За сестрою Страница 3

Мальчик был в белой свитке и резко выделялся на фоне чёрного седла.

Татарин сообразил, что это кто-то из пленных, и бросился в погоню. К счастью, конь у Павлуши оказался быстрее, да и сам он был легче взрослого татарина. Поганец понял, что пленник ускользает. Он достал из-за спины лук и начал стрелять.

Павлуша услышал, как стрелы свистели у него над головой. От этого конь испугался и понёс, словно вихрь. Мальчик не доставал ногами до стремян, и те били коня по бокам. В такой бешеной скачке он легко мог вылететь из седла, как пушинка. Поэтому он наклонился и крепко вцепился руками в гриву.

Он уже был уверен, что татарин его не догонит. Но вдруг под левой лопаткой резануло — словно ножом. Павлуша ощупал спину. Из-за плеча торчала стрела, зацепившаяся железным наконечником за жупан. Он почувствовал, как по спине течёт что-то тёплое, и сильно испугался. Но было слышно, как топот преследователя затихал.

Когда Павлуша оказался над рекой Самарой, на улице уже начинало светать. Не слыша погони за собой, он придержал коня. Через реку конь пустился вплавь. Павлуша не раз слышал от деда, что татарские кони умеют отлично плавать, и не боялся, что тот утонет. Конь фыркал, выныривая вверх, пока не добрался до другого берега. Здесь он выбрался на сушу и так сильно встряхнулся, что чуть не сбросил мальчика с себя.

Наступило ясное утро. Теперь Павлуше казалось, что ему угрожает ещё большая опасность, чем ночью. Теперь он на виду со всех сторон… По степи шастают татары, заметят — точно поймают.

Его охватил страх. В его воображении татарва была такой неодолимой силой, которой никто не может противостоять. Дед рассказывал, как казаки били татар. Но ведь он сам видел — ничто не сдержало татар, и дед, и многие сильные казаки погибли. И он снова стал убегать, сам не зная куда и к кому, только бы подальше от того адского пекла, в котором недавно побывал.

Он въехал в бескрайнюю степь.

II

Что это? Неужели та самая степь, о которой поют в песнях?

Представьте себе, что вы — совсем маленький человек, с палец ростом. И вот вас, такого крошечного, поставили посреди широкой равнины, на которой изредка стоят заросшие травой старые муравейники. — Всё покрыто травой, которая вам по пояс. Меж травы цветы — их краски бьют прямо в глаза. А посмотрите вокруг... Края не видно. Небо кругом ложится на землю, будто выгнутая полусфера. Ни леса, ни гор — только муравейники… И если проехать с десяток миль в любом направлении — всё то же и то же… Ни края, ни берега.

Это степь, украинская степь, с её высокими могилами. Они — единственные указатели в этих просторах. Некоторые могилы носят свои имена, о других никто ничего не знает: ни как зовутся, ни откуда взялись.

Вот над одной из малых речушек, впадающих в Самару, возвышается большая могила, прозванная Свиридовой. Никто не знал, почему её так зовут, и никто не спорил, чтобы назвать иначе. Но все старые казаки знали, где стоит Свиридова могила, и каждый мог найти её, даже ночью. Поэтому часто казаки договаривались встречаться именно у неё. Здесь и речка под боком — можно напоить коня, и трава сочнее, и кусты возле воды — и спрятаться можно. Вот и сейчас под Свиридовой могилой спит казак.

Как только начало светать, зашевелились степные звери. Всё степное царство проснулось и заговорило на свой лад.

От этого шума проснулся и казак. Сел на свой кожух, где спал, протёр глаза и перекрестился.

В один миг встал на ноги и начал осматриваться. На западе увидел зарево.

Казак стал приглядываться и качать головой.

«Что за странность? Вчера на той стороне солнце заходило, а сегодня — всходит? Неужто оно обратно пошло?»

Казак полез на вершину могилы — и всё сразу понял. Узнал: это где-то большое пламя. Значит, поганцы где-то празднуют свою кровавую победу. Господи, спаси крещёный народ!

Проговаривая вслух молитву, он пошёл к речке умыться. Его вороной, что пасся недалеко на привязи, весело заржал при виде хозяина, будто хотел его поприветствовать с новым днём.

— Здоров будь, товарищ! Хорошо переночевал? — заговорил казак, не прерывая молитвы.

Он начал умывать бритую голову речной водой.

Затем достал из-за пояса маленький гребешок и кусочек зеркальца, причесал длинный чёрный оселедец и аккуратно закрутил его за ухо. То же самое проделал с усами — запорожским манером опустил их вниз.

Семен Непорадный — так его звали — был коренастый казак лет тридцати. Одет в широкие красные шаровары, подпоясанные широким шёлковым кушаком. На ногах — добротные кожаные сапоги. Рубаха — рваная и запачканная, на груди широко распахнута, открывая косматую, обветренную солнцем грудь. Засучив рукава выше локтей, он показал жилистые руки, заканчивавшиеся кулаками, как у кувалды.На Сечи Непорадного считали настоящим силачом. Он гнул железные прутья, а коня поднимал, как ягнёнка.

Несмотря на свою силу, прозвали его на Сечи Непорадным — за то, что однажды не сумел справиться с татарином, и его спасли товарищи.

Но он на это не обижался. На Сечи не спрашивали, как зовут — тут же давали прозвище, которое оставалось с человеком до смерти. И пусть бы прозвище было обидным — казак им гордился, если делом доказывал, что не такой он, каким его впервые нарекли.

Причепурив оселедец и усы, Непорадный набрал в флягу воды и пошёл напоить коня. Тот пил, наслаждаясь, а потом ткнулся лбом в плечо хозяина — будто поблагодарил.

Теперь казак принялся варить кашу. Меж кустами над речкой вбил в землю три колышка, чтобы они сходились верхушками. На вершке подвесил медный котелок, в который всыпал крупу. Налил воды, собрал сухих стеблей на растопку.

Из-за пояса достал кресало и трубку, пропитанную порохом, высек искру. Тлеющую тряпицу вложил в пучок сухой травы и начал размахивать, пока не разгорелось. Развёл огонь, жёлтые языки пламени лизали котелок со всех сторон. Огонь весело потрескивал, бросая искры.

Непорадный любовался огнём. Ещё вчера хотел его развести — комары заедали — но не решился: татары всюду по степи, а огонь издалека видно. Лучше терпеть укусы, чем подвергаться опасности.

«Вот, пока каша сварится — и товарищи подойдут, — думал Непорадный. — Этого добра на пять ртов хватит».

Он достал трубку и кисет с табаком, набил, положил уголёк и затянулся, покуривая, поправлял кочергой огонь и с удовольствием в него всматривался.

В этот момент его вороной дважды фыркнул, поднял голову и насторожил уши.

Казак уже стоял. Конь посмотрел на хозяина, обернулся в ту сторону, где на заре было видно зарево. Непорадный подбежал к лежанке, схватил ружьё и стал на вершине могилы. Теперь он услышал, как земля дрожит от конского топота и в одном месте затрепетала трава.

Вдруг среди травы что-то побелело. Он увидел мальчика в белой свитке на чёрном татарском коне. Тот держался обеими руками за гриву, а конь нёс его прямо к могиле. Подбежав к реке, он одним прыжком перескочил на другой берег. От тряски мальчик не удержался и упал в траву.

Конь подбежал прямо к вороному и стал обнюхивать его — будто старого знакомца приветствовал.

Мальчик лежал без сознания на спине в траве. Это был Павлусь. Из-за плеча у него текла кровь.

Непорадный принёс воды, снял с него свитку и рубаху, стал промывать рану. Нарвал листьев, приложил, оторвал кусок пояса и туго перевязал. Потом взял мальчика на руки, отнёс на свою лежанку и укрыл кожухом. Павлусь лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша. Лицо — бледное, как у покойника. После всего, что он пережил за ночь, и рассудок потерять недолго…

Непорадный догадывался, что бедный мальчик сбежал от татар, и ему хотелось расспросить. Он открыл ему рот, влил немного горилки из фляги и стал натирать виски.

Мальчик скривился, потом открыл глаза; сначала не понял, где он и что происходит, но вскоре пришёл в себя. Увидев над собой казака с трубкой в зубах, не знал, что думать — явь ли это, или сон…

— Скажите, дяденька, — прошептал Павлусь слабым голосом, — что со мной? Я ещё живой?

— Живой, племяш, и жив будешь! Ты откуда?

— Из Спасовки… Татары разграбили, сожгли, людей вырезали… Маму, папу и деда убили… Сестру увели… — Мальчик скривился, заплакал и затрясся всем телом, будто в лихорадке…

— Вот тебе глоток горилки, успокойся, засни — всё будет хорошо… со мной ты в безопасности… — Павлусь послушался и перестал дрожать.

— Много было поганцев?

— Много, дяденька, целая тьма… Подожгли село с четырёх сторон… Люди выбежали из хат — они тогда и налетели, ловили… страшно было… сестру Ганнусю увели… — и мальчик снова затрясся и заплакал…

«Неразумно я поступаю», — подумал Непорадный. — «Я только тревожу его вопросами, а он и так измождён… пусть отдохнёт — потом всё расскажет».

— Слушай, хлопче! Казакам стыдно плакать. Подрастёшь — казаком станешь — тогда и сам засмущаешься. А сейчас — спи, отдыхай… Говорю тебе — ты у меня, как за пазухой у Бога. И я здесь не один — подойдут другие, нас будет больше — и ещё безопаснее. Тсс…

Непорадный своими большими руками начал аккуратно укутывать мальчика кожухом со всех сторон.

Павлусь снова успокоился и начал засыпать… Непорадный тихонько встал и подошёл к костру. Каша уже кипела. Он её размешал и бросил добрый кусок сала…

Он задумался… Ведь именно в ту ночь, когда он здесь спокойно спал — татарва резала христианский народ. Боже, Боже! Как бывает на свете: одному — покой и радость, другому — горе и смерть…

Теперь он вспомнил про Павлусева коня. Тот стоял рядом с вороным и щипал траву. Непорадный подошёл, снял с него седло.

Как бы силён ни был Непорадный — седло показалось ему тяжёлым.

Он стал ощупывать его и усмехнулся…

«Да это, пожалуй, червонцы!..»