У него была кличка "Чёрный майор". Я его хорошо знаю.
– Он тоже из Черновцов?
– Хуже, из Афганистана. Он там у нас быстро прославился, потому что распределял бойцов.
– То есть?
– Ну, там отбирали в спецподразделение ненадёжных, ну, тех, кто много болтал или что-то такое.
Оказывается, в Афгане коммунисты собирали вместе всех подозрительных служак, а потом такой объединённый отряд вывозили в горы, там им определяли маршрут, а в его конце обещали, что вертолётами всех подберут. Но никто, конечно, не прилетал, и постепенно моджахеды истребляли таких солдатиков. Или загоняли их на минное поле, или подставляли под артиллерийское уничтожение, переставив координаты под свой "дружественный" огонь, или, или, или...
Лейтенант ещё не дослушал Сивого, а уже наверняка смекнул, что ждёт впереди их с Владом, ведь в условиях здешней гибридной войны то самое "или" осуществить куда легче, чем в Афганистане.
И когда генерал Хомченко начал осмотр техники и блиндажей, он быстро послал Тольку и Влада с лопатами к переезду, чтобы скорее углубили колею в канаве:
– Прокопаете и быстро бегите оттуда!
Прощались с начальством, а Мичурин уже переключил свою мобилку на автоответчик, заботливо обернул поролоном и, выждав удобный момент, засунул её за бампер генеральского джипа. Потом этой же рукой пожал руку Хомченко и отдал честь.
Мотор приятно заурчал, и кортеж откатился.
Мичурин вместе с Сивым устроились на пригорке и наблюдали через бинокли, как генерал с сопровождением приблизился к разбитому мостику и двинул в объезд через ручей, двинул, пока вдруг не клюнул в неожиданно глубокую западину и встал.
А Мичурин, взяв у Сивого телефон, набрал несколько раз свой же номер, и бывший афганец каждый раз бормотал туда какие-то невнятные сообщения о переправе и скоплении:
– Да я тебе говорю, ей-Богу, не назову квадрат, потому что это сейчас большой секрет!
Джип всё ещё буксовал, оседая глубже на подводной колее, ещё надсадно дёргался, а уже небом проносились огненные струи "градов", которые густо накрыли бывший мост и нынешний переезд, и бойцы, словно на футболе, очень переживали, попадёт ли? Вот дважды рвануло, подбрасывая вверх воду и дно – сначала поднималась грязь, ещё выше брызги, но выше всего взметнулись металлические обломки джипа.
Сивый с Мичуриным ещё какое-то время наблюдали, а лейтенант уже радовался мыслью о будущем жадном свидании с Галей, а ещё о том, как она нежно обнимет, прилетит и прошепчет-расскажет, что будущее переформатирование воинских частей отменено, и что он, Мичурин, останется навсегда в своём родном подразделении.
А главное – недалеко от спецотдела, в котором служит Галя.
Он опустил бинокль, потому что и так было прекрасно видно, как улеглась назад грязь, как уселись брызги, и небольшая радуга вспыхнула над ними; Мичурин ещё раз припал к окуляру, а потом, вздохнув, прошептал:
– Ну и чёрт с ней, с той мобилкой!
29
– Суки ленивые, суки!
Ругался Жора, и не просто так. После ночных взрывов педеральной колонны с холма в овраг скатился немалый боезапас "градов", а сраные наши интенданты никак не приедут и не загрузят – так и лежит добро и гниёт.
Он так часто возмущался, что бойцы уже и начали догадываться о настоящей причине – таким образом он каждый раз напоминал о своём бессмертном подвиге – расстреле вражеской автоколонны из пушки разрушенного танка.
А что оставалось делать? Заслуженный орден или хоть медалька уже в который раз его обходили.
Правда, Галя-Чупакабра из контрразведки сообщила, что денежная награда, которую федерасты назначили за его голову, с того времени удвоилась. Но ведь не будешь бегать везде и хвастаться суммой в долларах, не повесишь же её на лацкан?
– Потому что ещё какая-нибудь сука из своих тебя сдаст, – резонно голосом бывалого западника заметил Сивый.
– Из своих? – насторожился Жора.
– Ну, из тех своих, что штабные, – успокоил его дед.
Конечно, сказанное в шутку никак не касалось побратимов, ведь их рейтинг в долларах тоже был немалый.
Ага, насолили кацапам, хорошо насолили.
Уже в который раз, выползая из своей засады, Жора слеп на глаза, чтобы не видеть тех брошенных блестящих реактивных снарядов.
Тут снова начиналась брань в рацию:
– Суки, суки ленивые! Вы бы хоть посчитали, сколько этот боезапас стоит? Ага, по тысяче долларов штука!
Друзья сдерживали улыбки, потому что начинали считать, а сколько же теперь стоит сам Жора? И после всего подсчёта улыбка сходила с их лиц. Страшно представить, сколько тех долларов разбросано осколками по всему Донбассу, куда ни глянь – всё густо усеяно железяками купюр, за эти деньги можно было бы трижды поднять его из разрухи, а они наоборот – ввергали его в ещё более глубокую пропасть.
Наконец одной подходящей ночью те "реэсы" всё-таки вывезли.
Однако Жора не поленился заползти туда и увидеть, что некоторые, замаскированные "сукиными интендантами", скрытые от его зоркого глаза, так и лежат себе, безнаказанно ржавея, мокнув или сохнув.
– Суки! Суки позорные! – не унимался Жора.
Правда, он не был искренним до конца, ведь, обследовав на ощупь невзятые "тыловыми крысами" трофеи, убедился, что "суки" не забрали их из-за определённых повреждений: тут была вмятая боковина, там чуть прибит запал, там трещинка – словом, формально "суки" были невиновны, но!
Можно же было как-то их применить, ведь каждая из них стоит штуку баксов. Невольно парень сам начал размышлять, а что же его мучает? Пока не вспомнил: уничтожив вражескую металлобазу, чуть не подвергся обратному удару – металлолом разлетелся, едва не убив своего подрывника, тогда на него упал и вонзился в землю немалый странный цилиндр-стакан, приваренный к большому лому с "ушком", то есть так называемый колодезный бур.
Запечатлелся он ему в памяти – и всё. Но почему? И тут Жора понял – ведь он всё время думал, где бы ему достать таких труб нужного диаметра, чтобы зарядить реактивные фугасы и выпустить по врагу, хоть те заряды и некондиция, но! Куда-нибудь всё-таки долетят.
Вот советские "катюши", так те уродцы вообще без труб летали, и что? Пугали немцев ещё больше, потому что попадали куда-попало, и аккуратных немцев именно это больше всего и страшило.
Да и сами "катюшники" ненавидели своё оружие, и не потому, что эллипс поражения составлял три на полтора километра, а потому, что они иногда просто не взлетали, а, зацепившись, свистели над головой, пытаясь взорвать в воздухе своих же миномётчиков.
Советские гвардейские миномётчики больше всего любили "Луку Мудищева", советский аналог фашистской "Фау-1", только уменьшенный.
Почему "Лука", почему "Мудищева"?
Потому что фаллосоподобный. Однако гигантский пенис не из-за этого вызывал симпатию, а потому, что стартовые провода этой штуковины отматывались далеко за позиции, так что полутонными зарядами можно было лупить с удовольствием, не опасаясь никакого ответного огня, в отличие от "катюш".
Всё это долго мучило Жору и никак не хотело объединяться с дебильной конструкцией колодезного бура, пока парень случайно не наступил в сусличью нору и чуть не сломал ногу.
– Сука! – завопил он вместо "эврика", как это полагалось бы изобретателю в момент озарения.
Затаив дыхание, чтобы открытие не вылетело из головы, Жора помчался к руинам собирать оборванные со столбов провода, а потом – поднимать бойцов, ведь начинало уже вечереть, и те, недовольные нарушенным вечерним отдыхом, вынуждены были напрягаться, вызывать в себе энтузиазм и отправляться на подвиг.
Если бы кто увидел со стороны вереницу бойцов, которые двигались словно цепочка зулусов, несущих на жердях подвязанную добычу, –
вот так и укропы тащили, согнувшись, притороченные реактивные снаряды типа "град".
Потому что та же Галя-Чупакабра сообщила координаты нескольких подготовительных лагерей, где федерасты муштровали завербованных лугандонов, чтобы превратить их в убийц своего народа, странно, что расположение было ближе всего к этим нашим позициям.
Впереди шагал Жора, неся длинную железяку, то есть славный колодезный бур.
Долго они шли, пока не вышли на удобный пригорок, густо прикрытый кустарником и ещё расположенный ближе всего к вражеской территории.
Разгрузились и попадали; только не Жора – тот принялся устраивать, втыкать жердь в направлении далёких тренировочных лагерей, он и на компас поглядывал, и на ватерпас, и на карту, да и к земле припадал и сердцем, и ухом.
– Это с неё запускать будешь? – кивал на жердь Сивый.
– Твоего хера привяжу и запущу, – привычно отвечал Жора, чтобы хоть как-то развлечь коллег.
Сплюнув на ладони, взялся за бур и начал грохать в землю, вытягивая с каждым ударом цилиндр с глиной и, вытряхнув, снова забивал. То есть целил в грунт под определённым углом и направлением, замахиваясь параллельно жерди, бил в землю, вытряхивал и снова бил, понемногу долбя "сусличью нору", только аккуратнее и ровнее.
Тут возникли две проблемы – ведь бур был меньшего калибра, чем "ураганы", поэтому приходилось немного расширять диаметр, а во-вторых – не напороться на камень.
Друзья наблюдали за ним, пока Витька не подменил парня в этой мороке.
И вот наконец начали прикручивать провода и ставить ракеты на боевой взвод, дальше осторожно опускали в "стволы".
Контактная группа была из доски, куда Жора забил гвозди, обмотал жилами и соединил с клеммами.
Наконец все торжественно попрятались и замерли. Первым перекрестился Сивый, как набожный галичанин, а за ним и все остальные.
– Ну, с Богом, – выдохнул Жора, – то есть получи, фашист, гранату! – И ткнул проводок к закороченному гвоздю, накрутил машинку, а потом нажал кнопку.
Земля немного подумала, потом бухнула, выдыхнув огнём в ночное небо, аж все залюбовались, кроме Жоры, потому что он, матерясь, совал запал к следующим контактам, и пригорок отзывался благодарным толчком, выбрасывая из себя смертельное содержимое; едва ли не последний из них неожиданно дёрнул за собой шнур вместе с клеммами и машинкой и выкинул за кусты.
Однако за далёкой лесополосой ночь начала рваться вспышками, казалось даже, что сияние доходит аж сюда, ну, это у кого были бинокли.
– Жора, ну ты Жора, – нежно посмеивалась в рацию Галя-Чупакабра, – ну ты, блин, дал.
Он застыл возле трубки.
– То есть, Чупо?
– Ну, влупил в мир, как в Божью копеечку, – и она начала назидательно перечислять то, что поступило с пункта наблюдения, и с каждой новостью лицо парня серело.
А что? Разве у него была возможность корректировать угол запуска? Или хотя бы сделать пристрелочный удар, чтобы потом нацелить другие?
– Так снаряды же были помятые, – слабо оправдывался он.
– Но шухеру наделал, – успокаивала его рация.