А когда улеглась пыль, Жора смог увидеть, что из всего этого осталась только совершенная закопчённая воронка.
11
Конечно, бетон надёжен, защищает крепко, но и тем плох, что сильно рикошетит, бывает, пуля несколько раз отскочит по подвалу, уже и покоцали немало наших укропов.
Вот тебе и гибридная война:
так случилось, что одна засада попала в другую.
"Только бы не подтянули пушку", – молил у Бога или у пушки Хантер, потому что если осколки рикошетят – тогда конец.
Хотя, честно сказать, и РПГ не лучше, ба даже простая ручная граната. Так что ребята заложили чем могли узкие подвальные окна и надеялись на подмогу. Потому что ситуация здесь менялась кардинально, крутилась несколько раз в день, и самое главное было выскочить из тесного подвала, чтобы потом и самим так же менять её и крутить.
Вдруг всё затихло, кто-то бы обрадовался, но опытные бойцы никогда в такое не верили – враг задумал какую-то подлянку или просто перегруппировался, что тоже не лучше, однако все понемногу откинулись кто на бок, кто на спину, чтобы хоть на какой-то момент переключиться.
"Это как на ринге между раундами", – рассуждал Хантер, – "хотя там есть надежда, что когда-то всё наконец закончится, а тут..."
А потом прогнал неуместные мысли, потому что что значит: закончится?
Не дай Бог, чтобы закончилось навеки, и начал усиленно думать-считать, сколько у него осталось патронов, и каждый раз выходила неплохая цифра.
Тишина тянулась и тянулась, пока каждому не начинала заползать тихая надежда, что педералы отступили, что наши их оттеснили от той проклятой бывшей котельной с предательски толстыми стенами, чья надёжная защита так затянулась.
Кто-то уже и потянулся за сигаретой, чтобы перебить едкий пороховой дым – "серой тянет, как от дьявола".
Потянулся к портсигару и Хантер, и в эту минуту увидел другой дым – сюда влетела граната из подствольника, "попали-таки, суки" – блеснуло в голове. Все шарахнулись по углам, однако вместо того, чтобы взорваться, она пыхнула дымом, "дымовуха?" – замелькала надежда.
И каждый затаил дыхание, чтобы выдохнуть его в противогаз, натягивая; странно, что дым какой-то лёгкий, слишком прозрачный, слишком, сказать бы, активный, да и когда это были дымовухи из подствольных гранатомётов? Да это же...
Очнулся от сильной головной боли, с трудом разлепил глаза и начал приходить в себя, пока не понял, что находится в совсем другом помещении, потому что без окон; потом из темноты проявились побратимы, кто-то рычал, а кто-то тоже приходил в себя, странным было не то, что безоружные, а что все разутые, постепенно вставала правда, от которой побежали мурашки не только по спине, – ещё бы, увидеть себя и друзей в таком месте и в таком состоянии.
И ничего удивительного не было, что он очнулся первым, ведь он был единственный, кого не ранило.
Поэтому Хантер решил расслабиться, пока есть такая возможность, потому что что их ждёт, то уже Бог знает.
Постепенно в памяти всплывали недавние обрывки, как его вяжут, тащат, бросают с кузова в склад с углём.
– Они, суки, на нас испытывали свои новые фокусы, – высказался Баняк про газовую гранату, и все согласились, дружно закивали головами, от чего снова начала возвращаться боль.
– Да, суки, нахимичили нового газа и начали испытывать.
– На нас? – дёрнулся Петруччо.
– А на ком же ещё? Не на лугандонах же.
– Ага, тех никакой газ не возьмёт, – попытался хохотнуть Хантер, но так, чтобы не всколыхнуть боль.
У него была своя версия, но не хотел портить другим настроение.
Всё дело в противогазах, он ещё раньше заметил, что если растянуть край маски, то он брался белыми трещинами, то есть был неизвестно какого года выпуска и из каких запасников.
Хотя вся проблема заключалась в выпускном резиновом клапане, который, потеряв эластичность, легко превращался во впускной.
– Бриться надо, – буркнул Булыга, – потому что щетина не даёт прилегать к морде. Вот газы и прошли.
– Бриться, чёрт его знает, когда было бриться, – шипел Баняк, потому что был твёрдо уверен: кацапы делают новые газы, что проникнут куда угодно.
Так вот, слабо споря, коротали время, однако каждого мучил главный вопрос: будут мучить или пристрелят?
Он подвинулся к ржавой батарее и коснулся её плечом – держалась она шатко; дёрнув, удалось расшатать один из крюков подпоры, что вышел из деревянного чипка, а с другого конца оказался остриё.
Все вокруг неторопливо наблюдали его большие усилия, не зная, как он их применит дальше.
Нападёт на охрану?
Или на повара, который принесёт баланду?
Или на "парашютиста", который принесёт парашу?
Кстати, параши не было и намёка, то есть запаха, что свидетельствовало – этот склад ещё ни разу не был тюрьмой, только пах углём.
В углу наверху был небольшой вентилятор, и Хантер начал его выковыривать, несмотря на презрительные взгляды, ведь отверстие всё равно было маленьким.
Просто они никогда не знали, что такое диггерство или хотя бы спелеология.
А там было такое правило:
если голова пролезает в дырку, то и всё пролезет, потому что голова твёрдая, а другие части тела наоборот эластичные.
Несколько раз Хантер падал обессиленный, но снова возвращался к делу, прекрасно понимая: чем дольше тут сидеть, тем меньше будет сил, а потому пытался использовать ту, что нагулял ещё на волонтёрской еде.
Баняк, потому что имел лучшую чуйку, лежал под дверью на шухере.
Ржавый вентилятор понемногу сдвинулся, ещё чуть-чуть вылез, дальше пришлось оборвать провода – и готово, отверстие освободилось, и тут надо сказать "спасибо" бывшей советской власти, которая практиковала, например, некачественный цементный раствор, что и сослужило в нынешней ситуации.
Самый молодой из них, Петруччо, кривил губы, зная, что это не путь к свободе, потому что слишком узкий для неё. Однако ему хватило ума не квакнуть, потому что всем и без того плохо.
Хантер просунул туда правую руку, как можно сильнее выпрямил плечо, ещё протянул, потом боком шею, потом затылок, дальше, дальше, но...
Он выпал назад обессиленный, и не столько от потери сил, сколько от неудачи.
Долго пришлось отдыхать, потому что педералы снаружи завозились, сновали, матерились, и все укропы замирали, ожидая.
Чего?
А это уже только Бог знал, чего.
Наконец Булыга прошептал на вентилятор:
– Засунь его назад.
И справедливо – если педералы увидят попытку, то неизвестно, в какую сторону повернутся их идеи.
Хантера же мучили другие мысли – если он не смог туда пролезть, то как это сделают другие, избитые и раненые?
Так вот все понемногу переводили дыхание и сомнения.
Поэтому он поднялся и начал раздеваться, все молча наблюдали этот новый цирк, зная, что он всегда был готов к фокусам. Но тут? Какой тут, к чёрту, шанс, кроме того, чтобы только разозлить федерастов?
Парень тем временем завязал свои вещи в узелок, выпрямился.
– Плюйте на меня, – сказал, почти приказал.
Кто-то и хихикнул, а кто-то и от этого отказался: клоун драный, нашёл время выпендриваться.
– Ребята, ну? Это последний шанс, ну, прошу вас, ну, может, ну, может, я приведу какую подмогу.
О! Точно знал, как попасть, вот и все потянулись к нему, и кто чем мог харкал на несчастного, он растирал на себе ту слюну, однако безразлично, слава Богу, темнота почти скрывала эту необычную для войны процедуру.
Кто-то даже ещё подставил спину, плечи, чтобы Хантер сунул в дыру узелок, а железный колышек себе в зубы; потом он словно уж потянулся туда – слава Всевышнему, отверстие когда-то замуровали совсем небрежно, неаккуратно, вот пальцам и было за что ухватиться, за что подтянуться.
"Наверное, мостили ПТУшники", – думал он про каждый такой кирпич или кривую щель, так вот выдох за выдохом утискивался и выталкивался, конца штрека он не увидел, а почувствовал носом – на улице была тёплая ночь; осторожно бросил туда узелок, тот мягко там исчез навсегда.
Долго всматривался, пока не увидел часового с фонариком, тогда вынул из зубов железяку и прыгнул вниз,
часовой не успел испугаться, потому что удивился голышу-укропу, тот имел лишь один шанс, лишь полшанса, он вогнал ему в ключицу, оттуда горячо брызнуло, потянул его с тропки,
когда выкинул, стало легче бежать, так что он даже успевал перевести дыхание, набирал ход, летел, зная наверняка, что не споткнётся.
...Тумана бойцы не любили, потому что он для блокпоста скрывал неожиданности, поэтому больше прислушивались, и чуйка их не подвела,
потому что оттуда выскочил голый, вымазанный, одетый только в автомат "Калашникова", до безумия радостный парень.
12
Он бы долго отсыпался, если бы ему не привиделось:
сквозь вентилятор пытается протиснуться Петруччо, однако лопасти вдруг закрутились...
Хантер вскочил как ошпаренный:
– Чего вы сидите?
Ребята с грустью смотрели на него, потому что сразу поняли, почему он подскочил.
– Ну, а что мы можем?
Ясное дело, атаковать вражеское логово и отбить пленных – это первое дело, но для такого нужен батальон или даже два.
Конечно, Хантер был уставший, недоспавший, сил ещё не восстановил, однако его начинало трясти, и он прекрасно знал себя, что в таком взвинченном состоянии способен долго и ловко действовать, несмотря ни на какие обстоятельства.
А также знал, что тогда и голова родит какой-то путный план, так всегда с ним бывало в безвыходных ситуациях – часто это просто действовал инстинкт, но, на удивление, просыпался холодный рассудок, не хуже интуиции.
Его мысли постоянно возвращались к бывшему разбомбленному клубу в Блочковатом, что-то там в руинах было спрятано, что-то вело его туда, но что? Он тщательно перебирал в памяти все обстоятельства, пока не наткнулся на кусок синей ткани, припорошённой рыжей кирпичной пылью.
Да, тогда под завалом они наткнулись на целый склад самодеятельного реквизита и даже коробку с гримом к какой-то исторической постановке, что даже начали спорить – это к "Тарасу Бульбе" или к "Запорожцу за Дунаем" – самым любимым любительским спектаклям.
Почему именно этот воспоминание сверлило голову?
Он начал копаться в боковых ощущениях, ассоциациях и с трудом вспомнил одну свою смешную мысль, что неплохо было бы переодеться в казачков и устроить где-то в их тылу скандал, то есть изобразить наскок на лугандонов и быстро смыться, а те уж пусть разбираются со своими настоящими казачками.
Потому что там и без специальных провокаций часто возникали острые стычки со стрельбой, даже с артиллерийской, – публика была совсем амбициозная, и каждый корчил из себя высшую расу, особенно казачки, потому что имели "славную историю", чего про дэнератов не скажешь, или лугандонов, потому что их дохлая история только начиналась.
Однако они имели то преимущество, что действовали на "своей" земле, а казачки хоть какие были козырные, а прибыли сюда аж из-за Дона, поэтому нечего и "ковыряться".
Так что самое трудное было не раскопать из руин реквизит и костюмы, а отстирать их, вот это была настоящая мука.
Потому что всё было большое, нарядное и долго сохло, так что Хантер чуть с ума не сошёл и требовал одеваться во влажное:
– На вас и высохнет! Какого чёрта ждать – наших ребят там сейчас пытают, а вы боитесь задницу намочить?
Пытают, а может, уже и расстреливают по одному, а может, отдают кадировцам на забавы.
А может, уже грузят в Россию на исследования – там уж никаких концов не найдёшь, там уже никакой маскарад не поможет, хоть мокрый, хоть сухой.
Особых хлопот доставил реквизит – нагайки, любимый атрибут казаков, их пришлось заново переплетать.
Хотя переход фронтовой полосы для разведчиков всегда большая морока, а делать это в длинных неуклюжих жупанах и кунтушах – задание дикое.
А особенно ползти по-пластунски, особенно через бурьян, особенно через репейники.
А потом ещё отряхнуться, очиститься – то уже бог знает сколько ребята придумали новых матюков.
Немного успокоились только, когда взялись за грим, прихорашивались, мазюкались, клеились, тут начались хохот и подколы.
...Автоохрана уставилась на них, как на марсиан – всяких нарядов тут видано, но таких пышных ещё ни разу.
Особенно на православном попе – настоящая длинная чёрная ряса с отлогами и вилогами, каких на военных капелланах отродясь не увидишь.
Успокаивало и то, что они не имели при себе никакого оружия, разве что короткие нагайки, но какая это оружие?
Знал бы кто, что на сгибе те имели вплетённый тонкий свинцовый кабель, то не так бы расслабились.
– Кто такие?
– Казаки донские, – был ответ, – вот, приехали за вас помирать, родимые.
Что ж, это было неплохо, хоть кто-то, хоть какие-то, а можно было выставить их в передовые пикеты.
– Шеф у себя? – тут Влад показательно вытянул бумаги.
Охрана тщательно рассматривала, делая вид, что понимает, – ведь здесь побывали какие угодно удостоверения, каких угодно образцов.
В конце концов, пусть внутренняя охрана разбирается с этим – видели тут разных, но таких – ещё ни разу.
Если бы не слишком пёстрый маскарад, то каждый охранник почувствовал бы отсутствие главного признака казаков – отсутствия густого водочного перегара.
В коридоре часовые успели удивиться "клоунам" раньше, чем насторожиться, потому что впереди торжественно-долготелесого есаула выскочил коренастый холуй в пёстром кунтуше и хлопнул себя по сапогу нагайкой:
– На караул! – вдруг скомандовал он охранникам.
Те не успели обидеться на такое неслыханное нахальство, как получили в лоб свинчатками и тихо сползли в объятия рядженых посетителей.
То же самое случилось и с двумя удивлёнными секретарями, которых быстро уложили в прихожей.
– Кто такие? – вскочил Чума из-за своего командного стола, увидев на пороге "цирковую" толпу.
– Преданные вам приднестровские вольные казаки, – услышал.
– Откуда?
Удивление его унялось необычайно колоритным нарядом пришельцев.
– Казачий разъезд прибыл по согласованному предписанию! – выкрикнул Влад, преодолевая акцент.
– По какому расписанию? – напрягся тот припомнить, потому что их поступало и устных, и письменных немало, не разберёшь.
Однако "есаул" уже раскрыл объятия братского приветствия, но на самом деле лишь чтобы отвести правую руку с нагайкой для удара.
Однако Чума был тренированный и успел поставить блок, но тут его профессионализм и подвёл.
Если бы били, скажем, бейсбольной битой, прикладом или штыком – то это бы сработало, но вдвое сложенная нагайка свернулась посередине, обойдя предупредительный локоть и грохнула по затылку, сразу выбив память.
– Машину, братья, машину! – толпа "клоунов" выбежала, неся на руках такого же в длинном жупане, из-под насунутого на нос башлыка торчали густые казачьи "усы".
– Что такое? – вскинули оружие те, однако казаки на то и глазом не моргнули.
– Есаул умирает, братья, – неподдельным отчаянием звенел Витько, бегом неся к крайнему бусику Чуму и утирая настоящую слезу, – перебрал, отравился и вот – сердце!
– Давай, давай, родимые, ещё спасём! Братья! – гудел, выставляя наперёд большой крест батюшка.
– Гони в больницу! – визжал Влад.
– Помогите занести!
И один охранник помог.