Очень рад был бы служить вам, чем могу, в дороге, если позволите.
– Я очень вам благодарна, вы так любезны.
– О мадам!.. – но тут неожиданный случай не дал юноше договорить любезной фразы: как-то несессер зацепился за куст, вырвался из рук, упал на землю, и по тропинке покатились бутылки с минеральной водой и мелкие деньги. При помощи Станислава София быстро собрала всё это в несессер, но уже хорошее настроение совсем исчезло после этого случая. София вспомнила, что баронесса давно её ждёт и, наверное, теперь сильно сердита. Она заметила, что прошла мимо заведения минеральных вод, что уже три часа, – время, когда баронесса обедает.
– Ох, пора мне домой! – быстро сказала она.
– Уже домой? Как мне жаль, мадам…
– Уже поздно. Прощайте.
– Прощайте? – повторил Станислав с упрёком.
– Ну, до свидания! – София подала ему руку и покраснела.
– До свидания – здесь или там, в Париже!
Юноша крепко пожал руку Софии. София улыбнулась и не нашла, что ответить.
Забежав в аптеку, она быстро вернулась домой.
– Enfin! – встретила её баронесса.
– Я задержалась, там пришлось ждать; не было свежей воды.
– Не было? Хорошо! – баронесса смотрела проницательно Софии в глаза. – Ну, да ладно, спорить с вами не стану, не хочу перед отъездом нервы раздражать, ранние поезда требуют много сил.
София с удивлением посмотрела на баронессу. "Что она говорит? Какой отъезд? Какие ранние поезда?"
– Ах, правда, я вам не сказала, – я завтра уезжаю отсюда ранним поездом. От этих купаний никакой пользы, только вред. Так вот: чтобы к завтрашнему утреннему поезду все вещи были уложены и счета оплачены.
– На утренний поезд? Но ведь, кажется, поезд парижский отходит ночью?
– Я не еду в Париж.
София опешила, – это было слишком неожиданно и тяжело.
Собравшись с силами, она спросила:
– А куда же едем?
– В моё село, в Самарскую губернию. Там, в степях, я, может, поправлюсь, буду пить кумыс…
"Господи боже!.. Нет, это уж слишком!.." – София выбежала из комнаты, не обращая внимания на баронессу.
"Какая она подлая! Какая она черствая эгоистка! – думала София, быстро ходя у себя по комнате и умываясь горькими слезами. – И как она могла бросить мне это так просто, вдруг? Да это всё равно, что сказать человеку: "Завтра тебя утопят, – готовься!.." Странно мне, откуда только берутся у меня силы, чтобы терпеть всё это!.. Ох, если бы он знал, какая я несчастная!"
Вошла служанка-немка.
– Ясновельможная пані спрашивает, вы уже укладываете вещи?
София резко остановилась посреди комнаты, лицо в слезах, взгляд яростный, пылающий:
– Скажите вашей пані, что я… ей…
– Was befehlen Sie, gnädige Frau? – удивлённо спросила немка.
– Скажите пані, – сказала София спокойнее по-немецки, – что скоро всё будет готово, пусть не беспокоится.
– Ещё ясна пані сказала, чтобы вы купили пять бутылок минеральной воды в дорогу.
– Хорошо.
Служанка ушла. София дрожащими руками начала укладывать вещи. Слёзы застилали ей глаза, сердце трепетало от гнева и досады. "Хоть бы написать маме, что ли!.. Ой, да есть ли у меня время?! Да и зачем? она не поймёт этого несчастья, моей горькой беды!.."
София разрыдалась. Среди слёз, рыданий и хлопот она провела всю ночь без сна. Однако к утру всё было готово.
Утром наши дамы выезжали в Россию. Баронесса была закутана, "будто в Сибирь собралась", – говорила София, потому что день был серый, слякоть страшная. София закрыла лицо плотной вуалью, так как имела измождённый вид и красные, заплаканные глаза. Юношу она сегодня не видела и даже не смела желать увидеть его, ей было грустно, горько, тяжело, она была "бедой прибита". Кто бы мог видеть её лицо в то время, тот наверняка сказал бы, что и она "будто в Сибирь уезжала".
12
"Дорогая мама!
Представьте только, как я прожила это время: целых два месяца в страшной глуши, в Самарской губернии, где, кроме диких мужиков, ни души нет…" – так писала София матери, вернувшись из села в город.
Уже смеркалось, в комнате становилось всё темнее, а София сидела и усердно писала. В городе ей было немного свободнее, поэтому могла выбрать время для письма. Да, – было свободнее, но лучше ли? В городе всё раздражало её воспоминаниями, на что ни посмотрит – тоска охватывала!.. Теперь у баронессы гости, София знает всех этих гостей, и они её тоже хорошо знают… знали когда-то! А теперь? О, какие же они все подлые, ничтожные люди!
София сидела задумчивая, подняв руку с пером над письмом и печально глядя вдаль. Толпа неприятных мыслей мешала ей писать.
– Ясна пані просит вас к себе, – вдруг кто-то сказал.
София вздрогнула и оглянулась: в дверях стояла служанка баронессы.
– Гости ещё есть? – спросила София.
– Только сама княгиня Карабази.
На эту весть София немного поморщилась, но ничего не сказала и пошла в салон.
В салоне сидела баронесса с княгиней Карабази. Нельзя было сказать, что княгиня была красива, но что она умела казаться красивой, – это признал бы каждый. Одета она была красиво, но эксцентрично: в чёрном платье с ярко-красной отделкой. Благодаря этому платью лицо княгини казалось белее, чем обычно. Глаза у неё были блестящие и странные: с первого взгляда они казались очень большими, но потом гораздо меньшими. Брови и ресницы были очень чёрные, неестественно чёрные. Несомненно, княгиня Карабази была аристократкой, но при её движениях и французском выговоре баронесса как-то прищуривала глаза. Однако баронесса очень приветливо беседовала с княгиней, они вели оживлённый, интересный разговор, когда София вошла в комнату. София тихо поклонилась княгине, но та только посмотрела на неё, прищурив глаза. София вспыхнула на мгновение, но потом приняла гордо-безразличное выражение и подошла к баронессе.
– Вы меня звали? – спросила коротко.
– Mais oui! – ответила баронесса. – Сегодня первое представление Сары Бернар, – княгиня меня уведомила, – я буду этим вечером в театре, так собирайтесь, да быстрее, вы мне нужны.
– Хорошо, я сейчас, – сказала София и вышла важно из комнаты, не взглянув на княгиню; переступив порог, она вдруг задрожала, – она услышала, что княгиня спросила у баронессы тихо, но достаточно отчётливо:
– Кто это за особа приходила? Я ещё у вас её никогда не видела.
София не услышала ответа баронессы, но услышала, как вскоре раздался вульгарный смех княгини. Кровь ударила Софии в голову, дрожа, пошатываясь, едва дошла она до своей комнаты. Войдя в комнату, с шумом захлопнула дверь за собой. Встала посреди комнаты, до боли заломила руки, потом вдруг сжала себе лоб и, рыдая вслух, говорила:
– Как она посмела? Как она посмела так обидеть меня? Она меня не узнала – она!.. Проходимка! Кто вывел её в люди, пусть вспомнит? Разве не подлизывалась она ко мне когда-то? Разве не извивалась змеёй? Я, дура, жалела, что её все презирали, – так ей и надо было, проходимке! Я же её за уши из грязи вытянула, в люди вывела!"
О, теперь она поднялась, ну да – моя ясновельможная пожелала быть ей подругой! Ясной пані, наверное, неинтересно знать, каким способом разбогатела бывшая "parvenue"! Да и что говорить: гроша ломаного не стоит! наверное, у них общих секретов немало!.. – София презрительно сквозь слёзы засмеялась, потом вскрикнула: – Так пусть они обе пропадут! Я должна плакать из-за них? Не дождутся!
София топнула ногой и ещё сильнее разрыдалась. Когда вдруг ей бросился в глаза её собственный образ, отражённый в зеркале, висевшем напротив. В зеркале отражались заплаканные глаза, растрёпанные волосы, яростный, безумный взгляд и щёки, красные от слёз и гнева. "Хороша же я буду в театре!" – подумала София, поспешно кинулась умываться, причёсываться, потом достала свои перстни и браслеты, что давно лежали под замком, вынула все свои украшения, доставшиеся от прежней роскоши, выбрала из них лучшие и надела на себя. Взглянула в зеркало: "Ах, какая я ещё и теперь красная! – быстро схватила коробочку с пудрой. – Ну, теперь, кажется, уже ничего!" Хотела уже идти, но вернулась ещё раз, достала изящный искусственный гребень и вставила себе в волосы. Стояла, поворачивая голову перед зеркалом, чтобы лучше видеть красоту причёски, как вдруг раздался резкий звонок из комнаты баронессы. Не желая раздражать себе нервы, София пошла сразу на тот звонок.
Баронесса стояла посреди комнаты, а возле неё на коленях портниха прикалывала на платье баронессы бархатную драпировку. София вошла и остановилась в дверях, не зная, что должна тут делать.
– Что же вы так стоите? – обратилась к ней баронесса.
– А что же мне делать?
– Как что? Помогать мне одеваться. Подайте корсаж, достаньте шкатулку с бриллиантами, найдите бинокль, уложите несессер и не забудьте лорнетку! И быстрее! Подождите, подождите!
София остановилась: "Что ещё ей нужно?"
– Sophie! к чему столько уборов? Целый ювелирный магазин! Где вы их набрали? Браслеты, перстни, гребни, броши et que sais je encore. Что вы себе думаете? Вы забываете себя и своё положение. Otez moi vite toutes ces grelottes là! Я не хочу, чтобы на нашу ложу все пальцами показывали. И как можно так пудриться?!
София, не дослушав этой тирады, выбежала в свою комнату, там яростно начала срывать с себя все украшения, но потом спохватилась и всё же оставила при себе один перстень, брошь и гребень.
Когда София с баронессой прибыли в театр, там уже было множество людей, как говорят: яблоку негде упасть. Только некоторые ложи были ещё пока свободны. В баронессиной ложе уже сидела княгиня Карабази с двумя молодыми людьми.
– А, вы уже здесь? – весело сказала баронесса княгине, затем начала снимать ротонду, шапочку и бесчисленные платки, платочки, шарфы, шарфики, бросая всё это небрежно на руки Софии. София сложила всё это в derrière-loge, потом вернулась к баронессе. Баронесса обернулась и тихо сказала: – Вам бы, Sophie, пойти в derrière-loge, вам здесь сидеть не следует, в театре есть люди, что знали вас, et qu'en dira-t-on?
София вспыхнула и быстро вышла в derrière-loge.
"Да, теперь мне стыдно показываться среди людей!.. Что ж, она правду говорит!.. А может, она боится иметь рядом с собой молодую компаньонку?" – вдруг подумала София; эта мысль её успокоила, и она устроилась слушать, – хоть и не видя, – игру знаменитой артистки. Она слушала, а в мыслях всё возникали воспоминания, и слёзы не раз застилали ей глаза.
В антракте в ложу заходили молодые люди, кто к княгине, кто к баронессе; проходя через derrière-loge, некоторые из них бросали беглый взгляд на Софию, она же сидела, гордо подняв голову, так, будто её вовсе не касались ни молодые люди, ни их взгляды.