему в лицо. В эту минуту оно показалось мне похожим на тёткино, холодным и каменным.
— Ожидаемый другой, — говорил с нажимом и насмешкой, — не появится. В последнее время писали ему домой несколько раз, но не получили никакого ответа. Никто не знает, где он находится. Выбей же себе, следовательно, из головы те мечты, которые, как я убеждаюсь, ты лелеяла напрасно!
— Зачем вы мне это говорите, дядя? Вы или совсем ошибаетесь, или я вас не понимаю.
— А я думаю, что ты меня понимаешь! — ответил он и, скрестив руки на груди, стал передо мной, строго вглядываясь в меня.
— Что случилось, Милечку? Что это за новые нападки? — заговорила тётка, водя любопытными глазами от него ко мне. Дядя не отвечал ничего, а вместо этого начал ходить по комнате, что у него бывало всегда признаком волнения или гнева.
— Видно, не дождусь ответа ни от кого, — говорила тётка, — хотя имею право требовать его. Наталка, — набросилась она на меня, — сейчас же объяснись!
— Что же мне сказать? — ответила я, улыбаясь. — Разве, может быть, то, что дядя ошибается в своих догадках, которые я, впрочем, начинаю понимать. Я не жду, дядя, Орядина! — добавила я сухо.
Дядя посмотрел на меня.
— Ошибаюсь? — воскликнул. — Ошибаюсь? Значит, этот проходимец не вскружил тебе голову? Почему же ты не хочешь принять предложение честного, солидного человека? Надеешься, наверное, что он ещё вернётся и поведёт тебя под венец? То я ошибаюсь, когда говорю, что между двумя нездоровыми умами существует какое-то сходство и — симпатия? Другой (говорил дядя сильно взволнованный дальше) наверно не допустил бы себе в голову такую смешную мысль, ведь ни у него ничего нет, ни у тебя ничего нет, однако мне в последнее время она сама невольно пришла в голову, хоть я за ней особенно и не гнался. Ты сама выдала себя, хоть ни разу не сказала ни слова. О! — воскликнул он с горечью. — Если бы твой батюшка-философ мог теперь увидеть твоё поведение, он бы порадовался!
— Порадовался бы, дядя, действительно, если бы заглянул в глубину моих мыслей, — ответила я гордо. — Мы с Орядином — не скрываю этого — глубоко понимали друг друга; у нас были одинаковые взгляды почти во всём. Однако что касается любви, дядя, то (тут я невольно горько улыбнулась) мы закончили уже, прежде чем начали! Когда я говорю, что не могу выйти за Лордена, то не потому, что жду Орядина, нет, нет! Только потому, что в моём сердце живёт к нему, к Лордену, одно лишь враждебное воспоминание. Я упряма, — продолжала я уже дрожащим голосом, — сломаюсь или стану для него и для себя тяжким горем, но я не согнусь никогда, дядя, никогда!
— Ну-ну! Это красивые слова, чисто барышень, девичьи! — отозвалась тётка. — Нечего и сказать. Впрочем, это тебе ничем не поможет. Твои личные чувства и мысли не должны в этом деле играть большой роли, потому что они портят твоё будущее; слава богу, что у нас ещё есть какое-то право добавить словечко в твоё...