Развивать эту тему он не стал, потому что и так ясно, какая это тема.
На что женщины заперлись в кабине и занялись переговорами по рации.
Однако Седой применил военные хитрости – волонтёры ведь вчера подкатили немало домашней выпечки.
А главное, что они раскололись на неслыханный, то есть не нюханный кофе, что-то вроде мокко, но с нечеловеческим ароматом, который мог любого выманить из казённой кабины.
Что даже Седой чуть не поддался на коньячок, однако вовремя спохватился: девушки ведь на секретной работе и откажутся, а поить свою братию одной бутылкой? Смешно.
Быстро разостлали, накрыли, и тут далёкие вороны, словно заметив гостинцы, устроили гогот, то есть так густо закаркали, что всё слилось в сатанинский водоворот, где всплывали даже хоровые вокализы.
– Где вороны, там незаметные дроны, – прокомментировал Седой.
Девушки присоединились к столу, однако мыслями были не здесь, а в небе, которое перекрывалось вороньём.
– Это какая-то беда, – снова завёлся он, – они меня издавна, честное слово, не любят, вот лет три назад шёл я себе спокойно по парку, как слышу: каркают. Вот так вокруг клёна такого.
Девушки без особого интереса уставились на него.
Он от этого заморгал и заговорил ещё быстрее:
– Я думаю, что за притча? Чего они там крутятся? Подхожу туда, как парень, и что я вижу? Аж там выпало воронёнко маленькое, ну, из гнезда упало, а всё их кодло суетится, не знает, как ему помощь дать. Понимаете? Ну, я подошёл и взял то воронёнко на руки, чтобы подсадить на дерево. Понимаете? А оно же кричит, да всё громче и громче. И вот тогда эта стая знаете, что сделала? Вот так поднялась выше, а потом все по очереди спикировали на меня, и каждая, знаете, выпустила говенце, и, знаете, очень метко, что я как оттуда ни убегал, а они догоняли и снова попадали. Честное слово! Словом, я месяц не мог отмыться, так въелось в кожу, – распалялся он.
Лишь через миг понял, что сидит за роскошным столом, где все осуждающе поглядывают то на него, то на выпечку.
– Ой, извиняюсь, мы же за столом, – догадался он и умолк.
Вороньи стаи тем временем нашаривались в три слоя, кружили в противоположных направлениях, понемногу двигаясь над позициями в сторону врага.
Седой решил исправить ситуацию:
– Ну, одним словом, я этой притчей хотел сказать, что за этими стаями мы ничего путного в небе не увидим, то есть дронов.
Девушки кивнули.
Каждый сидел и изо всех сил думал, как бы продолжить разговор, который Седой загнал в тупик, поэтому угощались молча.
А о чём говорить?
Не начнёшь же расспрашивать про аппаратуру, потому что она, и коню ясно, слишком секретная, чтобы болтать.
– Так вот, – снова начал Седой, потому что был тут старший по званию. – Я к чему вел? Я хотел спросить: а можно из ваших вот этих приборчиков шарахнуть по воронам? Ну, это моя главная мечта, потому что они тут, Иосиф на кобыле, слишком уж нависли, понимаете?
Девушки, сдерживая улыбки, переглянулись.
– А почему? – отпила старшая. – Можно бы, но подействует ли?
Замолкли.
– Хотя тут есть один положительный фактор, – оживилась более грудистая. – Они же, вороны, слишком чёрные, а это сильно увеличивает фактор лучевого поглощения. Я думаю, он в десять раз выше, чем, скажем, у беспилотников.
Словно услышав это, вороньи стаи во всю заляскотали, они двигались, закручивая небо, туда, за линию фронта, где окопались лугандоны.
– Интересно, интересно... – прищурилась старшая.
Обе были с высшим образованием, а потому могли много чего рассказать о ворочьих новациях:
в последние годы в Европе начались глобальные птичьи перелокации – огромный вороньи фронт понемногу надвигался на континент, охватывая всё серпом, локальные стаи выклёвывали всех других птиц, вытесняя их, и тут нет ничего удивительного, ведь ворона живёт триста лет, так что имеет гораздо больший опыт порабощения, чем, скажем, воробьи, которые живут куда меньше и потому не такие умные.
Западные правительства даже приняли так называемое кроу-киллерство, то есть мэрии платили гражданам за каждую убитую ворону.
...Загадочный бусик секретно загудел электрогенератором.
– Накачиваются, – пояснила старшая.
Седой уставился в огоньки приборов, которые ловко перебегали по панелям, непрестанно ускоряясь.
Все вокруг зачарованно обступили аппарат – ещё бы, где такое увидишь? Да ни на какой выставке не увидишь, это точно:
ведь как ударили вверх рубиновые лучи,
платформа с приборами двинулась, обводя лазерами горизонт, и очень быстро стало заметно, что вороньи стаи приседают, пытаясь сместиться в сторону от опасности,
пытаются спрятаться одна за другой,
снижаются, то есть падают, пронизанные оранжевыми вспышками,
от чего гогот, как по команде, стих, чёрная стихия потеряла голос, энергию, словом, всё то, чем издавна заглушала и душила небо.
Оно снова набирало высоту.
Девушки радостно выскочили из кабины, потому что внутри негде было прыгать, а главное – танцевать, хлопая в ладоши.
Ещё бы – небо очистилось от ворон, снова становилось лазурным, то есть совсем прозрачным, как и было когда-то.
А вороньё теперь густо покрывало земную поверхность, словно невиданный чёрный чад или пепел.
Кто знает, может, некоторым и удалось выжить, притворившись мёртвыми? Ведь они издавна очень хитрые, эти проклятые вороны.
Не прошло и получаса, как Седого вызвала рация:
– Что случилось? – шипела сквозь разряды она.
– А шо си стало? – искренне не понимал он.
– Что-что. Лугандоны массово покидают позиции, вот что.
– Какие позиции? – от радости Седой решил не понимать того, что ему говорят.
– Те, что напротив вас. Первыми снялись и дёру дали кадировцы, ты можешь себе такое представить? Кадировцы повтыкали! Вот так просто, без всяких причин? Ты можешь мне объяснить, что там у вас творится? – голос был очень озабоченным и требовал объяснений.
Хм, что творится? Когда на головы сепаров с неба падает миллион мёртвых ворон, то, конечно, возникает одна мысль: как можно быстрее удирать оттуда подальше, потому что это явно зловещий знак неба.
Седой, конечно, знал причину отступления врагов, но сдерживал момент, совсем не хотел объяснять мистической правды, потому что ему очень нравилось, когда штабное начальство знает куда меньше, чем он.
10
Стереопару ему лейтенант не отдал, как Жора ни канючил, пришлось обходиться простым биноклем.
Особенно ругался начальник на его долгие исчезновения, и не столько на них, сколько на то, что тот затевает какую-то новую тайну и скрывает её, и не потому, что суеверный, а для того, чтобы мучить весь блокпост.
Ну, ясное дело, вы, мол, стойте тут столбом, а я, козырный, куда-то подамся вершить свои азартные дела.
Какие?
– Скоро увидите.
То есть закончить это простое дело он мог бы и сразу, однако хотел большего эффекта.
Себя же он обустроил на разрушенных окраинах Ново-Выселок тайный наблюдательный пункт и оттуда следил за гнилой халабудой, возле которой стояли немаленькие весы, явно свидетельствуя о том, что тут принимают металлолом.
Руководил этим мордатый тип, который явно скучал своей примитивной работой: взвесь, отбрось, заплати.
Однако натренированный глаз Психолога заметил любопытную закономерность, которая заключалась в том, что её не было; то есть ни разу он не видел, чтобы кто-то приезжал и забирал накопленный металл.
Вопрос второй:
а кому к чёрту тут нужен ржавый металл, если все предприятия стоят?
Хоть бы какая паршивая кузница что-то клепала, и того нет, все окрестные люди выживали за счёт натурального хозяйства, а тут уж не до металлопроизводства.
Подглядел он и забавные вещи – как под вечер местные пацаны украдкой воровали оттуда разные железяки, чтобы потом утром принести их и, взвесив, получить заработок.
Ну и что?
Разве мог начальник заметить – ведь товар был однообразный: секции батарей отопления, трубы или гнутая арматура?
Вот однажды Жорик, переодевшись в застиранное гражданское, и сам прикатил тачку с железом.
– Почём даёшь? – риторически спросил.
Тот даже не стал торговаться, а покидал всё на весы, отмерил и сунул деньги пришедшему, не удостоив его даже взглядом.
Почему?
Потому что зачем-то его скрывал, была в этом какая-то необходимость.
Словом, Жорику не удалось заглянуть внутрь будки, которая так тщательно запиралась, но у него было тут важнее задание – катя туда тачку, он отбрасывал с тропки разные камешки.
Всё шло по графику – сначала прибыл московский гуманитарный конвой, и, наконец, на следующий день парень был вознаграждён за своё терпение: на приглянувшийся пустырь выкатившийся немалый джип остановился возле будки, сверкнув обильным никелем.
Из него вышли крепкие дядьки и по-деловому кивнули.
Потом не спеша вытащили сигареты и начали пускать дым в небо, куда и бросали взгляды по очереди.
Жорик от радости не знал, что и делать – на всякий случай прикрыл ладонью оптику, чтобы та, чего доброго, предательски не блеснула, хотя, по правде говоря, скорее могли блеснуть его слишком счастливые глаза.
А мужчины наконец по команде старшего бросили окурки и затоптали их, открыли багажник и с важностью начали вытаскивать зашарканные и тяжёлые на вид тюки и носить их внутрь, аккуратно укладывая.
Парень мог удивиться, что они даже не взвешивали ничего, однако его мучило другое – что это за товар такой, который в захудалый металлопункт возят дорогим джипом?
Потом, облокотившись на авто, сходняк достал оттуда нехитрую закуску из копчёных колбасок и разлил по пластиковым стаканчикам водку, что ярко просветилась вечерним солнцем; все по очереди торжественно выдохнули, кто-то уже успел и опрокинуть, как увидели:
прямо в распахнутые двери халабуды по тропке мчится пёстрая китайская машинка,
игрушка оказалась тяжеловатой, потому подпрыгнула лишь на пороге,
старший, догадавшись, не успел её зафутболить, и поэтому все остальные привычно и натренированно кинулись наземь,
однако Жорик уже нажал кнопку дистанционного управления игрушкой, –
рвануло так, что даже он не ожидал, –
сначала бухнула маленькая машинка, потом высоко вверх халабуда, а дальше разнесло и джип,
тройной взрыв слился воедино, метнув вокруг обильным железом.
– Хана! – успел крикнуть Жорик и уставился на свою руину, ругая себя за то, что не предвидел такой бешеной силы и не окопался: вот из-под туч среди хлама грохнулся цилиндрический немалый лом – вошёл в землю рядом с парнем.
Разный металл гремел с неба, однако бывалый в бытность Жора упорно не поднимал головы, заслоняясь, ведь ещё долго из-под облаков сыпался битый шифер, а потом ещё и доски.
Ржавым хламом засыпало окрестные пустыри и окраины, то есть детям снова можно было идти и собирать его, и снова таскать сдавать обратно.
Но – куда?
Ни будки, ни джипа, ни работников вмиг не стало.