Сделал же такое неплохое Жора Хантер.
...Полдня ушло на репетиции, тут главное сымитировать не сходство голоса, а правдоподобность интонации. Больше всего его удивило, что матерные слова удавались с первого раза.
Наконец включили рации, и в эфир полетело:
Карабас:
– Шо там случілось, какого хєра?
Буян:
– Да тут коє-какіє ізмєнєнія, впредь нужно імєть в віду.
Карабас:
– Какіє-такіє?
Буян:
– Да вот решено утвердіть загрядотряди, панімаете.
Карабас:
– Во хєрня, а нахєр оні нам?
Буян:
– Да вот такое дело, что не нам, а, собственно, нашім друзьям кадировцам.
Карабас:
– Во, бля. А чєво ім?
Буян:
– Ну, ви же уведомлены, что оні в прошлый раз отказалісь атаковать укропов, дескать, не получілі прєдидущіх выплат по труду.
Карабас:
– Хєрня. Ім всю дурь до грамулічкі било отвешено на хер.
Буян:
– Да не о том, а, собственно, о деньгах, оні отказалісь брать отєчєствєнниє, а настаівают, как било договорено, в інвалютє.
Карабас:
– Вот дєлов, б...., х..і єріпєняцца. Да я тут прі чом, б....? Не крутіте яйца, товаріщ.
Буян:
– Да, собственно, прі том, что когда оні сегодня пойдут в лобовую на укропов, то сзаді іх активно, так сказать, поддержат загрядотряд. Ну, панімаєте, ето актівно скажется на сніжєнії колічєства получателей зароботной плати.
Карабас:
– Вот тебе, б...., і економія. Да х.. с німі, чєбурєкамі, а мне то какое дело?
Буян:
– Да такое, что ви, так сказать, на іхніх плечах потом ворвьотєсь на позіциї укропов і легко імі авладеете.
Карабас:
– Ето дело.
Буян:
– Ну і, соответственно, пойдут награди і наградниє, панімаєте?
Карабас:
– Дурак бил би, єслі б не понял.
Буян:
– Так ви поддєржіваєтє подобную ініціативу?
Карабас:
– Да хєр би не поддержал, мудак я, что ль...
Тут радиосвязь "оборвалась" переходом на другую частоту, и в тот же миг операторы зафиксировали глубокое молчание на всех кадировских волнах.
Потом там поднялся галдёж на чеченском языке,
потом лютая грызня с федерастами, лугандонами и деенератами,
сыпались требования и маты –
вся аппаратура у Чупакабры не успевала фиксировать, а потом всё стихло, как это бывает перед боем.
Если кто понимает в выстрелах, то знает, что когда звук летит от тебя, это не так громко, а вот когда летит в твою сторону, то бывает, аж колени дрожат.
Так вот – того вечера выстрелы посыпались на наших обильно, но потом они обернулись в совершенно противоположную сторону!
Аж все удивились.
Все, кроме Мичурина, потому что он один знал, почему кадыровцы начали бить по своим союзникам.
Тренькнула рация, и Мичурин услышал нежный голосок:
– Привет, друг Мичурин. Как там у вас?
– Всё идёт по плану, Галя, – впервые назвал её по имени. – И даже больше того – молотят так, что мама дорогая. Кого это они?
– Молотят в заградотряды из казачков и федерастов, – радовалась Чупа.
– Так, значит, заградотряды – это не выдумки?
– К сожалению, нет. А может, и к счастью. Ну и прекрасно, потерпите ещё минут десять и контратакуйте их там всех к чёртовой матери.
– Ты думаешь? – колебался он.
– Как там было сказано: на чужих плечах врывайтесь на чужие позиции.
Она ещё что-то добавила, но Мичурин не разобрал:
– Что? Что ты сказала, Галя?
– Аллах акбар!
20
К такому рёву невозможно привыкнуть – он хуже канонады, потому что село лежало в низине и вертолёты заходили бреющим полётом на крутой вираж, разбрасывая своими вихрями остатки пожарищ, не говоря уже о прелой листве.
Но каждый раз Кирилко вскакивал с постели и бежал из своей руины к колодцу, хватал рогатку и швырял в врага камушек, обмотанный верёвкой.
Лётчики уже знали его:
– Хуйнуть, што ль? – смеялись, тряся амуницией.
– Да он патрона не стоит-то, даже холостого.
– Во гадёныш.
– Да чё там, играет пацан.
Отгрохотало, а Кирилко удивлённо смотрел им вслед, потом обессиленно рассматривал свою рогатку и осторожно клал на цямрину.
Среди разрушенных усадеб колодец казался монументом – ещё очень давно, когда был жив отец, то выложил, а корбу сделал из нержавейки где-то с Западной, цепь морскую аж из Крыма, словом, было на что посмотреть, чем похвалиться перед людьми.
Даже перед теми, кто налетал бреющим полётом.
– А ну, смотри-ка: выскочит хохлёнок или нет?
– На спор? – скривился пилот холёным лицом.
– Да нетушки, тут запросто проиграешь, – кричали они меж собой в лингафоны, заворачивая свои "Чёрные акулы" вдоль разбомбленного азимута, – и вправду, парень каждый раз выбегал, стрелял из рогатки и ещё долго грозил небу кулачком.
– Гады проклятые, – кричал, – всю рыбу разогнали!
Он не понимал, почему его оружие такое бессильное, поэтому лазил по руинам не только в поисках еды – где под обломками крупа завалялась, где зерно, – а и высматривал более мощное орудие, пока не увидел осколок чугунной дверцы с идеально острыми рубцами.
Принёс домой (то есть в то, что от неё осталось, слава Богу, один уголок) и начал переделывать рогатку, то есть взял большую развилку, прицепил более мощную резину от автокамеры, чтобы двумя руками растягивать, а уже потом привязал к верёвке чугунок, вложил в кожанку рогатки и бережно всунул всё это на цямрине.
Думать о своей судьбе ему было некогда, потому что жизнь состояла из поисков, а потом из обмена на путное, ведь гуманитарка сюда уже не доходила.
Разве что выпросишь у проезжих; они же не знали, что он сирота, у которого новая война всё раскрошила и забрала.
– Вон, бля, пацан копается, – выглядывали из своих подвалов односельчане.
– Да, нелегко ему, помочь бы, дак самим нечем помочься, – сокрушённо качали головами бывшие пенсионеры, зная: пока парень суетится, значит, есть у него какой-то запас.
Когда оно ничьё, то кому за него болит?
Особенно, когда заметили, что он ухитрился рыбу ловить, закидывая наживку из рогатки, – значит, не пропадёт.
Собственно, эта длинная леска и зажгла его, навела на спасительную мысль, что не только рыбу можно ловить на крючок.
– Что лучшая закидушка не с удочки, а с рогатки, – комментировали издали такую рыбалку погорельцы, когда селом тонко тянул запах печёной рыбы.
– Ге, – гомонили, – этот не пропадёт.
...На этот раз он выскочил под низкие закрученные тучи одетый, потому что решительно приготовился, а когда небесная машина подлетела, заглушая всё рёвом, растянул изо всех сил свою резиновую пращу и пустил чугунок далеко впереди винта.
И на этот раз рассчитал точно – металл оказался проворнее прежних камешков:
попал под лопасть, мгновенно его с леской затянуло на вал, закрутило, тонкий моток на земле сразу размотался и взлетел в воздух, таща дальше за собой цепь с вёдром, потом бешено раскрутив корбу, –
цепь змеёй взвилась вверх и обвилась под винтом,
акула клюнула, и уже не машина тянет цепь, а цепь машину,
лётчик налегал на газ,
вертолёт рывком выдрал из бетона всю корбу и потянул железяки, однако начал крениться набок, дёрнув к себе металлическую цямрину, обкрутился ею, потому что корбой стал теперь он сам, выбив себе стекло кабины,
дёрнулся раз, другой, потом надсадно взревел мотором, теряя равновесие, и начал клевать носом, пока не грохнулся боком среди камней и кустов – подпрыгнул, теряя винт, разбрасывая лопасти, сбивая кирпичи в пыль,
и грохнулся на землю, погрузившись в собственную вспышку, сыпанув вокруг огнём и чадом.
Парнишка даже не вздрогнул от взрыва, так крепко напряглось его тельце. Он взошёл на расколотый фундамент колодца и в сжатом кулачке показал небу своё оружие, и небо увидело его.
21
Жорик имел большую силу воли и знал, как ею пользоваться, иначе как бы он жил? Попав из одного окружения в другое, крался негостеприимной местностью с одним желанием – поесть.
Из еды нашёл лишь дохлую рыбину у берега, однако огня разводить не стал, а, напрягши все энергетические поля вокруг желудка, сгрыз её, не вдаваясь в кулинарные ощущения.
Однако это лишь обострило голод, который начинал паниковать, а Жорик опасался третьего окружения, а там точно не накормят, и проклинал эту гибридную войну на чём свет стоит.
Ночью, когда все запахи ложатся спать, пищевые приобретают особую силу, тем более, что благоухало явно казарменным меню, к которому у бойца были натренированы чувства.
Ползя туда как по компасу, Жорик обезвредил растяжку с гранатой и очень радовался, ведь теперь был хоть при какой-то оружейке.
...Солдатик крепко спал на посту, густо сопя вечерними сардельками, и Жорик не стал прерывать ему сон, пока не найдёт пахучего харчеблока.
Нюх в темноте, бывало, действует лучше зрения, так что, нащупав им полевую кухню, он добыл центр кулинарных соблазнов.
Конечно, там всё было вылизано, видишь, никто не позаботился о юном диверсанте, он ощупал надеждой всё, что там было, однако вражьи кацапы не оставили ни корочки хлеба, только один аромат гречневой каши с сардельками.
Носом уловил питьевой бак и наконец напился досыта.
Потом, отпоров шеврон на рукаве, достал секретного пенальчика, там была не только символика с изображением невинной веточки укропа, но и потаённое содержимое – таблетки, которые ему подарила Тося, когда они встретились возле штаба:
– Ты киллер, прости, то есть разведчик, тебе это пригодится.
Осторожненько откинул голову китайской ящерки на пенале и вытряс в бачок немало таблеток, сказано: диверсант; хоть и есть поверье – нельзя плевать в колодец, однако народная мудрость молчала про цианид.
Вода немного оживила силу воли, зрение улучшилось, и парень заметил свет.
То светилась надпись:
"Призраки".
Ну, конечно, синего флуоресцентного цвета, как и положено на передвижной казарме, сколоченной из броневых листов, кроме надписи её ночью выдавало ещё мощное сытое храпение, что просачивалось сквозь вентиляцию.
Не удержался, чтобы не плюнуть в надпись "Призраки", потом, крякнув, вынул парашу из биотуалета, конечно, чтобы не нарушать армейский порядок, плюнул туда напоследок ещё раз:
– Призраки, блин.
Ещё в мирное время он был очень начитанным парнем, с малых лет его сильно волновала загадка "Убийства на улице Морг" Эдгара По, где произошло непонятное преступление внутри замкнутой комнаты; и Жорику неожиданно блеснула мысль, что он только что повторил давний литературный подвиг основателя детективного жанра.
Гордость была немного усилена тем, что не забыл изнутри к сидению прицепить растяжку с гранатой, чтобы улучшить классический сюжет, но самое время было быстро думать об иных сюжетах, например, как отсюда как можно скорее выбираться; и Жорик осторожно потянулся между другими передвижными казармами, чтобы не потревожить их сон, жалея, что не может потревожить.
22
– Что-то вроде горит, – потянул "дедушка" носом по салону авто.
– Сам ты горишь, – крякнула "бабушка", – это кофе.
Тут он увидел у неё термосик и удивился, как давно, оказывается, он не слышал этого запаха, она допила и вылила остатки гущи ему.
Он поплямкал:
– Арабик с робустой, – и каждый улетел в далёкие воспоминания, когда можно было бродить по кофейням и перебирать разные сорта, исключительно самые дорогие.
"Бабушка" тщательно закрутила термосик, опустила стекло и выбросила его в окошко, он странно крутанулся в воздухе и попал в собственный прицеп с дровами, отскочив навсегда в мокрые сугробы.
Авто долго искало, куда съехать с мокрой трассы, пока не нашло избитый снарядами гай, где можно было закатиться вместе с прицепом и не бросаться в глаза.
"Бабушка" размотала платок, сняла седой парик и бросила его на заднее сиденье, некоторое время погружалась в воспоминания о прошлом, потом сквозь стекло смотрела, как её спутник перебирал поленья в прицепе и, выбрав несколько симпатичных, взялся за странные действия:
расколов пополам, выдолбил середину,
выкурив сигарету, взялся за следующую.
– Галя, долго ты там?
"Бабушка" снова надела парик, закуталась платком, взяла потерянную сумку и неожиданно ловко выскользнула из салона, осмотрела половинки полена, принялась укладывать туда пакеты с белым порошком, а восхищённый "дедушка" добавил ещё детонаторов, Галя намазала половинки клеем и тщательно сомкнула их вместе, вытерев пальчиком.
– Да, – хмыкнул "дедушка", – вот так наркоманы перевозят наркоту.
– А ты думал, – улыбнулась она и бережно уложила их сверху кучи, вытерев пальцы об борт.
"Дедок" накидал немного и нормальных дров, потом закинул за куст долото, и они, поскрипывая ржавыми рессорами, выкатились на асфальт.
Предместье началось с промзоны, промзона началась блокпостом.
Боевики долго осматривали документы и машину, приказали откинуть брезент, пошевелили поленья.
– На продажу везёте? – догадался старший.
– Да на какую теперь-то продажу? На обмен.