– Сиди уж, дурачок столичный, а я обползу периметр.
Влад уставился автоматом в окно, не отводя, пересунулся под кровать; над полом плыл густой запах – из-под деда, сквозь всю его одежду, вытекала немалая лужа.
Влад невольно подумал, что из старого падлюки вытекает весь тот наш чайок.
– Ой, сыночка, – трясся.
Минуты тянулись бесконечно, пока снаружи не прозвучало родным голосом:
– Чисто! Выползай, дурило киевское.
Влад, не веря, поднялся на ноги, вставил назад чеку, засунул в подсумок гранату. Несколько раз выдохнул воздух.
Потом оглянулся, подумав, шлёпнул кельмой глины на припек и приложил последние два кирпича.
– Грейся, сука, – и, не отводя от него глаз, спиной посунул за порог.
7
Бабушка сняла со стены пучок трав, расплела крестовину, отобрала несколько стеблей и заварила.
Выпила, села и стала ждать, когда подействует.
Имела твёрдое убеждение: если вместе смешать все целебные травы, то потом каждая сама найдёт свою соответствующую болячку и вылечит.
Подумав, что внуки такого пить не станут, высербала остаток и снова села ждать. И только когда за горизонтом дважды хорошо рвануло, почувствовала в себе некоторое оживление.
От грохота проснулись дети и стали думать, кому это там, за терриконами, не спится, чтобы стрелять? Днём, вечером или ночью – это понятно, но зачем же утро портить?
Хотя, с другой стороны, в этом всё-таки есть некоторые преимущества: взрывами вокруг разбросано немало добра – дети имеют острое зрение и потому лучше выискивают разные находки. Бывало, несколько раз пройдёшь и ничего не заметишь, а малыши всегда найдут что-то путное.
Кирилку даже казалось, что он уже видит металл сквозь землю, а как бы иначе он нашёл мясорубку, засыпанную битым цементом?
По разрушенному городку осталось много "археологии", было бы лишь желание искать.
Вот, например, бабушка потом выменяла на мясорубку мешочек муки, правда, сероватой, и вот детвора уставилась, как она просеивает через сито, похлопывая сбоку, словно в бубен, и напевая:
– Скок да прыг, скок да прыг, мы сябры дзетей малых. Это про зайчиков, – объясняла она и начинала в макитре месить тесто, подпевала.
Кирилко ущипнул теста попробовать.
– Анучоначок, ишь, баловень. Чаво посидели? А ну барзєй по начинку, – нежно подтолкнула обоих.
Те быстро подались в яр под Девичьей горой, волшебного места, куда в давние времена съехал целый переулок, это когда его раскулачили, и там густо кучковались фруктовые деревья, наполняя всю низину сладковатым духом.
– Такого нигде ни на каком курорте не унюхаешь, – поучала бабушка.
Когда она была наедине с внуками, то не стеснялась родного белорусского языка, хоть малым за это было неловко на людях, и хоть все и любили старушку за знахарство, однако не упускали случая передразнить её произношение:
– Драники бульбашовы!
Любили поддеть возле магазина:
– Бабусь, а из какого ты района родом?
– Из Дриссянского.
Ну и общий радостный хохот.
А что ж делать, развлечений никаких, с тех пор как отключили телевидение; люди сходились обменять что-то на что-то, например, из киевской гуманитарки на московскую, или прилепить об этом объявление. Потому что магазин несколько раз грабили, и он теперь годился лишь на то, чтобы перекинуться вещами и новостями.
Почему она не чуждалась родного языка? Потому что была знахаркой, и непонятные белорусские слова только подчёркивали загадочность гаданий, значительно усиливали терапевтический эффект.
Особенно кусты живца, особенно вишнёвого – ягодки хоть мельче, но давно перезрелые, они имели для хозяйства преимущество, потому что начинка из них не требовала сахара, то же можно сказать и про экономию на компоте или узваре – была бы лишь охота лазить по густым фруктовым джунглям да собирать.
Вареники уже парились. "А мы в цяплє, а мы в дабрє...", – пела к ним, потому что могла приготовить из чего угодно, потому что не варила, как местные, а парила в марле над кипятком – так они становились гораздо пышнее, даже из постного теста.
– Мастачка, – нахваливала сама себя.
Вот, например, взять веник – она никогда не пользовалась стандартным, а сама плела из полыни и, подметая, поучала малых, мол, полынный дух в доме самый полезный, хотя детворе бывало стыдно за бедность, на которую не хватало даже на путный веник.
А что уж говорить, как началась война.
То была сплошная беготня за гуманитаркой, тут особенно хитрым оказался Кирилко, он, схватив какие кулёчки, не нёс домой сразу, а сначала прятал в кустах за остановкой, потому что по дороге – старшие пацаны:
– Эй, зюзюк, – перехватывали, – иди сюда.
И отнимали.
– Ленин сказал делиться, – поучали.
Кирилко был ещё мал и не знал, кто такой Ленин, однако, потеряв несколько раз продукты, старался его избегать.
Вот и, дождавшись вечерней поры, малый делал рейд к схронам, и самой большой наградой была радость бабушки:
– Анучоначек, – ласково гладила его головку.
А Евгешку она в основном ругала:
– Не крути задницей! – каждый раз кричала нарочно на всю улицу, чтобы девочка скорее стыдилась и пряталась от людских глаз, хотя, честно сказать, там не было чем крутить.
Ещё бы, стоило появиться на улице патрулю, как девочка хватала веник и начинала мести двор.
Тут ничего не поделаешь, настали такие времена, что даже такая малявка, как она, могла перехватить на себе и одобрительный взрослый взгляд. Которого, например, в мирное время не увидишь и от одноклассников, а вот теперь вооружённые до зубов дядьки могли и подмигнуть. Краснела, прятала глазки, ещё бы.
– А ну, марш мне в хату! – ругалась на это бабушка. – Нечего вертеться!
– Вот суки, пахнут, – сердился на вареничный дух патруль, – нет того, чтобы угостить бойцов.
– Да уж, от них дождёшься. Мы тут за них всё, а они – ничего.
– Да.
Кирилко никак не мог понять, чего это бабушка так сердится на военных?
Ведь они вызывали большую зависть: только взглянуть на автомат с подствольником и коллиматором – это ж тебе целое сокровище, и рассматривать можно бесконечно, чтобы потом, прибежав домой, перерисовать все детали.
Он уже смастерил себе из деревяшки такого же, только рожок не удавалось прикрепить, то малый схитрил – прикрутил дисковый "магазин" из консервной банки – и оружие готово.
Правда, на коллиматор он никак не мог наскрести, потому что из чего его смастеришь? Не из бабушкиных же очков?
Для чего?
Конечно, чтобы сидеть в засаде и контролировать улицу. Бабушка ж была белоруска и не тратилась на заборы, а обсадила усадьбу шиповником, и колючки лучше защищали двор, чем всякие штакетины.
Ну и, конечно, дополнительный шиповниковый узвар.
Вот и, втиснув между кусты картонку, Кирилко теперь мог часами партизанить сквозь "прицел" на окружающий мир, а воображение рисовало, как тот мир меняется от его боевых действий:
– Три-ды-ды! – давал языком короткие автоматные очереди.
Бабушка на это ругалась, ведь какой-нибудь вооружённый боевик мог ту "засаду" принять за настоящую, и тогда...
Но ей не хотелось о плохом, ведь и тут было большое преимущество – Кирилко прозревал аж до магазина и первым видел бусик с гуманитаркой, и, покинув "пост", со всех ног бежал занимать очередь.
Он изо всех сил принишк под кустами, потому что по улице, шаркая, медленно двигался патруль.
– Да не пялься ты так, Вань, – нахмурился старший на малую Евгешку и медленно оглянулся.
– Ты чё, Толь? – хихикнул коллега и ткнул его локтевой накладкой в бок. – Это ж эти, как их... Не хохлы... сябры, блин, – вспомнил слово. – Вот, блин, кого освобождаем от хунты.
– Да, понаехали, – согласился тот.
– Ты куда я сказала! – прозвучало из хаты бабки. – А ну мне быстро неси веник!
Евгешка ещё успела опустить глазки к воякам и, взмахнув платьицем, подалась в дом.
– Во, что с такой вырастет-то? – комментировал патрульный ласковой обветренной мужской улыбкой.
– Уже выросло, – причмокнул языком другой, и оба одобрительно заржали и пошли, думая себе, что мы тут за них стоим насмерть, а они...
"Приклады у них какие, – пытался запомнить партизан Кирилко, – и ствольные накладки, я таких и в кино не видел", – выполз из схрончика и кинулся в комнату, чтобы скорее, пока не забыл, зарисовать.
А там:
– Уши наддеру! – репетовала бабушка на Евгешку. – Ты смотри мне, довертишься!
Девочка обиженно закрывалась веником, пока бабушка не вырвала его из рук и не начала яростно мести избу.
Какой-то магнит каждый раз тянул мальчишку к разрушенной школе, и неизменно в её секретное место – в учительскую, куда раньше детям было нельзя. Нет, не так, как бывших старшеклассников, для которых самым большим счастьем было, например, нагадить на стол завучу, – нет, у Кирилка была здесь совсем другая потребность.
Какая?
Он огляделся по заваленным углам и двинул глазами туда, где, спрессованные дождями, жались недогоревшие бумаги; и вслед за взглядом потянулся и сам – подошёл, отпнул, и не ошибся – у плинтуса блеснул немалый самый настоящий патрон.
Ну, не патрон, потому что серебристый, потому что не патрон, потому что...
Сердце у малого неслыханно ёкнуло, и он, чтобы не спугнуть удачу, сперва накрыл ладошкой находку, а потом нежно вогнул в горсть.
Это была она, электронная указка. Та, которой учитель физики очаровывал школьников, водя лучиком по таблицам.
Кирилко, замерев, нажал на маленькую кнопочку, и рубиновый глазок ожил, блеснул, выпустив пурпурного зайчика на стену. Мальчик прошёлся им по разбитым стеллажам, а потом, испугавшись, что кто-то подглядит, спрятал находку в карман и уже там выключил её.
"Это ж кем надо быть, – радостно рассуждал малый, – каким идиотом, чтобы потерять такую ценную вещь?"
Вот и проблему с коллиматором было решено – приладив на своего деревянного автомата находку, Кирилко, задернув окна, наслаждался, махая красным лучиком, который чертил сумерки, особенно раздражая бабушку, потому что пар над чайником, например, был для него лучшей игрушкой.
Посёлок уже давно не знал электричества, поэтому раньше укладывался спать, вот и в этот раз уже заметить никто не мог, как под шиповниковой изгородью притулились две фигуры.
– Кажись, здесь, – прошептала одна.
– Не понтишь? – засомневалась другая.
– Да вот же колючки, Вань, – пошарила по ним шершавой ладонью.
Тихонько поддели калитку, открыли.
– Может, не надо, Вань?
– Кому надо, а кому и не надо. Не ссы, братан, сегодня нас здесь уже не будет, а если бздишь, то лучше так и скажи. Хоть на стрёме постой, а?
– Да какой стрём, там одна-то бабка, – уговаривал и себя тот.
– Ну, первый пошёл.