За сестрою Страница 2

Он больше не пошёл ко вторым воротам, а направился прямо к хате.

В этот момент над его седой головой пролетела летучая мышь и слегка задела его крылом. А может, просто ветерок от крыла коснулся его. Но от этого дед даже отскочил в сторону.

«Господи, что со мной происходит?» — заговорил он сам с собой. — «Неужели смерть уже заглянула мне в глаза? Чего я так пугаюсь? В куда более опасных ситуациях бывал — и не боялся, а тут мышь напугала…»

Неожиданно среди ночной тишины раздался набат церковного колокола. «Тьфу на тебя! Господи, Спаситель, помилуй!»

Дед Андрей, только было задремавший, тут же вскочил и посмотрел в окно. С противоположной стороны майдана взвилась зарева. Пожар! — подумал он.

— А ну-ка, детки, вставайте! — закричал дед. — В селе пожар!

Все сразу вскочили. Дед выбежал во двор. Там уже стоял гомон и крики. Он огляделся. Пожар вспыхнул со всех четырёх сторон села…

Дед сразу понял — это не случайность, а поджог. Наверняка татары.

Он вскочил в хату и схватил длинное копьё.

— Степан! Бери оружие! В селе татары!

Дети заплакали, а дед выскочил во двор...

На улице было светло от пламени. Всё село проснулось. Люди с криками, воплями и плачем стали спасать своё жалкое добро. Выгоняли скот из хлевов, выносили имущество из хат.

О спасении горящих домов и думать не приходилось. Гасить было нечем, а соломенные крыши, высушенные солнцем, загорались одна за другой.

Словно в аду стало в селе.

Скот ревел, овцы блеяли и возвращались в пылающие сараи, кони, словно обезумев, носились по майдану, сбивая людей с ног, испуганные птицы кружили вокруг пламени. Дети плакали, женщины причитали, казаки кричали, но никто никого не слушал. Каждый делал, что мог, а некоторые просто стояли растерянно, не зная, что предпринять.

А татары всё не показывались…

В такие моменты люди способны лишь хватать из хаты всё, что попадётся под руку, и больше ничего.

Судаки проснулись первыми и даже успели велеть вынести добро из хаты и амбара. Все суетились, пока не взмокли от пота…

— Аллах! Аллах! — разнеслось с обеих сторон, откуда были ворота. Этот крик был такой мощный и дикий, что заглушил все звуки и стоны в селе. Нет — не заглушил, а словно околдовал: всё в селе замерло. Лишь потрескивание горящих хат и грохот обрушивающихся крыш и потолков было слышно. Всё будто в оцепенении застыло. Даже скот притих. Каждый стоял, словно окаменев, и не знал, что делать.

— Бери оружие, чего стоишь?! — крикнул чей-то голос.

И снова все задвигались, как муравьи. Каждый хватал что попадётся и готовился к обороне.

В этот момент с обеих сторон на майдан хлынула чёрная толпа, сбившаяся в кучу. Казалось, будто какая-то чёрная, как ночь, туча упала на землю и лавой движется с двух сторон к селу. А из той тучи без конца неслось адское «Аллах! Аллах!» Раздались несколько выстрелов, но это их не остановило. Татары уже были на майдане. Теперь в свете пожара можно было разглядеть их. Они разбежались и начали хватать людей.

Кто-то был так напуган, что позволял связать себя без сопротивления. Другие оборонялись как могли.

Дед Андрей со Степаном встали с копьями перед хаты, которая ещё не загорелась. Позади них на завалинке сидели испуганные дети, прижавшись друг к другу. Палажка ещё металась в хате. Павлуша хотел было утащить Ганю в огород и спрятаться в бурьяне. Но ему казалось, что за спинами отца и деда безопаснее. Дрожащий от страха, он гладил и успокаивал сестру.

Какой-то татарин с разбега метнулся к ним, вытянулось вперёд копьё, словно змеиный язык, но вдруг татарин упал с коня. Перед ним уже лежали несколько трупов татар… Но тут, как ястреб на цыплёнка, опустилась татарская арканная петля на голову Степана и сбила его с ног. Дед Андрей наклонился, чтобы развязать сына, но в тот же момент татарская сабля рассекла ему голову… Оборона пала. Дети закричали в один голос и застыли от ужаса.

Татары слезли с коней и связали Степана. Один схватил до смерти перепуганную девочку, за которую изо всех сил вцепился Павлуша. Татарин тащил их обоих.

Павлуша в отчаянии вцепился татарину в руку зубами и укусил так, что тот аж зашипел от боли. Он отпустил Ганю и изо всей силы ударил Павлушу кулаком по голове. Павлуша потерял сознание и упал. Ганя бросилась в хату. Второй татарин схватил её за длинную косу и начал тянуть к себе.

Тут в дверях появилась Палажка.

В одной юбке, с распущенными волосами, она выглядела страшно. Глаза налились кровью от ярости и горя. В руках — топор.

Не успел татарин связать Ганю, как Палажка, будто раненая львица, кинулась и раскроила ему голову. Затем встала перед дочерью и, прикрывая её телом, махала топором во все стороны.

Татары не любили убивать женщин. Это была для них ценнейшая добыча. Один подошёл сбоку и вырвал у неё топор.

Тогда Палажка стала защищаться кулаками, словно дубинами, и зубами. Не могли её одолеть: когда она увидела, как один из татар унёс Ганю на руках, потерявшую сознание, она, как безумная, кусалась, била кулаками, раскидывала татар как щепки.

Татарин вытащил нож и ударил её в грудь. Кровь брызнула далеко, Палажка застонала и упала мёртвой…

В этот момент Павлуша открыл глаза и увидел тело матери. Теперь его некому защитить. Он вылез за хату и спрятался в бурьяне.

Отсюда он мог видеть всё, что происходило.

Немного нашлось тех, кто сумел отбиться. Татары перебили или связали всех, кто был на майдане, а теперь гонялись за девушками, ловили, связывали и тащили к церкви. Другие гнали скот, ловили коней и грабили. Павлуша видел, как татарин вытащил батюшку за бороду и прямо под церковью отсёк ему голову. Другие татары вытаскивали казачьи возы, запрягали волов и грузили награбленное добро.

Они радовались, как черти. Добыча была богатая — Спасовка была зажиточным селом.

Татары топорами разбивали сундуки, вытаскивали деньги и лучшую одежду, а всё остальное бросали в огонь.

Павлуша смотрел на всё испуганными глазами. Ему казалось, что это страшный сон, из которого он не может проснуться. Наслушавшись дедовских рассказов про татар, он и раньше видел такие сны. Тогда он просыпался в слезах, пока его кто-то не разбудит. Теперь некому его разбудить. Голова гудела от удара, всё болело. Он знал, что это не сон — и всё же не мог сдвинуться с места, оцепенел весь.

Очнулся он от плача пленённых людей, стоявших кучей у церкви. Церковь татары не подожгли, лишь вынесли оттуда всё подчистую. А хаты пылали одна за другой. Было светло, как днём.

Лишь немногим спасовчанам удалось убежать в терновник и там спрятаться.

О терновнике вспомнил и Павлуша. Но ему надо было пересечь майдан, а там кишмя кишело татарами.

Он хотел хотя бы увидеть Ганю, но не мог разглядеть её среди пленных.

Внутренний инстинкт звал: беги! Беги отсюда, прочь из этого ада! — но он не мог сдвинуться. Будто был прикован к этой страшной картине. Татары суетились по селу, как черти. Их тучные шапки и вывороченные мехом вверх кожухи придавали им страшный вид. Глядя на них, кровь стыла в жилах. Павлуша раньше видел татар — торговцев, что приходили в село. Он с друзьями смеялся над ними, дразнил, дёргал за кожухи, иногда даже кидал в них комьями земли. Они были мирные и смешные…

Теперь не те. Эти — хоть и похожи — были ужасны в своём грабительстве!

А село всё ещё полыхало, освещая их…

Вдруг Павлуша заметил, что татары, перебив и переловив всех на майдане и между хатами, теперь пошли прочёсывать бурьян за хатами. Снова раздались отчаянные крики пойманных детей, которых татары сносили к майдану.

Павлуша рванулся, будто с цепи сорвался, и, выбирая тёмные места, где не светило пламя, побежал к частоколу. Там снова бурьян. Крапива жгла ему руки и лицо, но он не обращал внимания.

Оглядываясь по сторонам, он взобрался на частокол. С другой стороны рос густой терновник. Но за ним стоял татарин на страже и зорко всматривался…

Павлуша спрыгнул с частокола в бурьян. Когда оглянулся, увидел, что у их хаты шарит татарин, раздвигая ногами траву. Сейчас Павлуша точно попался бы в плен.

И отсюда надо было бежать. Сюда тоже доберутся… Павлуша стал продираться сквозь бурьян, пробираясь вдоль частокола. Время от времени он приподнимал голову и смотрел — не следит ли кто за ним…

Так добрался до ворот, но тут потерял всякую надежду. У ворот толпились пешие и конные татары. Они о чём-то переговаривались, но Павлуша не понимал.

У ворот стояли осёдланные кони, привязанные к частоколу.

Павлуша подкрался прямо к воротам и спрятался в заросли дикого бузины… Сердце бешено колотилось. Всё внимание было сосредоточено на одном — как бы отвязать коня, вскочить и ускакать незаметно.

Но это казалось невозможным. Татары даже не думали отходить от коней.

В этот момент на майдане началась суматоха. Раздались татарские крики — будто кого-то гнали. Павлуша раздвинул ветки бузины и стал всматриваться.

Крики приближались к воротам, где он прятался. Он увидел, как несколько волов с ужасным ревом и задранными вверх хвостами мчались по майдану к воротам, сметая всё на пути. Павлуша не раз видел такое летом в степи, где паслись валы. Когда мухи сильно кусали, скот бесился, срывался и бежал в село. Тогда никакая сила не могла их остановить. Но теперь ни жары, ни мух не было. Отчего же они взбесились?

Неужели что-то их сполошило, и теперь они несутся, как одержимые?

Так и было — они неслись, как бешеные. Они прорвались к воротам. Татары, стоявшие там, пытались их остановить.

Волы глухо заревели, врезались в татар, словно таран, и затоптали их. Несколько испуганных коней сорвались с привязи и помчались в степь. Остался лишь один конь, стоявший в стороне. Он тоже испугался, но не смог сорваться с узды. Хоть и вставал на дыбы, но остался на месте, а волы пронеслись мимо него.

Этим воспользовался Павлуша. Он вылез из кустов, отвязал узду, успокоил коня, набросил поводья на шею и взобрался в седло.

Конь, почувствовав человека рядом, успокоился.

Теперь Павлуша устроился в седле и погнал в степь… Татары, разбежавшиеся от волов, этого не заметили.

Но один татарский часовой, что стоял за частоколом и уступил дорогу валам, увидел Павлушу.