Примите меня к себе, буду вам служить, чем смогу, лишь бы не умереть с голоду.
Нищие согласились.
— Хорошо. Будешь есть и пить вместе с нами. Будешь у нас за мешконосца, а на ночлеге станешь нам постилать, тряпьё стирать, воды приносить и помогать во всём, что потребуется.
Что оставалось делать несчастному царю? Пришлось согласиться и на это, и он пошёл с нищими. Целыми днями он потел, таская их сумы, а на ночлеге носил воду, стелил постели и стирал лохмотья, горько плача, вспоминая свою прежнюю жизнь.
— Горе мне, грешному! — вздыхал он не раз. — Сильно прогневал я Бога и навлёк на себя кару. Сам будучи царём, я потерял всё: и царство, и царицу, опустился на самое дно нищеты и утратил надежду на лучшую судьбу. Боже, боже, сократи мои муки или отними у меня память, чтобы я не вспоминал, кем был прежде и за что так тяжко страдаю.
В такой жизни проходили у него дни за днями, месяцы за месяцами, и вот уже минул год, а потом и второй. Тем временем в городе Филееме царица, жена Аггея, жила со своим будто бы мужем в великом недоумении. Он избегал её, не приближался к ней ни днём, ни ночью, хотя и не проявлял никакого гнева или неудовольствия.
— Господин мой и повелитель, — сказала однажды ему царица, — что это значит, что ты уже два года живёшь со мной как брат с сестрой, а не как муж с женой?
— Я дал Богу обет жить так три года, — ответил царь.
Когда минули три года, царь велел объявить по всему царству, что в такой-то день он устроит большой обед для всех бедных и чтобы все нищие, калеки и бродяги со всего царства сходились на царский пир. Услышали это те нищие, у которых царь Аггей был мешконосцем, и вместе с ним отправились в Филеем.
В назначенный день царский двор наполнился бедняками. На дворе поставили длинные столы, но, прежде чем нищие сели обедать, царь вышел из палаты, велел всем встать рядами и начал обходить ряд за рядом, вглядываясь в каждого. Так он дошёл до мешконосца и, не спрашивая его ни о чём, сказал:
— Пойдём со мной в палату! А вы все садитесь и ешьте с Богом.
Пока нищие обедали, царь завёл мешконосца в свои покои и, обратившись к нему, сказал:
— Ну что, царь Аггей? Убедился ты, что евангельские слова о бедных и богатых не поповская выдумка, а истинно Божье слово?
— Убедился, — глухо сказал Аггей.
— И избавился от своей гордыни?
— Пожалуй, было время, — едва слышно произнёс Аггей.
— И веришь, что Бог, дав что-то сегодня, может завтра снова отнять по Своей воле?
Аггей ничего не ответил, но, вспомнив всё то горе, что испытал за три года, залился горькими слезами.
— Твоё испытание окончилось, — сказал царь. — Бог хотел не только наказать тебя за гордыню, но и дать тебе урок доброго правления. Ведь только тот может понять и облегчить беду других, кто сам её испытал. Теперь ты знаешь, что такое горе, и будешь знать, как употреблять свою власть. Вот тебе твои царские одежды, твоя корона и скипетр. Твоей царице не нужно ничего рассказывать о твоём приключении, — она и сейчас ни о чём не догадывается. Прощай!
И, сказав это, тот будто бы царь исчез, и Аггей остался один в покоях. Искренно поблагодарив Бога за чудесное изменение своей судьбы, он вновь облачился в царские одежды и вновь принял власть. Ни его жена, ни кто-либо из прислуги так и не узнали, что случилось и куда делся мешконосец. Царь Аггей прожил долгие годы и был добрым и милосердным правителем. Лишь на смертном одре он рассказал всем о том удивительном приключении, которое случилось с ним при жизни.
IV. РАССКАЗ О ЖАДНОМ ОПОКУНЕ *
В Киеве жили два горожанина, Иван и Сергей, люди зажиточные и большие друзья. Однажды Иван тяжело заболел и, чувствуя, что ему не выздороветь, позвал к себе соседа Сергея и передал ему в опеку своего малолетнего сына Захарию и своё имущество: тысячу гривен серебром и сто гривен золотом, попросив, чтобы этот капитал он отдал сыну, когда тот достигнет совершеннолетия. Сделал он это тайно, без свидетелей, надеясь на давнюю дружбу Сергея, и вскоре умер.
Когда Захарии исполнилось восемнадцать лет, он захотел сам распоряжаться своим имуществом и попросил Сергея вернуть ему отцовское наследство. Но Сергей, забыв дружескую верность и позарившись на большое сиротское имущество, ответил:
— Не знаю, сынок, чего ты от меня хочешь. Твой отец не оставил тебе ничего.
Напрасно Захария просил и умолял, зная, что его отец имел большие деньги; напрасно заклинал Сергея памятью покойного — опекун, как упёрся, так и стоял на своём.
— Что ж, — сказал Захария, — коли так говорите, придётся вам верить. Но я слышал, что мой отец, умирая, передал вам для меня тысячу гривен серебром и сто гривен золотом.
— Неправда это, сынок! — сказал Сергей.
— И поклянётесь, что неправда?
— Поклянусь хоть сейчас, — сказал ослеплённый жадностью опекун.
И как были, оба пошли в Печерскую церковь, и Захария попросил игумена провести Сергею присягу перед образом Печерской Богородицы. Сергей поклялся, но когда потом захотел подойти к образу, чтобы поцеловать его, то никаким образом не мог этого сделать. Он почувствовал какой-то страх в душе и начал пятиться к дверям; но едва вышел за церковный порог, упал на землю и начал биться в припадке страшной болезни. Придя в себя, он признался, что взял деньги у своего покойного друга, указал, где они спрятаны, и вскоре умер.
А Захария, видя это, решил всю жизнь служить Богу, поступил в монастырь, а на эти деньги построил при Печерской церкви притвор св. Иоанна Крестителя, который стоит и поныне.
_________________________
* Из книги житий монахов Печерского монастыря в Киеве, так называемого "Печерского патерика".
V. РАССКАЗ О ПОЛОВЦЕ *
В городе Киеве жил один честный человек, который очень почитал память святого Николая. Это было в то время, когда русские князья ежегодно воевали с половцами — степным народом, кочевавшим по широким просторам между Днепром и Доном. И случилось так, что у этого киевлянина каким-то образом оказался один половецкий пленник. Киевлянин держал его целый год в кандалах, ожидая, пока родня половца объявится с выкупом, но никто не объявлялся. Однажды сказал русич половцу:
— Долго ли ты будешь сидеть у меня? Дай мне выкуп, и отпущу тебя в твой край.
Половец ответил:
— Отпусти меня, тогда я пойду домой и привезу тебе выкуп. А если будешь держать меня здесь, откуда же я возьму тебе выкуп?
Сказал русич:
— Дай залог, тогда отпущу тебя в твой край.
На это ответил половец:
— Знаешь, господин, у меня здесь никого нет, кто поручился бы за меня.
Тогда сказал ему русич:
— Хочешь, я отдам тебя в залог святому Николаю?
На это ответил половец:
— Господин, скажи мне, кто такой Николай, ведь я его не знаю.
Тогда хозяин отвёл его в церковь святого Николая, показал ему образ святого и сказал:
— Хочешь, я отдам тебя в залог этому святому?
— О, очень хочу, — сказал половец, — и обещаю исполнить всё, чего ты от меня потребуешь.
А про себя подумал:
"Вот глупый русич, отдаёт меня в залог нарисованному святому".
Тем временем русич, держась своего слова и веря обещаниям половца, тут же снял с него кандалы, дал коня и всё необходимое для далёкой дороги по степям и проводил его за город.
— Слушай, брат-половец, — сказал он, прощаясь со своим пленником, — не нарушь залога, данного святому Николаю, и не медли привезти мне выкуп. Ведь если обманешь меня, то знай, что нигде на свете не укроешься от руки этого святого Николая.
— Но, господин, — сказал половец, — с чего бы мне обманывать тебя? Как только доберусь домой, сразу же достану выкуп и привезу тебе всё, что должен.
С этим они и разъехались. А едущий по степям половец радовался и похваливался про себя:
— Нет, действительно, нет ума у этого русича! Отдал меня в залог какому-то образу, названному Николаем! Что он может мне сделать? Там, когда я видел его в церкви, мне было как-то страшно. А здесь я его не вижу, и он меня не видит, так что я его не боюсь и выкуп этому христианину не привезу.
Так надумав, он приехал в свой край и рассказал своей родне, как его хозяин отпустил на волю, отдав в залог какому-то нарисованному Николаю. Сколько же было смеха среди половцев!
— Вот это господин! Настоящий дурак, что отпустил тебя за залог какой-то картинки! Ну что она может тебе сделать? Ты ведь уже дома и не видишь её, а она не видит тебя!
И жил себе тот половец без страха, не везя выкуп тому простодушному человеку, и повторял вместе с близкими:
— Дурак этот русич, что отдал меня в залог нарисованному святому. Ведь картинка не доберётся сюда, ко мне. А вот если бы отдал меня в залог какому-нибудь человеку, тот приехал бы и содрал с меня весь выкуп, ещё и с лихвой.
И жил он так, радуясь и не думая исполнять данное слово.
Но вот через несколько недель, когда он был один в шатре, явился ему святой Николай, в точности такой, как был изображён на иконе, и сказал:
— Друг, узнаёшь меня?
— Не знаю, кто ты и откуда, — ответил половец.
— Друг, — сказал святой, — а не помнишь, что я поручился за тебя там, в Киеве? Помни, ты обещал отвезти выкуп тому христианину, у которого сидел в железах. Почему же теперь медлишь и не везёшь выкуп? Слушай, милый: отвези за себя выкуп тому христианину, а не то, если не привезёшь, будет тебе беда.
Сказав это, святой Николай стал невидимым. А половцу стало жутко.
"Вот так да! — подумал он. — Я был уверен, что этот образ не может добраться до меня, а это, видишь, является ко мне человек в том же виде, что был нарисован на той иконе, что поручился за меня. Что за диво? То ли образ превратился в человека, то ли человек был в образе? И что за беда мне будет от этого явления, если я не привезу выкуп?"
Думал половец так и эдак, но никому не рассказывал о явлении, а через несколько дней и сам начал забывать о нём, помогая себе ещё и питьём, чтобы как можно меньше думать о своём обязательстве. Но вот однажды он сел на коня и поехал в степь, как вдруг второй раз явился ему святой Николай. Он подошёл к нему, стащил с коня и, как следует встряхнув, сказал:
— Ты, негодный! Так ты отвёз за себя выкуп тому христианину, что выпустил тебя за моей порукой? Ты ведь обещал сразу же отвезти ему всё, что должен, а теперь уже забыл? Ещё раз говорю тебе: смилуйся сам над собой и отвези выкуп русичу! А если не сделаешь этого скоро, после второго моего явления, то при третьем будет тебе беда.
Сказав это, святой Николай исчез.