Сто тысяч Страница 6

Люди аж за животы хватаются да смеются, а он рад, что на смех сгодился, да еще пуще! Тут вышел и Пузырь. Тоже хохочет и зовет его в дом. Банавентура, указывая на меня, говорит: зовите и его, это сын Калиты — хозяин хороший… А Пузырь отвечает: голяк масти, черва светит! Пусть, говорит, распрягает лошадей и идет в застольню, там и пообедает, у меня гости не такие, чтоб его рядом посадить.

Герасим. Ах ты же нечисть! Мужва рваная! Давно лизала панам руки, за версту шапку снимала, а теперь разжилась, с панами водишься и сейчас морду задираешь перед своим братом! Ах ты ж, Пузырь с горохом! Да я как князю деньги одалживал — так рядом сидел… Чего ж ты там остался? Надо было — круть! — и домой,

Роман. Ждал Банавентуру, думал свиней купить… Свиньи заводские, остроухие, хорошие свиньи, я видел.

Герасим. Да пусть их черт с их заводскими свиньями, коли они сами хуже свиней.

Роман. Видел я и дочек Пузыря — гуляли с офицерами. Наряженные по-барски и ходят с манерами — настоящие барышни.

Герасим. Черт-те что, выродки! Работы от них никакой, я знаю: всё подай, всё принеси, от зеркала веревкой не оттянешь, на улицу — не то зимой, даже летом — выходит только на прогулку! На кой нам такие белоручки, нахлебницы… Постой-ка, кто-то, кажись, подъехал. (Бежит к окну.) Не кум ли Савка вернулся? И ноги затряслись. Ступай по своему делу.

Роман вышел.

Ой, Пузырьё! Смотрите, как бы не полопались, а вместо вас Калиту разнесет деньгами… Вот тогда я вам покажу, как надо хозяйствовать! Я не стану барином, нет! Как ел борщ да кашу — так и буду есть, как мазал сапоги дегтем — так и мазать стану, а зато всю землю вокруг скуплю. Идешь день — чья земля? Калитына; едешь два — чья земля? Калитына; едешь три — чья земля? Калитына… Дыхание перехватывает… А скота, а овец разведу — земля под скотиной стонать будет, вот тогда и я скажу про Пузыря: голяк масти, черва светит!

Входит Гершко, одетый чисто, по-городскому.

ЯВА III

Гершко и Герасим.

Гершко. Здравствуйте, Герасим Никодимович.

Герасим. Снова жид!… А ты откуда знаешь, что меня зовут Герасим, да еще и Никодимович?

Гершко. Кто ж не знает такого хозяина… Все знают.

Герасим. Неужто все? (В сторону.) Вот тебе и черва светит. (К Гершко.) А вас как зовут?

Гершко. Григорий Моисеевич.

Герасим. Ага! Садитесь, Григорий Моисеевич. Значит, вы выкрест?

Гершко. Боже упаси, настоящий еврей…

Герасим. Григорий Моисеевич, а жид!

Гершко. Это нынче мода… Разве вы меня не узнали? Я тут неподалеку от вас… Мы с папашей у Куклиновского землю держим… то есть теперь не можем держать, так мы гендель ведем: формально Суписов держит, а мы с папашей хозяйничаем — раздаем землю мужикам. Вы еще у папаши пару лошадей купили на середопост.

Герасим. А-а! Так это ты, Гершко? Гляди, я тебя сразу и не признал: ты тогда на ярмарке был замурзанный, а теперь — как Пузырь выглядишь.

Гершко. Замурзанный? Почему замурзанный? Разве можно так говорить? Конечно, на ярмарке возле скотины модный костюм не наденешь.

Герасим. А чего ты ко мне приехал?

Гершко. Есть гендель — хотите купить землю?

Герасим. Вот спросил! Да разве есть на свете человек, который не хочет купить землю? Тут рядом граница с границей — земля Смоквинова: не паханая, пруд рыбный — ах! А всё линь да карась — можно денежки лупить в городе.

Гершко. Ну, так вы хотите купить эту землю?

Герасим. Ох, хочу, голубчик, хочу! И днем, и ночью только об этом и думаю… Одна беда — денег не хватает.

Гершко. Я могу вам помочь купить землю Смоквинова.

Герасим. Как? Деньги дашь?

Гершко. Зачем деньги? Мы денег не имеем, мы умом живем.

Герасим. Если денег нет, то и ума, дай бог, не будет.

Гершко. Ошибаетесь, Герасим Никодимович, не так: если есть ум — будут и деньги! Хе-хе-хе!

Герасим. А может, и так. Ну, показывай свой ум.

Гершко. Пожалуйста, с нашим удовольствием: Смоквинов берет взаймы на улучшение хозяйства пять тысяч! Хе-хе-хе! Какое там улучшение? Пф! Между прочим, мне досконально известно, что он уже пять имений проел. Ну, пусть себе ест!… Он любит вкусно есть, а вы любите землю… Дайте ему пять тысяч под закладную, возьмите хорошие проценты — и земля ваша.

Герасим. Каким образом?

Гершко. А откуда он возьмет заплатить долг, а? Откуда, я вас спрашиваю? Земля заложена и перезаложена в банк, придет срок платить — ее будут продавать с аукциона, тогда вы возьмете на себя банк — и земля ваша.

Герасим. Это выходит, я ему не в долг даю, а задаток за землю и еще проценты беру?

Гершко. Сразу видно — коммерческая голова, с вами легко иметь дело.

Герасим (про себя). Что же делать? Два дела сошлись… Куму всё нет… Голова трещит! (К Гершку.) Надо подумать.

Гершко. Вы долго не думайте, потому что к Смоквинову уже приезжал фактор покупать землю… Ну я его прогнал, потому что без меня тут ни один еврей не имеет права торговать. Я фактор на этот угол, и Смоквинов — мой. А если бы тот господин ко мне повернулся, я бы ему купил с одного слова, а теперь на зло тому господину хочу вам устроить дело.

Герасим. Хорошо делаешь, спасибо тебе! А от кого был тот фактор?

Гершко. От денежного человека, от Жолудя.

Герасим. От Жолудя?! Григорий Моисеевич, пожалуйста, не допустите Жолудя. Идите сейчас к Смоквинову, обнадежьте его, что я дам деньги под закладную и процент возьму небольшой… Только надо день-два подождать, пока я справлюсь со своими делами.

Гершко. Можно. А сколько вы мне дадите факторского?

Герасим. А сколько вы хотите, Григорий Моисеевич?

Гершко. Дадите пятьдесят рублей теперь, а как дело наладится, то еще пятьдесят.

Герасим. Помилуйте… Господь с вами. Бога бойтесь! Где ж это сто рублей за такую ерунду? Возьмите сейчас… десять рублей, а как дело закончится — тогда еще двадцать пять…

Гершко. Мне это даже странно, как честному человеку! За кого вы меня принимаете? Разве я какой пархач, я человек русский, у меня душа нараспашку.

Герасим. Неужели мало? За что же больше?

Гершко. За такое дело тридцать пять рублей! Да я только слово скажу Жолудю — он даст мне сто пятьдесят, потому что его земля тоже граничит со Смоквиновской, ему кровь из носа нужна эта земля. У него вода далеко — аж вверху, а тут пруд, можно купать овец, можно… чего только нельзя! Жолудь аж дрожит за этой землей.

Герасим. Вы хотите меня живьем ободрать. И не грех вам, Григорий Моисеевич. Я с вашим отцом старый приятель, и лошадей у него покупал.

Гершко. Наш заработок раз в год, надо пользоваться. (Встает.) Не дадите вы — даст Жолудь. Разве мне не всё равно, абы деньги.

Герасим. Абы деньги… Верно. Возьмите сейчас двадцать пять, а остальное — когда дело завершится, потому что, ей-богу, нет при себе! Хоть пеките горячим железом — не могу сейчас больше дать.

Гершко. Ну, край. Давайте деньги, сейчас поеду.

Герасим (ищет). Вот так! Только двадцать и нашел… Сделайте милость, возьмите двадцать, а остальное потом — от меня не пропадет.

Гершко. Ну, что ж делать?… Ничего с вами не поделаешь, давайте. (Берет деньги.) Сейчас поеду прямо к Смоквинову. Ну, прощайте. Так через день-два?

Герасим. Не позже, чем через три.

Жид вышел.

ЯВА IV

Герасим (один). Вот совпали дела… Упустить землю Смоквинова, да еще в такие лапы, как у Жолудя — смертный грех, всё равно что осиротить свою землю навеки, потому что от Жолудя уж не отживешься. А тут снова — как не упустить случай: дать пять, а взять сто тысяч! Сердце замирает, как подумаю: за пять — сто тысяч! Господи! Лишь бы кум благополучно разменял, а тогда я и Гершко обману, к черту мне его факторство? Сам куплю у Смоквинова землю. Лишь бы деньги. А кума всё нет. О господи, чего он мешкает? А вдруг кума арестовали? Вот тебе и сто тысяч.

Входит Савка. Кум! Слава Богу, дождался, думал — умру. Что?…

ЯВА V

Савка и Герасим.

Савка (немного навеселе). Подождите! (Достает из-за пазухи бутылку с водкой, другую с ромом, булку, рыбу и кладет на стол.) Идите сюда, куме!

Герасим подходит. Савка обнимает его и целует, а поцеловав, держит за шею и смотрит ему в глаза.

Герасим. Не мучь, куме! Говори…

Савка. Годятся, куме. (Отпускает шею Герасима.)

Герасим. Годятся. (Обнимает Савку так же, как Савка — его, и, держа за шею, говорит сквозь слёзы.) Кум, сокол мой… Кум, твоими устами Бог говорит… (Целует его.) Я лучшего слова отродясь не слышал; как птичка щебетнула впервые весной — так радостно стало на сердце от этого слова. Скажи еще раз это слово, скажи, куме.

Савка. Годятся!

Герасим (целует его, говорит сквозь слёзы). Годятся?

Савка. Чего же вы не радуетесь, а плачете?…

Герасим. Это я так радуюсь… Как же, как, расскажи? Я чуть не занемог, дожидаясь тебя.

Савка. Отпустите, садитесь. Выпьем — расскажу.

Пьют.

Думаешь, я мало трусился в городе? Танцевал так, что зуб на зуб не попадал. Вчера хотел проверить, примут ли в лавках, ведь казначейство было закрыто. Подхожу к лавке — и думаю: а что если распознают, что фальшивые? И назад. Успокоюсь немного — снова иду, и опять возвращаюсь. Смелости нет. Зашел в трактир к Кукленчихе, выпил одну восьмушку, другую, поел хорошенько холодца — и смелость пришла: достаю фальшивую бумажку, даю Кукленчихе, а у самого сердце застучало и волосы, чую, подымаются на голове, да уже не помню, как сдачу взял! А как вышел на улицу — и земли под собой не почувствовал. Скорее к Ложкарю, купил моток веревки, снова даю бумажку; глянул на неё приказчик, прищурился, у меня в душе похолодело, а потом — положил в ящик, дал сдачу. Тогда я — в казначейство, купил гербовую марку у присяжного — принял и присяжный, и дал сдачу.

Герасим (радостно). Дал?! (Наливает водку и пьёт.)

Савка. На другой день бегу в казначейство…