Что значил народный учитель у господ Ганингаймов?
Но на учителе я задержусь дольше.
Он, по имени Рыбка, был учителем немецкого языка и некоторых других предметов (наш украинский язык ещё не имел доступа в публичные школы, и он преподавал его лишь частными уроками в отдельных домах, между прочим и в доме самого заведующего Альбинского).
Жена его, достойная госпожа, дочь одного почтенного украинца, заслуженного литературными трудами, приобрела у своего мужа-поляка — в честь скажу, что он не был шовинистом — столь значительный авторитет, что когда заявила желание, чтобы её дети изучали и её родной язык, он не возражал ни единым словом. Правда, кроме небольшого процента гуцулов, украинской интеллигенции в то время в тех краях было немного, а и тут немецкий элемент поглощал своей культурой. От меры культуры противника, сын мой, или соседа какой-либо народности зависит и его духовная победа.
Итак, тот учитель, сын мой, молодой человек крестьянского происхождения, своим устойчивым поведением и поступками приобрёл расположение и уважение среди тамошнего населения и интеллигенции до такой степени, что в конце концов заслужил милость, как я уже упоминал выше, быть приглашённым обучать детей и в доме самого заведующего Альбинского.
Здесь он умел своей обаятельной, искренней личностью и красивым пением столь великолепно возбуждать любовь детей к языку, которым говорила их мать, наряду с языком их отца, что, хотя они были совсем малы, сходясь в играх с другими детьми, они несознательно делали пропаганду в форме призывов к изучению украинского языка, за что в «обмен» проявляли охоту и готовность учить и язык тех же самых, что вызывало у чёрной госпожи Альбинской искреннее веселье и радость, а на челе у отца — морщину или усмешку пренебрежения, так что даже однажды досталось за это господину Рыбке лёгкое внушение, чтобы он не занимал у детей слишком много времени на изучение «хлопской» речи, которая разве что в будущем может пригодиться им лишь для общения со слугой.
После такого замечания, которое учитель Рыбка принял спокойно, он не изменил ни своей задачи, ни своего долга и лишь избегал моментов, обращая внимание отца, поляка, на подобные упрёки со стороны, а обучение украинскому языку продолжал поддерживать столь же добросовестно, как и прежде.
Благодаря случаю учительства и дружеским отношениям с целым домом заведующего Альбинского, а через его протекцию и в других домах, он бывал не только как домашний наставник, но и желанным гостем, особенно там, где находились молодые барышни и устраивались, сообразно рангу родителей, домашние увеселения.
Так в течение долгого времени, в котором он имел возможность многое понять, заметить, испытать — что касалось меньше науки и забав, а мимоходом и хозяйства горного ведомства на имении фон Ганингаймов.
Я не без причины задержался на этих событиях. Хотел я дать тебе хотя бы мимолётную картину того прошлого на Б., а вместе с тем показать, что иногда и одно здоровое национальное зерно, пусть даже в самых враждебных условиях своего существования, несмотря ни на что не погибает».
Здесь письмо было прервано, словно больной часовщик опёрся о спинку кресла, протирал глаза и отдыхал.
Юлиан поднялся с места и прошёлся молча по комнате. Когда и отец молчал, он открыл окно и глубоко высунулся наружу. Ночь была спокойная, словно дышала белой мглой, и издалека доносился звон саней. Мысли роились у него в голове. «Значит, так обстояло дело с его дедом Цезаревичем. Вот так. А бабушка Орелецкая…» — но тут внезапно прервали полёт мыслей какие-то сани, что мчались куда-то мимо дома. В них сидело несколько мужчин, казалось, украинских академистов, и колядовали «Бог предвічний», оставляя в воздухе лишь струю гармонично сливавшихся звуков.
Юлиан ещё какое-то время смотрел им вслед, потом закрыл окно и вернулся к записям.
«Читаю дальше, папа, — сказал он, придвигая ближе своё кресло к бюрку с лампой, устремив свои глаза в лицо отца. — Хочу как можно скорее узнать, что случилось с вами, с тётей Зоней… и со всеми прочими. Я взволнован, словно выброшенный из седла».
«Правда?» — спросил отец серьёзно.
Вскоре они узнали больше.
Юлиан читал:
«Тот вечер, что стал столь катастрофическим для моего несчастного отца, был прощальным вечером у Ганингаймов для шурина, который пробывал какое-то время в Англии в гостях у своей сестры, выданной за Иоахима Ганга фон Ганингайма, а может, также, как тогда шептали в некоторых домах, чтобы одновременно разведать его материальное положение, ибо в В., например, был Иоахим, через своё имение и разгульную жизнь, «известный богатый король меди».
Не стану я говорить о роскоши и блеске того вечера; о музыке, пениях, что разносились, в отличие — в честь чужеземного англичанина, а также и прочих вместе с ним, которого интересовали больше сама добываемая руда, шахты, организация и степенное рабочее, их оплата и т. п., нежели увеселения, устроенные ради его особы, и в том числе сегодняшним вечером.
Здесь были собраны сановники с золотыми воротниками, высокими титулами, господа из столицы, духовные особы, протоиереи, архимандриты из монастыря Св. Иоанна из Сучавы[76], богатые смуглолицые бояре из Молдавии[77], славный Николай, музыкант из Сучавы, со своей капеллой, отец столь же знаменитого впоследствии скрипача Григория… всё из С… и военные. Всё то прекрасное, избранное, представительское, блистательное со всей гвардией горного ведомства с жёнами и взрослой молодёжью обоих полов явилось в этот вечер.
Сама «палата», как называло тамошнее население одноэтажный, не слишком большой, скромно построенный дом Ганингаймов, словно купалась сегодня в свете. Сквозь большие, внизу округло вставленные, стёкла, как и из окон и стеклянных дверей, что вели на балкон, лилось оно потоком и освещало огромное, белым щебнем усыпанное, подворье и белые хозяйственные склады и дома, и дорожки, что от него разбегались, казались ещё белее.
Заведующий Альфонс Альбинский, а в то время и вся присутствующая в И. асентирунковая комиссия, включая и моего отца, что был, как я уже упоминал, знаком с Ганингаймами, также была приглашена. Отец любил бывать в лучшем обществе и привык к нему, но на этот раз отказывался у заведующего Альбинского. Не имел охоты. Был без настроения — а самое важное, был «не при деньгах». Ведь он находился здесь лишь по службе, и потому неловко было ему входить в такое избранное общество, не подготовившись к тому должным образом. Вот и штабной врач также не собирался принимать в нём участия, говорил, что этот день, который должен был пройти без набора, он использовал и выехал в курортное местечко Д., чтобы осмотреть там заведение и источники. Сказал — и отговорился. Но не удалось. Заведующий Альбинский уговаривал его так долго — а он это умел — пока наконец тот не согласился пойти хоть ненадолго.
За час до отъезда к вельможам вошёл отец, который был приглашён вместе со штабным врачом, также поляком, на время набора в 1–2 дня поселиться у заведующего, где было обширное жильё, к госпоже Альбинской, а рядом в комнату, где пребывали преимущественно дети, чтобы хоть немного полюбоваться ими, хорошо воспитанными, ведь он был большим другом детей, а далее, чтобы с нею, красивой и, хоть ещё молодой, но примерной матерью, поговорить, познавать её как искреннюю украинку и женщину прекрасных душевных качеств. Среди детей особенно привлекала его внимание младшая её дочь — шестилетняя девочка. Раз — сходством со своей милой матерью, а во-вторых — своей на редкость милой детской готовностью петь по желанию гостя. Когда он, заговорив с каким-либо из детей, звал её к себе, она, закинув ручки назад, подходила степенно, немного смущённая, и ждала. На его просьбу спеть ему лишь одну маленькую, коротенькую песенку, она исполняла это каждый раз послушно — а затем убегала или, ухватившись за складочки платьица, смотрела полузаинтересованными, полузадумчивыми глазами на него.
*
За это недолгое время лёгкой беседы с хозяйкой дома входил и выходил молодой учитель Рыбка, расспрашивая о чём-то госпожу от имени тёти Оли, что хлопотала по хозяйству и в садике, ведь он был в их доме словно у себя, ожидая между тем появления хозяина, с которым должны были ехать вместе — отец и он — к «палате». Мой отец говорил и учителю Рыбке, который был ему симпатичен, словно родной, как высказал это и хозяину, о своей неохоте к сегодняшнему вечеру, и тот также отговаривал его идти.
Он сам, Рыбка, ехал сегодня туда по просьбе пана Иоахима в роли певца — на какое-то время — а затем исключительно как виночерпий, каковым обычно бывал у господ, когда там устраивались банкеты. Хозяйка же дома оставалась в этот раз дома, ибо не её время было для выходов.
«Мы вернёмся оба скорее, пан, — сказал ему доверительно отец, — навещайте меня там, и мы договоримся. Я бы предпочёл сам не возвращаться».
Наконец появился хозяин дома. Стройный, с тёмными волосами, зачёсанными со лба, серьёзный, в праздничном чёрном костюме с признаками горного чина, уверенный в себе, словно князь.
Сын мой, единственный мальчик (читал Юлиан почти с затаённым дыханием). О нём рассказывали, что этот Альбинский настолько был обаятельный, талантливый, образованный, настолько же способен на разные поступки и жестокие деяния».
«Папа, — вдруг перебил здесь молодой читающий офицер и обратил своё лицо к отцу. — Вы так говорите, будто заведующий Альбинский ещё жив».
«Так он и есть, мой сын, — ответил часовщик. — Альфонс Альбинский всё ещё среди живых».
«Правда? Альфонс Альбинский жив? Где?»
«Живёт в горах в М., где проживает и моя единственная сестра, твоя тётя София. Но не перебивай. Читай. Ведь это не такая уж давняя история, о которой я рассказываю».
Сын умолк, покачав в удивлении головой, и снова погрузился в записи.
«Какая программа на сегодня?» — спросила госпожа Альбинская, ласково погладив своего мужа по плечу, которого любила превыше всего, хоть он не всегда воздавал ей достойно за её верную любовь. Он взглянул на неё бегло и улыбнулся: «Разве тебе неизвестны программы вечеров у Ганингаймов? Ты бывала там не раз. Правда, теперь уже лишь редко заходишь, дальше и забудешь, что мы там познакомились. Не так, Люнечка? — спросил и обратился к моему отцу, словно ему это говорил: — Ты уже забыла, как пребывала с твоим отцом в купелях в Д., где тогда находилась и пани Иоахимова фон Ганингайм со своим мужем, и мы там познакомились? А затем, по возвращении, у них праздновали чей-то день рождения и был небольшой вечер, на который после возвращения ты с отцом должна была явиться, и мы там оба познакомились.