Когда в ложу вошёл молоденький графчик, племянник баронессы, беленький, тоненький и, видно, напудренный. Проходя мимо Софии, он улыбнулся и приветливо, кокетливо кивнул головой. Софию задел тот поклон. Этого молодчика она видела не раз у баронессы, он всегда кланялся ей, а иногда ещё и заговаривал своей пустой болтовнёй, но обходился без должного уважения, "как с компаньонкой".
Юноша повертелся возле баронессы, сказал комплимент княгине, – она не имела времени обратить на него внимания, – потом вернулся к Софии, встал у дверей и стал глядеть на неё, она сдвинула брови и опустила глаза в землю. Юноша улыбнулся.
– Здравствуйте! – сказал он. – Не узнаёте меня?
– Не считаю нужным, – ответила София, не глядя на него.
– О, дружба, – это ты!
– Между нами отродясь никакой дружбы не было!
– Ах, за что такая немилость? Чем могу заслужить прощение?..
– Идите прочь! – в исступлении глухо крикнула София, вскочив и сверкнув на него пламенным взглядом.
Этого юноша не ожидал, неистовый вид Софии испугал его, и он мгновенно исчез. София снова упала на своё место и закрыла лицо руками.
На сцене заканчивался пятый акт. По театру раздавались истерические крики. Княгиня Карабази тоже заставила себя закричать в истерике, кавалеры суетились возле неё, баронесса хотела позвать Софию, чтобы та подала несессер, но вдруг из derrière-loge донёсся страшный крик настоящей истерики. То плакала София, но не игра гениальной артистки, не пятый акт раздирающей драмы вызвали те рыдания, нет! София не слышала ничего того. В этих рыданиях прорвалась вся обида, вся тоска, что гнетала целый день душу Софии. София рыдала тяжело, неудержимо… и тут вдруг замолкла, словно голос у неё оборвался. Она услышала над собой металлический голос баронессы:
– Sophie! pas de bêtises! – Потом баронесса сказала одному из юношей: – Вот доказательство того, как гениально играет Сара Бернар, что даже не видя её, падают в истерику!
Примечания
Сара Бернар – (Bernhardt, 1844 – 1923), французская драматическая актриса.
13
На следующий день София сидела у себя в комнате и заканчивала вчера начатое письмо.
– Простите, мадам, может, я вам помешала? – раздался чей-то несмелый голос.
София обернулась.
– А, это вы, мадам Кошицкая! Идите, идите. Нет, вы мне не помешали, я ещё успею с письмом.
Дама, названная мадам Кошицкой, тихонько, на цыпочках подошла к Софии. Она была женщина средних лет, одета бедно, но очень чисто, волосы приглажены просто, гладко, но старательно; держалась она так, будто хотела занимать как можно меньше места в мировом пространстве, только уж на этом крошечном месте иметь определённое достоинство. В руках она держала какую-то швейную работу.
– Ясная пані ещё при гостях? – спросила она тихо.
– Да. А вам что?
– Я, видите ли, забылась, как то ясная пані сказала: тут надо сделать сборочку с головкой или наложить обтачку?
– Да что там! Разве не всё равно, – ну, наложите обтачку, – сказала София без внимания.
– А может, ясная пані хочет, чтобы это было в складочку, тогда, может, лучше с головкой?
– Ну, пусть будет и с головкой, – и София задумчиво посмотрела на швею. Кошицкая опустила глаза и ждала дальнейшего совета, потом едва заметно пожала плечами и направилась к двери. София снова взялась за перо, потом вяло бросила его на стол и подняла голову.
– Мадам Кошицкая! – небрежно произнесла она.
Швея посмотрела немного удивлённо, однако подошла ближе к Софии и ждала, что та скажет. София ещё раз взглянула на эту серенькую фигуру и подумала: "Зачем я её зову?.. Так, всё-таки человек, хоть словом перекинуться! Надоело уж так сидеть…" София посмотрела на швею дружелюбнее.
– Мадам Кошицкая, вам не скучно? – неожиданно спросила она.
– Что, мадам, вы сказали? – спросила швея.
– Неужели вам не скучно?
– А чего же мне должно быть скучно? Слава богу, у меня работы достаточно.
– Работы достаточно, – садитесь, мадам Кошицкая, – работы достаточно… а вот мне-то очень скучно, – и София, словно сонная, прищурила глаза.
– Бог знает что! И отчего же вам скучать, мадам? Слава богу, у вас такое место.
– Вот уж мне это место!
– Да вы же такие молодые, красивые.
– Ах, помилуй боже!
– Ну и всё же – здесь такой дом…
– А! то мне!
– Каждый день общество, гости.
– Ой, – и София презрительно махнула рукой. – Если бы вы только знали их, какие это люди! Боже, что это за люди!
– Ох, всё это люди! – произнесла швея с каким-то особым выражением.
– Нет, вы их не знаете! Вот, например, вчера в театре… да нет, я не могу об этом и говорить! Или вот та, что вчера приходила, эта проходимка, княгиня Карабази, я её хорошо знаю, я же её и вывела в люди, а теперь, – подумайте! – она "меня не узнаёт"! Спросила у баронессы: "Кто это такая?" Конечно, я тогда и виду не показала перед ней, что была поражена, но потом я долго плакала. Стоит ли эта змея?.. Но что же? я не каменная, я не могу молча терпеть такие унижения!
– Да побойтесь бога, мадам, какое же это унижение? Может, вам так показалось?
– Что показалось? Разве я не слышала? А эти мины, эти взгляды!..
– Ну что ж, какие там взгляды! Конечно, княгиня.
София вдруг вспыхнула.
– Княгиня? Вот мне! Я такая же княгиня, как и она! Я не забыла, как она у меня пороги обивала. Княгиня!
– Ох, мадам, это давно было, зачем вспоминать?
– Почему же не вспоминать? Кто может свою жизнь забыть? О, я знаю, – наша ясновельможная пані хотела бы, чтобы я забыла всё и стала низенькой служанкой её милости! Но нет, этого не будет. Совсем я не думаю навеки застрять в компаньонках!
– Ох, мадам, грех вам так говорить. Я бы радовалась, если бы мне досталось такое место, как у вас. Да что говорить, я благодарю бога, что имею себе надёжный кусок хлеба.
– Кусок хлеба! Неужели у вас всегда только и было желания, чтобы кусок хлеба иметь?
– Что уж, мадам, вспоминать, кто чего хотел! – сказала швея как-то странно, будто грустно, будто неприятно.
– Неужели у вас теперь нет никаких стремлений? – допытывалась София.
– Какие там мои стремления!.. По правде сказать, мадам, у меня нет времени думать о тех стремлениях.
"Ничтожная ты натура! – подумала София и замолчала. – И зачем я ей всё это говорила? Разве она может меня понять? Так, в пустыне с кем попало говоришь! Чистая пустыня здесь, напрасно что людей этих бродит немало!"
Обе замолчали. София задумчиво смотрела на своё недописанное письмо, швея глядела на неё и улыбалась вроде бы печально, вроде бы насмешливо. Потом швея снова заговорила:
– Так как же, мадам, сделать с этой сборочкой?
– С какой?
– Вот посмотрите! – швея показала свою работу.
София взглянула затуманенным взглядом.
– Право, не знаю, – произнесла тихо, словно не понимая сама, что говорит, – не знаю… как-нибудь…
Швея посмотрела на неё, покачала головой, поклонилась и вышла из комнаты. София того не видела, так как сидела глубоко задумавшись. Этот разговор разбередил ей в сердце незажившую рану. София вспоминала вчерашний тяжёлый вечер. "Ох, ведь это, что ни час, то обида… да разве только этот вечер?! А весь этот год? Как только можно было прожить такой страшный год?.." София вдруг встала, схватилась за голову и произнесла, почти простонала: "Нет, дальше так быть не может… не может! Хватит".
14
София сидела в будуаре баронессы. Тяжело было ей на сердце, когда сидела в том будуаре: там стоял её розовый диванчик, он пробуждал воспоминания, казалось бы, самые милые, но были ли теперь для Софии милые воспоминания? На диванчике раскинулась баронесса, а она, София, сидит сбоку на стуле и должна вот сейчас читать своей госпоже какую-то скукотищу, наверное, какой-то voyage. А когда-то?.. в прошлом году? Разве могла София тогда представить себе, что какая-то развалина будет лежать на том розовом диванчике и ещё капризничать, как госпожа? О, если бы баронесса могла читать в сердце Софии – она бы ужаснулась. Но баронесса ничего не знает, да ей и не интересна психология её компаньонки. Правда, баронесса замечает, что компаньонка становится всё более раздражительной, но ничего: стоит только показать ей свою власть, и "эти капризы скоро пройдут!"
– Читайте, Sophie! – громко приказала баронесса.
София чувствовала, что не сможет читать, потому что нервы у неё дрожали.
– Простите, я сегодня не могу читать, немного охрипла.
– Не замечаю этого. Lisez donc!
София схватила книгу, вдруг раскрыла её, не читая, смотрела на буквы, что путались у неё в глазах, словно в тумане.
– Sophie! Mais lisez donc!
– Я не помню, где мы вчера остановились.
– Chapitre quatrième.
София заломила пальцы под книгой, так что они хрустнули, потом начала неуверенным голосом: "C'était un matin superbe. La brise matinale ridait légèrement la surface de la mer, qui reluisait en or fondu sous les rayons ardents du soleil tropical…"
– Вельможная пані! Письмо от княгини Карабази. Просят ответа, – служанка прервала этими словами скучное чтение и подала баронессе записку. Баронесса начала читать, её рассерженное лицо стало светлеть, видно, что-то приятное читала. Потом она подняла голову и сказала служанке:
– Скажи, пусть подают карету.
Служанка быстро вышла. Баронесса встала с диванчика и сказала Софии:
– Пойдёмте, поможете мне одеваться. Вы со мной не едете… Дайте шаль… Так, хорошо…
Баронесса быстро собралась и уехала. София снова вернулась в будуар. Встала на пороге и, сурово сдвинув брови, осматривала комнату: будуар был светлый, роскошный, удобный. "Вот, проклятая! живёт в роскоши!" – подумала София, потом подошла к столу, стоявшему возле диванчика. На столе было много фарфоровых кукол, искусственных вазочек, корзиночек и разных тех petits riens, которыми так очень увлекалась баронесса и – когда-то – София! В стороне стояла большая бронзовая группа: Венера и Адонис. Взгляд Софии загорелся: "Это моя группа! она купила эту вещь на том развалище, а теперь поставила мне перед глазами, чтобы я смотрела и умирала от тоски! О, как это подло!" София, шатаясь, подошла к диванчику и упала на него без сил. Лежа, она всё думала, думала, а взгляд её, пылающий, безумный, блуждал.
"Боже! какая эта баронесса ничтожная, безжалостная женщина… А я ведь обратилась к ней, как к искреннему другу моего мужа, у меня ведь никого не было, кроме неё, – о горе моё! – никого… Я думала, она поступит со мной, как друг, не потопит, не погубит меня, а она!.. О, если бы я знала, то лучше бы я!.. но что же бы я сделала? куда бы я кинулась? Она знала это хорошо и воспользовалась этим: обратила меня в свою горничную, нет, ещё хуже, в свою невольницу! Если бы она захотела, то могла бы поставить меня иначе в своём доме, а если бы она обходилась со мной дружелюбнее, то и другие иначе меня уважали бы, и тогда… тогда кто знает, как могло бы быть! Но она этого не сделала, нет, она ежеминутно издевается надо мной, она во всём становится мне помехой, она губит меня, дышать не даёт.