На свою голову.
С ним и с шофёром справились уже за квартал, а дальше гнали во всю прыть до вылесков, где и бросили несчастливый бусик, скатив его с холма в одну сторону, а сами помчались в противоположную.
Когда поскидывали весь костюмированный маскарад, бежать легче не стало: Чума оказался тяжёлый, упорно не хотел помогать ногами.
Как его ни "просили" – напрасно, поэтому бойцы штыками спилили стволик, привязали его, будто кабана, и, тряся по очереди, помчали через кустарники, мотляя так, что пленник скоро начал мычать.
Ему отняли кляп:
– Чёрти полосатые, ну вас в жопу, я лучше своими двумя.
И застучал ими, хоть и спутанными.
Он с грустью мог лишь прислушиваться к направлениям, особенно ползком, тут и чёрт не справится понять географию.
Наконец настал момент, когда его снова затрясло, на этот раз металлическим дном багажника.
Ничего хорошего впереди он не ждал, потому что не только наслушался московской пропаганды, но и сам нередко её творил, а потому свято верил:
распнут на кресте живьём или обольют горячей смолой.
...Уже на точке его засунули в самый тесный бункер, чтобы скрыть от начальства, ведь поймали слишком ценную дичь.
Слава Богу, приехали волонтёры, слава Богу, с Людмилой Ивановной, а у неё был некоторый опыт переговоров о пленных.
Здесь главное было не засветиться перед нашими штабистами, потому что за Чумой тогда бы только рак свистнул.
То же самое можно сказать и про московских штабистов, которые нашли бы ему иное применение, а не обмен на целый гурт укропов.
Так переговоры велись с помощью раций приватно между враждующими командирами, быстро, пока слух о пропаже лугандоновского вожака не разошёлся по СМИ, как бывало не раз, когда в плен с обеих сторон попадали не только командиры, но и политические деятели.
Вот это был лучший товар!
Такое самоуправство строго запрещал Киев.
И Москва, изо всех сил с обеих сторон борясь с "махновщиной", а на самом деле более всего опасаясь, что воюющие стороны научатся сами между собой договариваться.
И не только о пленных.
...Снова его долго трясло в пыли багажника.
Потом гнали бегом, и он ломал голову о выдумках укропов, "которые уже на весь мир прославились лютой жестокостью", и вздыхал о "клоунах", ожидая неприятных фантазий.
"Всё, блин, в шахту живьём сбросят".
Почувствовал под ногами асфальт: "ну, что ж, и перед шахтой он может быть".
Чума на самом деле был храбрый человек, и смерть его не пугала, потому что он её много раз переживал, а потому не имел к ней никаких чувств; волновало только, что придётся долго конать с переломанными костями на дне штрека.
Дальше его снова погнали с завязанными глазами, и снова рысью – он на каждом шагу ожидал пропасти, падения на дно шахтного ствола.
А вместо этого, когда с него сняли чёрную повязку, увидел перед собой лица родных и до безумия милых ФСБшников.
...На заставах ребята обнимались с освобождёнными побратимами, жали, хлопали по плечам, трепали за чубы; а Баняк всё время допытывался, как это так их очень быстро обменяли и на кого?
– На Чуму, – услышал в ответ.
– Как? – смутился он. – Нас? На такую крупную птицу?
– Ничего, – успокоил его Хантер. – Мы его ещё раз поймаем.
13
Есть, есть такое поверье, что нельзя слишком далеко заползать на вражескую территорию со снайперской винтовкой, однако это правило было не про Зверобоя – что значит бывший браконьер; особенно когда достал усиленные патроны, а ещё добротный глушак на дуло, то как даже нормальному человеку удержаться от азарта?
Называл он такие походы "рейдом", лазил вдоль шоссейных перекрёстков, попадал в какого-нибудь "бугра" в машине, а когда поднималась паника и туда сбегалось младшее начальство, добивал и их – вот тогда уже приходилось мотать удочки!
Сравнивая новую браконьерскую жизнь с той, прежней, довоенной, которая проходила в заповедниках, специальных зонах для начальства, он корил себя, что ещё тогда мог настрелять пурыцев, если бы в те далёкие времена пришла такая мысль в голову, – возможно, теперь бы и АТО не было? А что – десяток-другой ликвиднул, то, может, и история повернулась бы в другую сторону.
Слишком увлёкшись долгой своей охотой, Зверобой прозевал внезапную передислокацию фронтов, это он понял лишь тогда, когда всеми трассами поползли колонны тяжёлой техники, и тут уже стало не до браконьерства, потому что появился шанс и самому стать добычей.
Почему?
Потому что каждый раз не в том направлении двигался, то есть выходило в противоположную сторону от родного войска, так всё перекрутилось, что он понемногу почувствовал свою собственную панику, что заползала в душу.
Выбрав приметное место, он как мог "законсервировал" свою "драгуновку", потом замотал в "кикимору", всё это закопал, как следует замаскировав: гибридная война – это такая штука, что несколько раз быстро перекрутятся фронты и можно будет вернуться за своим добром.
И вот тут случилась главная неприятность: он не заметил, как где-то потерял лугандоновские опознавательные знаки-наклейки, чтобы прицепить и "сменить ориентацию".
– Размаскировался! – корил он себя.
Неужели когда-то существовали такие войны, что, двигаясь на канонаду, можно было определить линию фронта?
А теперь тот фронт сам не знал, где он находится, то что уж говорить про одинокого диверсанта?
Засекла его не контрразведка, а чокнутая бабка, которая затемно выгоняла пасти козу и наткнулась в лесочке на неосторожного укропа – тот, ворочаясь во сне, раздвинул маскировочные ветки, вот старушка и бросила козу, радостно подалась к сепарам, справедливо получив ящик консервов.
Его схватили быстрее, чем он успел проснуться.
Когда его били, он имел лишь одну радость, что вовремя избавился от снайперской винтовки, потому что снайперов никогда не били – их убивали сразу; а тут мужик мог притворяться простым солдатиком-дезертиром, который просто себе заблудился в вихре передислокаций.
А если добавить, что Зверобой имел большой тюремный опыт, то его лексика шевельнула в сепарах что-то классово близкое, наступило даже время, когда ему, со связанными руками и ногами, поручили рубить дрова – эта пантомима вызывала у поработителей чисто детскую радость: мол, видишь, люди на войне получили хоть какое-то развлечение.
– Бля, клоун! – радовались они каждому неудачному удару.
Добавить, что Зверобой подыгрывал, пускался в комедию, а к чему бы ещё тут прибегать? Под дулами автоматов, которые думали, что поймали клоуна, не зная, что это они попались.
Потому что с глубокого детства он имел один странный воспоминание, ещё из тех давних времён, когда и не мечтал, что вырастет браконьером, а подрабатывал на каникулах в родной деревне извозчиком.
То есть возил лошадёнкой на тракторную станцию воду и еду; механизаторы были из соседних областей, особенно комбайнёры, и потому корчили из себя крутых, вот и прицепились к нему за питьевую воду и отлупцевали:
– Хочешь, чтобы из-за тебя, щенок, у нас животы скрутило, ты ленишься, сука, набрать из путного колодца?
Ну, можно было их и понять: они ведь вкалывали круглые сутки – жатва такое дело, нервы и так натянуты, чтобы ещё какой-то пацан их тебе дёргал.
Однако единственный вывод он сделал неожиданно:
о, животы.
Это было как подсказка.
Так вот он решил насобирать дурмана, размял бобы и подбросил немало в консервы с борщевой приправкой.
Развальцевать крышки, досыпать, а потом снова закрутить не составляло проблемы для хозяйственного сельского ребёнка, но создавало ещё и алиби – ведь к казанам он и близко не подходил, то какие же могут быть подозрения?
К тому же он, привезя консервы, сразу же погнал прочь, правда, завернув за лесополосу, спрятался наблюдать, то есть удовлетворить своё простое детское любопытство – а что из всего этого выйдет, какой силы понос?
Эффект получился поразительный – вместо того чтобы ослабнуть от поноса, механизаторы быстро вылупили глаза и начали ползти. С ужасом парень смотрел: кто попадал в костёр, не чувствуя огня, к тем он кидался на помощь и как мог направлял в другую сторону, мотался среди ошалевших, догадавшись направить в овраг, а там они уже счастливо "буксовали" на месте.
Как они очухивались и боролись с мигренью, он не знал, потому что уволился из конторы и замаскировался аж на хуторе у своей тётки; словом, вспышка народной наркомании прошла для него бесследно.
...Сепарам особенно нравилось, когда какая-то чурка отскакивала в сторону и связанный Зверобой мелко прыгал за ней.
– Во, бля, как зайчик скачет, га-гага!
Как бы внимательно они ни следили, как бы ни пасли его, а заметить не могли, что он успевал каждый раз сорвать сбоку несколько бобов бурьяна – Донбасс ведь на дурманы богат.
Недолго ему дали передышку:
– Давай, давай, зайчик.
Но он успел в карманах размять зелье до того, как его заставили весело скакать к костру и носить дрова, хорошо, что котёл был широкий, и за дымом никто не заметил, как он подбросил туда "приправу".
Когда те сели к еде, ему наконец дали покой, он сидел и спокойно ждал, начал даже волноваться, подействовала ли трава.
А Бог его знает, может, она не дозрела?
А может, сорт не тот?
Однако с радостью отметил, что глаза у них начали расти, то есть вылезать, потихоньку начали они выпускать из рук ложки-казанки и вставать на карачки, настал желанный момент, когда все начали ошалело ползать – воспоминания его раннего детства не пошли им на пользу.
Не зная, как долго действует "рецепт", он доскакал до первого штык-ножа, перерезал верёвки и набросился, как зверь, на консервы, потому что дальше ещё много надо было силы. Одной рукой за банку, а другой хватал за воротники служивых, чтобы не расползлись.
...Лейтенант Мичурин с высоты своего роста первым почуял неладное за "зелёнкой", бойцы тоже схватились за оружие – как оттуда, подминая деревья и кусты рывком и боком, выскочил на трассу бронетранспортёр.
Люк увидел направленные на себя гранатомёты и открылся.
Оттуда появились поднятые вверх руки, потом хохот, а уже дальше и сам Зверобой к величайшему удивлению коллег.
Ещё большее удивление вызвал груз, который, едва открылись дверцы, начал без памяти выползать: лугандоны по-глупому улыбались и радовались, как их быстро упаковывали и штабелировали.
Друзья поливали парня водой, тёрли и выпрашивали правду:
– Ну не мучай!
– На далёком Тянь-Шане, в горах Тибета, как повествует легенда, жил себе святой монах из Шао-Линя, он был святой, потому что проповедовал ненасилие боем.
Влад, как и подобает интеллектуалу, скривился и сплюнул в сторону с досады, однако не стал портить шоу.
– Да при чём тут Тибет? Где он, а где Донбасс?
– Да при том, что вот однажды их монастырь окружили банды и начали требовать выкуп, а то хуже будет.