1
В доме Турковских сегодня немалое движение. Только к обеду немного поутихло, хотя и не совсем, – в соседней комнате чистят пол, и потому там царит изрядный шум. Да и в той комнате, где обедают господа, тоже беспорядок: сюда снесли несколько стульев, старые занавески и разные мелочи. Блюда подаются наспех, кое-как, потому что у слуг нет времени – то за уборкой, то за другими хлопотами. Пан сидит немного хмурый, однако ничего не говорит, не сердится за тот беспорядок, ведь знает, что теперь действительно не время придираться: сегодня у них "вечер", – должен быть большой сбор гостей, да ещё каких гостей! Нужно хозяйкам дом привести в порядок.
Пани и обе панночки, дочери, совсем мало обращают внимание на обед; да и что там за обед: картофельный суп да какая-то жаркое, особых стараний не приложено. В кухне же хлопот сегодня немало: пекут, варят, жарят, но всё то не для обеда, а для ужина. Ах, тот ужин ещё принесёт хлопот хозяйке! Пани не раз вскакивает прямо посреди обеда и бежит на кухню справиться, как там дела.
– Ах, лишь бы пирожные у меня не испортились! Что я тогда буду делать? – хлопочет пани.
– Ну что ж, пошлёшь купить, – равнодушно отвечает пан.
– Эх, те покупные уже всем надоели! Нет, лучше сама присмотрю, а то ещё испортят.
– Так ты бы уж сперва закончила обед.
– Ах, что там обед! – и пани исчезла.
– Хоть бы ты, Софийка, помогла маме управляться, а то она сегодня совсем сбилась с ног, – говорит пан старшей дочери.
– Ох, папа, у меня самой сейчас совсем нет времени! Да и чем я могу помочь? Я в этом вовсе не разбираюсь!
Однако панночка, говоря это, сказала не совсем правду, потому что прежде всего она вовсе не из-за отсутствия времени не хотела идти на кухню (время бы нашлось), а кто же может требовать от изящной, нежной барышни, чтобы она перед таким вечером шла портить своё личико и ручки на кухне? Но и не совсем неправду сказала: ведь она ещё не решила одного очень важного дела – доселе не выбрала, какое платье надеть вечером – голубое или кремовое? Голубое очень изящно сшито и, кажется, к лицу ей, но кремовое сделано по более свежей моде, и Софии кажется, что в нём она имеет более "поэтический" вид.
– Надя! Павлуша пошёл к столяру узнать про канапку? – спросила София у младшей сестры.
– Ведь видишь, что Павлуши нет за столом…
– Почему же её ещё не несут! Так и не успеет она сегодня к вечеру. Что стоило сказать заранее сделать?
– А чего ты так переживаешь? – успокаивал Софию отец. – Ещё до вечера далеко.
– "До вечера далеко!" Так что же? Как раз и нужно, чтобы её раньше принесли, а то ещё так будет, что канапку в одни двери внесут, а гости в другие войдут. Вот и всё!.. Поздно начали – поздно и будет.
– А я бы на твоём месте уже помолчала, – вмешалась Надя. – Из-за твоей канапки (нужна она очень!) теперь в доме такой холод, что руки окоченели: мама говорила, что мало дров купила, потому что много денег истратила на эту канапку.
– Вот тебе и на! – воскликнула София. – А как же будет сегодня? Гости тоже будут мёрзнуть?
– Ну, для гостей-то натопят! – сказал пан Турковский.
– А завтра будем зубами стучать! – ехидно вставила Надя.
Кто знает, до чего дошёл бы тот разговор двух сестёр, если бы не вошла мать из кухни. Увидев её, Надя умолкла, хотя дерзкий вид лица не изменила. София, обиженная, закусила губку и нахмурила тёмные брови; встала, подошла к окну и начала выглядывать, не идёт ли Павлуша от столяра.
– Идёт, идёт! – и София побежала брату навстречу. – Ну, что? Как? Что они тебе сказали? Готова? принесут? скоро?
– Подожди, подожди! Не даёшь и слова сказать! Мама, дайте мне, ради бога, поесть! – говорил, раздеваясь, молодой парень.
– Ах, какой же ты, Павлуша! – защебетала София. – Скажи же скорее! готова?
– Да… не знаю… я её не видел, – ответил Павлуша, уже сидя за столом и с большим аппетитом уплетая картофельный суп, слегка остывший.
– Вот и получай: "Не знаю"! Хорошо сказано! Зачем же ты ходил тогда? – накинулась на него София.
– Да подожди же. Я пришёл – хозяина не было дома.
– Ну, а ты и ушёл?! – перебила София.
– Я сел и начал ждать хозяина. Чёрт его знает, куда он подевался. Пришёл хозяин, я сразу спросил у него, готова ли канапка? Он мне сказал, что забыл, о какой канапке я говорю…
– Как забыл? Это что ещё такое?!
– Ну, так он сказал. Потом сказал, что вспомнил, какая это канапка, только не знает, готова ли она. Потом пошёл посмотрел, вышел и сказал мне: "В половине восьмого вечера вам принесут канапку".
– А много ли там доделывать? – спросила мать.
– Да я не знаю.
– Так почему же ты не спросил у него?
– Что же я должен был спрашивать, он же сказал: "принесут", ну и всё! Мама, нет ещё супа?
– Нет.
– Мама, ну что ж это будет? А если они не принесут в половине восьмого? – с отчаянием спрашивала у матери София. – Эти мастера всегда только обманывают… – в её голосе звучала досада, даже слёзы.
– Ну чего же ты, Софийка, в такую безнадёжность впадаешь? А может, и не обманут, – успокаивала дочь пани Турковская. – Иди лучше одеваться, потому что уже пора, – пока то да сё, а уже и не очень рано.
– Ох, не рано! – вздохнула София…
– Ну иди уже, иди! – сказала мать.
София ушла.
– А мне пора одеваться? – спросила Надя.
– Тебе?.. ну… как хочешь. Или подожди, ещё успеешь! Лучше помоги Марии вытереть фортепьяно, а то она не очень умеет, чтобы чего не испортила.
Надя с большой неохотой пошла в гостиную. Через несколько минут было слышно, как она била по клавишам и хлопала тряпкой по струнам фортепьяно.
Тем временем София уже одевалась в своей комнате. Она стояла перед большим зеркалом и заканчивала причёску: золотистые локоны были уже уложены, искусно-задорно подняты над лбом и удержаны гребешком-диадемой; несколько локонов небрежно спадали на плечи. Ах, сколько же труда доставили панночке Софии все эти кудри! И теперь она ещё не совсем уверена, так ли они лежат, как нужно. Она грациозно склоняет своё круглое свежее личико, поэтически-невинная улыбка играет на розовых устах, голубые глазки чуть искоса, чуть удивлённо-наивно смотрят в зеркало. Да, да, эти кудряшки над лбом безупречны.
София ещё раз смотрит в зеркало, глазки блеснули огнём радости, и она тихо отступила от зеркала, не меняя позы и выражения лица. В эту минуту вошла Надя, быстро, искоса взглянула на сестру и молча начала сама одеваться.
А София всё хлопотала; она уделяла большое внимание своему туалету сегодня. Ведь этим вечером у них должен быть сам князь, хозяин того дома, которым управляет её отец. Разве ж не стоит подумать о себе?
Вот София уже и одета. Снова стоит она перед зеркалом, поправляя на себе изящное кремовое платье. "Как много значит, когда платье сделано у хорошей модистки, а не у какой-нибудь бедной швеи или, упаси бог, дома!" – думала София.
София не очень высокая, ещё немного, и её можно было бы назвать даже низкой, – потому она всегда держится прямо и ходит на высоких каблуках. Она не очень довольна своим ростом, – ей хотелось бы быть немного выше. Зато она очень изящна, а своими ручками даже очень гордится, несмотря на то что Надя называет их котлетками.
Вот обе сестры выходят из своей комнаты, чтобы показаться матери. Они стоят рядом: на старшей платье изысканное, яркого цвета, тщательно подобранное к лицу; на младшей наряд не очень новый, какого-то сероватого оттенка, пожалуй, перешитый с маминого платья, да и сшитый не слишком ловко: немного короткий (это очень злит Надю!) и с каким-то детским покроем; не видно, чтобы то платье было сшито у дорогой модистки.
Пани Турковская, увидев дочерей, сразу подошла к Софии и начала её рассматривать с важным видом и критическим, очень пристальным взглядом.
– Ты бы, Софийка, надела на шею розовую ленту: нужно, чтобы в твоём наряде было что-то розовое, а то выходит немного однообразно. Подожди: я тебе ещё принесу новую брошь… Так будет хорошо. Ты сегодня хорошо причёсана, только – Надя, принеси гребень! – и пани Турковская начала поправлять на лбу Софии мелко завитую чёлку.
Потом, оглядев Софию ещё раз, она взглянула на Надю.
– Ничего себе. Хорошо. Только зачем это всё время взъерошивать волосы? Будто уже такая взрослая особа! К чему это девочке в тринадцать лет такие прически?!
– Мне, кажется, уже четырнадцать! – сказала Надя обиженно.
– Ну, нечего спорить. Иди причешись гладко.
Надя ушла, надувшись.
– Послушай, Софийка: как тебе кажется моя наколка? Швея её не испортила?
– Нет, ничего; и она вам, мамочка, очень к лицу!
– Ну, что мне уж подбирать к лицу! Я так только спрашиваю, стоит ли покупать в том магазине.
Пани закончила свой туалет.
– Слушай, Софийка, – обратилась пани Турковская снова к дочери, – я пойду в свою комнату и там немного приберу; а то эти дамы всегда ходят по всем комнатам. Я бы тебе тоже посоветовала немного у себя прибрать. Позови Марию.
– Хорошо.
София вошла в свою комнату. Нади там уже не было. Придав немного порядка, София села и задумалась: "Каким будет этот вечер? Мама говорила, что князь обещал приехать… Говорят, он старый, тот князь… А какая у него красивая карета! Я видела, как он ехал раз по улице… Он очень богат. Папа говорил, что у него, кроме дома, есть ещё и имение где-то… Богатый!.. О, хорошо быть богатым!.." София глубоко задумалась. Она даже не слышала, как принесли канапку.
Канапка уже стояла в гостиной, – новенькая, модного фасона, обитая розовым атласом. А Надя, что была в то время в гостиной, собственно, ещё хотела испытать упругость пружин, – сидела на канапке и раскачивалась, поднимая руки и весело улыбаясь.
Как раз в ту минуту вошла София, глянула и всплеснула руками.
– Ну, скажите, ради бога, что это ещё такое? – воскликнула она к Наде. – Только что принесли канапку, а она уже и уселась!
– Чего ж ты раскричалась? Что я сделаю твоей канапке? Золотая она, что ли?
– Золотая или нет, а портить новую вещь я не позволю!
– Успокойся, прошу тебя! Вот не видела твоей канапки! Думаешь, как уж твоя канапка…
– Конечно, моя, а не твоя.
– Ну, хорошо, хорошо, радуйся ею, а я на неё и смотреть не хочу!
И Надя, рассерженная, вышла из гостиной, хлопнув дверью.
София осталась одна и любовалась новой канапкой.