Женщина принесла еду".
*
Ровно за десять минут до четвёртого после обеда прохаживался Юлиан перед зданием, где находилось "Кино", и наблюдал прохожих и тех, кто спешил внутрь. Порой останавливался перед стеной здания, где была прикреплена программа фильма, и перечитывал её. По правде, его совсем не интересовало, что это за постановка. Его тревожило, что Евы не было, а он, привыкший к точности, считал каждую минуту. Пересмотрев в третий раз анонс, где должна была выступать одна знаменитая артистка, он обернулся и пошёл назад.
Может, и не придёт, может, и не приехала из Покутовки из-за метели, хоть сегодня уже день переменный. Спокойно, приятно, мороз поумягчал — лишь снега не жалели небеса. Вон там два мальчишки, бедно одетые, бежали посередине не слишком людной улицы в той части города и беззаботно кидались им. Ничто им не мешало. Ни дыры на локтях потёртых блузок, ни сани, что тут и там звоном предупреждали, что вот уже за их спинами, ни прохожие… всё это было для них пустяки. Зачем идти без движения? Зима бывает раз в году, а снег такой милый… кто хочет — пусть себе, а им это забава. Вот ещё один такой же присоединился — третий к двум, и уже метнул большую снежную глыбу за первым. Он радуется, смеётся во всё лицо — аж сияет от удовольствия — но куда она упала? Туда, куда целил? Нет. Она упала прямо перед каким-то господством к ногам, и так, что ударила, разбившись, какую-то даму по плечам. Это были две барышни и один молодой военный.
"Не попал, не прицелился", — крикнула та, что была задетая, весело рассмеявшись, и тут же наклонилась, набрала полные пригоршни снега и кинула в малого озорника, отскочив тем самым невольно на несколько шагов от компании. Вторая дама осталась возле военного кавалера и в ту минуту взглянула на свои часы на руке, нахмурив брови. Это была Ева.
Она открыла уста, чтобы что-то сказать, когда вдруг её взгляд упал на Юлиана, который с восхищением остановился на мгновение и смотрел, чем закончится игра.
Молодой военный, что остался возле Евы, заметил это. "Панна Дора, — крикнул он, — мы ждём — а эта забава не для вас".
Позванная по имени, та, что, бросив в мальчишку снежок, смеялась, как и тот, что, попавший, отскочил, обернулась на оклик, отряхнула руки от снега и, поправляя густую вуаль на лице, ответила: "Вы думаете, пан доктор, что я так хорошо воспитана, что не умею кидаться снегом. Ну-ну, увидели бы вы меня дома, какой потехой бываю для тёти Оли, дедушки — а старик Олекса более всего, как только меня зимой мальчишки обступают… и зовут в бой. Но тут… я уже возвращаюсь… возвращаюсь… потому что…" — тут она оборвала. Ева что-то сказала, указывая на здание кино, быстро извинилась, повернула в сторону Юлиана, а "доктор" и молодая дама отошли и сами.
Взгляд Юлиана на миг проводил обоих. Она привлекла его внимание своими движениями. Так, как поправила наспех шапочку, как ударила по её верху, как пошла спешно, — что-то в этом показалось ему знакомым. Но он посмотрел на часы.
"Юлиан Цезаревич…"
"Панна Ева".
Она тут стояла целую минуту, сразу при первом взгляде узнала его, хоть он был ещё в униформе. С этими словами первая подала ему, оживлённая и порозовевшая, руку, которую он на миг задержал в своей.
И он её узнал.
Его глаз обвёл очертания её фигуры.
"Вы так выросли", — сказал он как-то неуверенно.
"Неужели? А и он, — сказала она, — он очень изменился. Стал таким… таким…" — она не договорила.
Его взгляд покоился на ней. Ей, наверное, было восемнадцать лет… настоящая барышня.
Но он ничего не сказал. Он всегда чувствовал себя неуверенно в женском обществе, хоть и попадал иногда с товарищами в него… но с н е й это было иначе… ведь знал её лучше всех прочих. Она ему не такая чужая… нет, даже чем-то близкая…
Идут ли в кино? Она смотрела на него большими глазами, которые просили зайти. Она просила и ждала, а теперь, когда её уста, такие знакомые ему, немного полные, чуть-чуть, может, не совсем правильной формы, раздвинулись в озорной улыбке, которой она всегда его сбивала и направляла, и показались её чудесные зубки, он кивнул головой.
""Грехи отцов"", — сказала и указала на программу, взглянув на него.
"Панна Ева… между нами пролегло больше года. Зачем нам в кино? как тогда… Зайдите к нам или пойдём прогуляться. Чем там восхищаться?"
Она покачала головой. Знает ли он содержание пьесы?
Он улыбнулся, как на детское замечание, — и махнул рукой.
Куда там.
То тем лучше, потому что она знает сюжет, а героиню пьесы очень любит. А он нет?.. Знает её?
Да. Она действительно одна из лучших. Слышал о ней и видел её фотографии в афишах. Она великолепно играет роли пьяниц и падших. Она похожа на неё, на Еву. Если бы у неё были подрезаны волосы, она была бы прямо та же самая. Молодая девушка переменилась в лице, но ничего не ответила. Оба направились покупать билеты. Купив, Юлиан не знал, что сразу сказать, потому что зрителей было ещё мало, поэтому остановились на минутку.
Она была в компании, начал он…
Да, поскольку это "компания" — будущий врач Эгон Валди… пасынок её тёти Цилли Валди, и Дора.
"Кто?"
"Дора, моя кузина. Вы её знаете?"
"Нет".
"Она однажды со своей тётей была у нас. С гор".
Он покачал головой… не припоминал.
И не важно это. Она моложе её, Евы… Оба, он и она, обручены. Очень любят друг друга, она его обожает… а он, может, немного, но лишь немного старше её. У нас бабушка и другие говорят, что именно так должно быть… он такой добрый для неё.
Говоря это, они вошли в зал, и он, прислушиваясь, искал глазами место.
Пьеса была хорошая, но волнующая. Знаменитая киноартистка А. Н. играла роль героини и завораживала публику.
Сюжет пьесы следующий:
Молодая девушка, дочь сапожника-вдовца, невеста более удачного профессионала, была увлечена силой любви одного молодого талантливого живописца, отдаётся ему и бывает в его мастерской, где служит ему для разных моделей, драпировок, а иногда и для отдельных картин.
В конце концов наступает момент, когда ему пора уезжать в Париж на дальнейшие студии. Он скрывает это от неё. Она узнаёт об этом и в минуту, когда он садится в поезд, схватывает его и заявляет ему, что хочет ехать с ним. Он доказывает, что ни в коем случае не может её взять, и бросает ей через окно какой-то букет цветов. Между тем как поезд уносит его всё дальше и исчезает из её глаз, она возвращается, сломленная, с поникшей походкой домой. Здесь застаёт отца, как не раз уже, утешающего себя выпивкой. Узнав, что она оставлена, он уговаривает свою единственную дочь искать утешения и заливать червяка в вине. Она слушает его. Унаследовав пристрастие к этому, она начинает пить, делает это всё чаще и находит, как и отец, удовлетворение и утешение в алкоголе. Жених, который её искренне любит, удерживает её от этого сколько может, но и то лишь на какое-то время. Доходит в конце концов до того, что она начинает тайком забегать и в трактир, где собирается подобное ей общество мужчин и женщин, находящих взаимное утешение в выпивке. Кто больше, кто меньше. Однажды заходит сюда и её бывший поклонник и любовник-живописец. Он заказывает себе какой-то напиток и, сев за один из столов, рассматривает присутствующих гостей, особенно женщин. Ему нужна женщина-пьяница… молодая пьяница.
За одним столиком сидела одна, знакомая нам девушка. Он узнал её. Сидела серьёзная, небрежно одетая, со стаканом перед собой. Он подошёл туда и присел к ней. Их радость узнавания была искренней, и они снова возобновили знакомство.
Разница в отношениях лишь та, что он видит в ней именно тот тип, чудесную модель, которую искал… и вот нашёл. Он просит её быть моделью для одной картины, которая, если удастся, завершит его ещё молодую славу.
Она соглашается, заходит, как прежде, к нему… и тут он, вместо того чтобы оттянуть её от несчастной привычки, напротив, угощает её всевозможными изысканными напитками, лишь бы его картина вышла правдивее, чтобы тем надёжнее была одной из самых выдающихся на выставке.
Когда наступил наконец день выставки, где действительно этот его труд отличился жизненной достоверностью, творец получил премию; в то время как публика приветствовала его вместе с его женой, дочерью его профессора, появляется вдруг среди зрителей и молодая пьяница в том же наряде, в котором увековечил её художник на картине.
В момент, когда произведение было окружено публикой, и он объяснял что-то более любознательным зрителям, врывается девушка-модель среди них и, подняв высоко модель вверх, кричит: "На то заманивал ты меня к себе, напаивал до беспамятства, втягивая меня в самую грязь, для того? Вот твоя слава!" И, раздирая молниеносно — ножом картину, выбегает, как безумная, из зала и заканчивает в грязной луже своё печальное существование.
*
"Пойдёмте, панна Ева", — заговорил Юлиан к девушке, которая сидела с расширенными глазами, словно без сознания, после окончания пьесы.
Она взглянула на него. Её глаза оказались полны слёз. Встала послушно, как дитя, не произнеся ни слова, и вышла за ним, который расчищал им дорогу. На улице она вздохнула и на мгновение прижала руки к раскаленному лбу.
"Вам не надо смотреть раздражающие представления, — сказал он первым, и в его голосе прозвучала мягкая нота. — Вспоминаю теперь, что мы, вы, доктор Эми, моя сестра и я видели однажды в кино подобную пьесу, если не ошибаюсь, это были Ибсеновы "Призраки". Говорят, Ибсен писал для больных".
Она покачала головой.
"Нет, он писал для здоровых. Эта пьеса написана датчанином, автором У. Г. исключительно для великой артистки, чтобы своим талантом воздействовать на публику, не обходя и содержания".
"В том случае "фантазия"", — заметил Юлиан, чтобы что-то сказать и успокоить девушку.
"Нет, не фантазия… думаете, подобное не случается… в жизни и не может быть правдой? Потому что… потому что в вашей семье… нет алкоголиков… поэтому и нет наследственно отягощённых. У вас всё такое солидное "божественное", настоящее, что вы знаете?"
Последние слова застряли у неё в горле со слезами, — и она махнула рукой. Юлиан наклонился к ней и улыбнулся. Была взрослая "панна", а помимо того… "Неужели, панна Ева? Но оставим это… Видите, какой красивый вечер, пойдём сквозь "с о л и д н о е, Б о ж е… наследственно отягощённое", видите, какой наступил чудесный вечер, электрические огни уже открывают глаза? Давайте лучше говорить о том, что пережилось, приобрелось… чувствовалось… что будет… или… радуетесь ли вы карнавалу… вы же…"
Она перебила его локтем. "Глупости", — сказала.
"Почему глупости?" Он снова, как раньше, улыбнулся, но тут же, посерьёзнев, сказал: "Скажите прежде всего, как поживают ваши родственники… что делают? Как приход?"
"Всё как обычно и до сих пор.