Тарасовы пути Страница 11

Как-то студенты пришли раньше обычного. Ни хозяина, ни хозяйки не было. Один из студентов начал читать, и Тарас услышал слова:

...Свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

— Это Пушкин посвятил декабристам, — прошептал юноша.

Каким декабристам? О них Тарас еще не знал. У кого бы ему расспросить?

Парня тут же одернули:

— Тише! Этого не надо!

Но юноша, взмахнув кудрями, вызывающе посмотрел и все же дочитал:

— Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Тарас сразу вспомнил песни Мицкевича и пылкие строки на клочке бумаги, которые читала милая Дзюня. Вот он какой — Пушкин, Александр Сергеевич!

Потом на какое-то время субботние вечера прекратились. Хозяин молчал, закусив рыжие усы, зло смотрел на всех, словно все были его врагами. Братья хозяйки поглядывали на него с неловкостью. Оказалось — он вместе с двумя товарищами подал свои работы и «прошение» в Академию на звание свободного художника. Тем дали, а ему — нет. Он был мастером квалифицированным, но только мастером — не хватало образования и живописного таланта.

— Без меня все равно господа художники и архитекторы не обойдутся, — мрачно бросил он Катерине Ивановне. — Что, я даром столько лет работаю? Как только здание украшать — Ширяева зовут.

Очень некстати подошёл тогда к нему Тарас:

— Дайте что-нибудь перерисовать. У вас ведь есть разные рисунки.

— Что?! — рявкнул хозяин. — Я их собирал для твоих грязных лап, что ли? Знай своё место и не суйся в барский ряд.

С болью отошёл Тарас. А ведь книжки читает, с художниками водится, а сам — как пёс на сене. И всё же на клочках бумаги он всегда, в украденные короткие минутки, что-то рисовал — выдумывал новые орнаменты для стен, плафонов, дополнял, переделывал то, что видел.

Товарищи-ученики с восторгом смотрели:

— Да такого и хозяин не придумает! Честное слово! Ему всегда другие художники узоры придумывают.

Глянув на рисунок, который Тарас не успел спрятать за пазуху, и хозяин в этом убедился.

«Рисовальщиком будет, — подумал он, прищурив с презрением глаза. — Ну, теперь подождите, кто перепрыгнет артель мастера Ширяева!»

Он приказал Тарасу сделать узор для плафона в квартире, которую начал оформлять, сухими точными словами объяснив, что нужно.

— Из этого, лобастого, толк будет! — сказал он подмастерьям. Но положение Тараса не улучшилось. То же чердачное помещение, убогий тюфячок, бурда на обед с куском чёрного хлеба, малярский халат, не стиравшийся годами. Только работы прибавилось.

Мастер живописных и малярных дел Ширяев умел выжать всё, что только можно, из своих подчинённых. И как его боялись все ученики, как его боялся Тарас! Ему казалось, всё самое худшее, грубое и суровое от всех его прежних учителей соединилось в этом хозяине.

День за днём, год за годом — уже четвёртый год пошёл с тех пор, как он работает у Ширяева. И исполнилось двадцать два года его собственной жизни.

Ни праздников, ни радости. А серые пытливые глаза всё с той же жадной любознательностью глядят на мир, а непослушный русый чуб, падающий на крутой широкий лоб, придаёт ещё больше упрямства круглому, чуть вздёрнутому лицу.

— Ребята, а вы знаете, что завтра праздник в Петергофе? — спрашивает он вечером у друзей. — Каждый год 1 июля праздник, а мы ни разу не были. Говорят, в Петергофе фонтаны, дворцы, иллюминация будет. Завтра же воскресенье...

— Не болтай, Тарас, — останавливают его товарищи. — Будто хозяин тебя отпустит! Что тебе только в голову не придёт?!

И впрямь, чего только не приходит в голову Тарасу? Он уже пятый год в Петербурге, а в Петергофе ни разу не был. Молча ложится, но решает рискнуть. Завтра ведь воскресенье. Скажет хозяину, что ходил на барский двор к управителю господина Энгельгардта. Скажет... Да как-нибудь выкрутится.

Он ложится с твёрдым намерением встать ещё до рассвета и отправиться посмотреть Петергоф. В кармане есть полтина — с горечью заработанная, давно отложенная.

В петербургской ежедневной газете «Северная пчела», в разделе «Внутренние известия», спустя несколько дней такими пышными словами описывали этот необыкновенный праздник:

«1 июля жители Санкт-Петербурга и многочисленные гости из других городов и даже из чужеземных земель праздновали день рождения всероссийской императрицы в чарующем, единственном, несравненном Петергофе, который, как и все творения Петра Великого, носит на себе печать величия, оригинальности и исключительности.

Тысячи экипажей выехали от заставы, девять пароходов беспрестанно курсировали туда и обратно с пассажирами. Сотни тысяч людей, довольные, весёлые, восхищённые радостным днём, двигались по аллеям Петергофского сада.

Торжеству небес соответствовало торжество на земле. Мы видели петергофский праздник не раз, но никогда он не казался нам столь блистательным, столь грандиозным, роскошным и удачным, как теперь. Ни одна лампа не подвела; филигранные решётки разливали чарующий свет среди зелени, сквозь которую просвечивало голубое небо. Огромная звезда с вензелем императрицы сияла над каналом в торжественной тишине, без малейшей неудачи.»

Казалось, все жители Петербурга решили побывать на празднике в Петергофе. Они заполонили все улицы и переулки маленького городка, и пройти по нему было крайне трудно. Даже вокруг самого Петергофа вся местность была покрыта самыми разными экипажами, бричками, каретами, палатками. А сам парк — и говорить нечего, народу было не счесть! Но развлекался каждый по-своему.

По широким аллеям гуляла роскошно одетая «чистая публика». Какие пышные туалеты у дам! Какие модные сюртуки, галстуки, жилеты, расшитые золотом, у мужчин! Точно павы и павлины, они шествовали неторопливо, важно. Казалось, они боялись показать искренний интерес к празднику, а больше старались произвести впечатление. Хотя трудно было сдержать восхищение перед игрой знаменитых петергофских фонтанов, которые каскадами ниспадали с террас, образуя аллею невероятной красоты от дворца к морю.

Прогулявшись чинно по аллеям, они садились отдохнуть на веранде «Монплезира».

Куда веселее было у палаток с претенциозными названиями «Париж», «Лондон», «Лиссабон». Там толпился народ попроще. Хохот раздавался возле разных затейливых грибков, беседок. Неопытные девушки и юноши из простого люда садились под ними на скамейки — и вдруг на них выливался дождь.

Слышались крики торговцев разными сладостями, которые с лотками на шее бродили среди толпы. Но то тут, то там в людской массе появлялись голубые мундиры — и рядом с ними мгновенно стихали смех и гомон.

Тарас, конечно, не приехал экипажем, не приплыл на пароходе. Он добрался пешком весь путь от Петербурга до Петергофа, и, уставший, запыхавшийся, раскрасневшийся, вошел в парк. Он только бросил взгляд на верхний сад с широким бассейном, откуда поднимался бог морей Нептун с подданными, и поспешил вниз, за дворец, где, как говорили, можно было увидеть невероятные чудеса.

Брызги фонтанов, переливавшиеся на солнце всеми цветами радуги, ослепили его взгляд. Дворец, статуи, фонтаны, пестрая толпа... От усталости, от этого каскада впечатлений у Тараса на миг закружилась голова, и он зажмурился, а когда открыл глаза — прямо на него медленно, важно шёл сам хозяин Ширяев, в новом длинном тёмном сюртуке, наглухо застёгнутом, и вёл под руку свою жену Екатерину Ивановну, в таком роскошном платье с оборками и кружевами, что она заняла пол-аллеи.

Тарас смутился. Он опустил голову и спрятался за каких-то молодых людей. Уже не существовало для него ни этих дворцов, ни террас, ни могучего Самсона, ни фонтанов. Тут был хозяин, мастер Ширяев, в полной власти которого находился Тарас.

Он тихо вышел из парка и побежал обратно. Столько людей гуляло и веселилось, любовалось вечером затейливой иллюминацией! Разве мог быть праздник для него? Он добрался до своего чердака и, растянувшись на соломенном тюфяке, заснул тяжёлым сном.

*

Его интересует всё, что происходит вокруг, только даже лишней минутки нет, чтобы побродить среди людей, послушать разные новости. Вот в последнее время все говорят о железной дороге. Что это такое? Немало дорог прошёл Тарас — и пешком, и с барином на запятках его кареты, а в детстве ездил с отцом, с чумаками на волах. Да не только крестьяне — даже некоторые старые помещицы в Украине, боясь, что лошади понесут, отправлялись в дальние поездки, куда-то на богомолье, на волах. Вот и едут себе потихоньку, спокойно. Куда им спешить? К делу Божьему спешки нет.

А это — что-то совсем новое!

В воскресенье хозяин с хозяйкой поехали в Царское Село. Тарас краем уха услышал, что там впервые будут ездить по железной дороге. Да разве они потом что расскажут?

Вечером он остановился возле толпы, собравшейся на углу их проспекта. Молодец в чумарке, с лихим чубом, выбивающимся из-под картузa, жестикулируя обеими руками, с увлечением рассказывал:

— И представьте себе: две лошадёнки, самые обыкновенные, ямщицкие, повезли галопом 120 человек! А ещё же шарабаны, вагоны... Это ж тоже вес? Вот ей-богу, не сойти с места! Пудов двести будет! И повезли с удовольствием!

— А люди не боялись? — спросила какая-то худенькая мещаночка.

— А чего ж бояться? Я тоже сел — и поехал. Да ну?!

— Честное слово, вот не сойти с места!

Но как же так? — Люди плотнее обступили паренька. Тарас, поняв, что речь идёт о загадочной железной дороге, тоже протиснулся ближе.

— Ну, вот увидел я рельсы проложенные, привезли и поставили на них два шарабана и два вагона, — начал довольный парень.

— А что это такое?

— Да такие повозки тоже, — немного замялся он. Видел сам, а как объяснить — не знает. — Туда аж шестьдесят человек село. Ну, впрягли лошадей — и поехали. От Царского Села до Павловска ехали всего пятнадцать минут. Вот ей-богу, не сойти с места! А говорят, скоро и вовсе не кони будут везти, а такой паровоз, машина, что на пару идёт. Говорят, в первый день для пробы всех бесплатно покатают. Обязательно поеду!

Тарас долго не мог успокоиться.

И чего только люди не придумают. Паровоз! Вот бы и ему поехать! Он бы не испугался. Наверняка это даже интереснее петергофского праздника. Только как добраться до Царского? Он подошёл к пареньку — тот душа нараспашку, да и слегка навеселе. Хоть и чисто одет, не побрезговал учеником-подмастерьем — обнял весело:

— Вот ей-богу, честное слово, сообщу тебе, когда паровоз впервые пустят. Я уж точно буду знать! Я такой! — подмигнул он.

Но не получилось. Это был будний день, и Тарас не мог отлучиться с работы.