Просто люблю её.
Сказал и зажмурил глаза, потому что прозвучало, как "люблю тебя". Поэтому он поспешно добавил:
— Просто так, вообще.
Она уже чувствовала, что говорит не то, однако её понесло:
— А вы знаете, ваше утверждение, что до скифов здесь жили наши, не лишено научного смысла. Такая простая мысль о безэмиграционности народорасселения...
— Ещё бы! Да мне ещё мой дед...
Тут он чуть было не поцеловал её. Повернулся к ней и — однако она выпрямилась, чтобы провозгласить:
— ... то есть автохтонная теория этногенеза славян. Ещё Териножкин...
"Боже, что это со мной?" — ужаснулась она сама себе.
И оперлась на руку. Неожиданно её пальцы почувствовали рядом Ярославовы, коснулись и замерли, упирались в густую траву, и прикосновение было то же самое. Слава Богу, что слова отошли, а тишина наконец перестала быть паузой, то есть не стало пустот нигде, всё вокруг было наполнено, как украинская земля сокровищами, бог весть чем, однако таким ужасно интересным.
Вот так сидели. Он не знал. А что знать, если впереди целая ночь. Тут он спохватился, потому что могла пройти уже полночь. Или четверть? Тогда он, держась только за её пальцы, осознал, что пусть они и думают, а он, наконец, отдохнёт от этого. И вмиг ладонь коснулась её локтя.
Сразу Оксана положила ему голову на плечо, только и всего, однако её охватила лёгкость, впервые земля перестала качаться, так легко стало голове, что она беззащитно закрыла свои глаза, они же ночью не нужны, особенно закрытые.
Сидели вдвоём и начинали восход солнца.
Когда они столкнулись губами, те нашли друг друга сразу, не шевеля словами.
Не было Филиппа дня два, потом появился не похожий на себя, то есть очень озабоченный.
— Вы это, замучили старика. Утомился я таскать к вам мешки. Хоть бы раз пришли. Наберите, тут не только на кальвадос хватит.
— А на что? — спросила Анька, потому что знала, что дядя к ней неровно дышит.
— Вот вы же яблоки печь умеете?
Девушка, которая могла печь всё что угодно другое, заинтересовалась.
Он быстренько наслал хвороста, разжёг и, насадив одно зелёненькое, быстро испёк, подал Аньке. Потому что шорты у неё были самые короткие. Если: "у беды длинные ноги", то Анька была самой большой бедой в мире.
— Ты дуй, дочка.
Та причмокивала, не успевая нахваливать.
— Вот это костёр жжёте. Вот это каждый вечер. Вот так накладывайте, это ж проще даже, чем картошку печь, — почему-то говорил он печально, видно было, что ему совсем не до яблок. Однако он дождался, пока все насытятся ими.
— Слышал я, что в старину так хоронили покойников, чтоб никто не мог найти. Вот, к примеру, пирамиды. Там ещё и до сих пор ничего не нашли.
Роман согласился:
— Да, умели они это. Бывало и мы, ищем, ищем и ноль. Вот и сейчас, чувствует моя душа...
— Да я не про то. Значит так, ребята. Пришла пора сказать: не могли бы вы мне выкопать, ну, могилу? Хорошую?
Все обомлели.
— Дядя Филипп, а кто собирался жить вечно? Для чего было известь пить? — пытался перевести в шутку Роман.
— Нет, не для меня, то есть для меня, потому что для моей тёщи. Ну? Такую, добротную?
"Ясно, — подумал Роман, — придётся теперь отрабатывать за все яблочки и вишенки".
Все промычали, что, мол, конечно, без проблем.
— Не бойтесь, я не бесплатно, — и он назвал сумму.
Что уже совсем запутало копателей.
— Да при чём тут деньги? — расписалась за всех Анька.
— Тёщу свою очень сильно люблю. Вот. Что она не такая, как тёщи. А деньги — то пустое. Вы думаете, я в Воркуту — одного рефрижератора? Эх! — неожиданно он загрустил. — И что они теперь там в Воркуте едят, как им Украины не стало?
Перекур заканчивался, и Роман тоже:
— Дядя Филипп, вы скажите, разве на кладбище хорошо не выкопают?
— Да выкопают. Только я боюсь, чтоб её ещё раз не выкопали.
— Не ясно, — щурился Роман.
Вишни ещё и доселе бродили у него в глазах.
— Ну я хочу, чтоб её сделали такие люди, что с высшим образованием. Которые знают всё. Как раньше хоронили. Чтобы никто не нашёл. Так закопайте. И я не хочу, чтоб ей золотые коронки повынимали. Ну, там костюм, платье можно ножницами в гробу порезать. И никто не вынет, никто её за тряпки не потревожит её сон. А вот зубы из человека вынимать, чтоб не украли — я этого не могу. Как подумаю, как она их любила — так и не могу.
— Для чего? Кто это будет её вынимать? — беспокоилась Анька.
Потому что она ещё не знала жизни, ни жизнь ещё не знала её. Молодость!
Оксана, как научный работник, рассказала, что скифы делали этот секрет очень просто:
— Они хоронили, потом пускали сверху табун лошадей. И только тогда насыпали курган, так что теперь уже никто наверняка не мог сказать, где именно захоронение.
— Так где ж теперь лошадей возьмёшь? — страдал Филипп. — Это ж по всей области столько на табун не наберётся, вот беда. Ну, видите, до чего довели? Сколько нам кони хорошего сделали, а мы им что? Сократили поголовье на колбасу и вот. — Вдруг это слово "поголовье" вошло в него в другом значении: — Так же ж коровы! Да я попрошу Ярославчика, то он мне через тёщу стадо двадцать раз прогонит. Туда-сюда! — обрадовался он, словно ребёнок. — Ну, молодец мой Ярослав, вот парень, ну?
Он снова обратился в того Филиппа, которого все знали, то есть вынул пепсикольную бутылочку, взболтал белую муть, протянул к компании, но желающих не оказалось. Никто не хотел вечно жить.
Так хорошо всем от этого стало, что Роману пришли и лучшие идеи:
— А что, дядя Филипп, если мы раскопаем этот Курган, а потом, когда всё сделаем. Вот всё вашей тёще оставим? — обрадовался своему уму парень. — Хороните там свою любимую тёщу, с почестями, никакой вор там её с костюмом и зубами не потревожит. Хорошо я придумал?
— Э, н-не, — хитровато качал головой Филипп, — нет дураков, через тысячу лет придут новые эти архологи и выкопают.
Совесть у него была величиной с интуицию.
— Так через тысячу лет, что ей, вашей тёще, станет?
— Даже через сто тысяч, — возмутился дядя. — Вот вам бы приятно было, чтобы ваши косточки какие-нибудь учёные лопатами перетряхивали?
— Роска́лями, — засмеялась Анька.
— Да хоть бы и. Чтобы тебе каждую косточку вынимали да разглядывали, любовались? Неужели?
Роман пожал плечами:
— Ну, мне лично это всё равно.
— Что? — не поверил старик.
— Всё равно, — пояснил парень.
Филипп не мог поверить.
— Всё равно?.. — чуть не закричал он. — И это говорите вы, вы, люди с высшим образованием?!
Прогромыхал "газон". Шофёр имел такое лицо, и все копатели поняли, что ничего путного они не услышат, потому что и начальник не подошёл к компании, а почему-то боком двинулся к своей палатке. Однако его остановил голос Аньки, который бы остановил кого угодно:
— Григорьевич! Какие будут указания? Что дальше делать будем?
— Восемьсот четырнадцать, — печально хлопнул себя по затылку тот. — Указания будут дальше печальные.
Оксане впервые захотелось пожалеть его:
— Что-то случилось?
— Напротив. Не случилось ничего. Я только что с почты. Телеграмма. Узнал, что денег из института на нашу экспедицию снова не перевели.
— У-у-у! — кто-то из толпы не договорил матюка. ——Ка-а-ак?
Евгений Григорьевич почувствовал себя институтом:
— У нас там в бухгалтерии идёт что-то вроде ревизии. Счета заморожены. Пока это не закончится...
— ... закончимся мы! — швырнул в сторону свою лопату Роман. — Аванса — не было, зарплаты — не будет? Иди попробуй покопай, когда у тебя в брюхе одни только яблоки.
В доказательство ему Анька громко пробурчала животом, Евгений Григорьевич пытается этого не слышать.
Но не Оксана:
— Ясно, денег нет — можно подумать, что в институте сейчас много экспедиций? Раз-два — и всё. Деньги есть, конечно, только на те, которые копают в нужном направлении — балто-алтайском? Или балто-иранском? А на все остальные теории — хлоп! — и не стало. Я верно понимаю вас?
Тот промолчал. В ответ шофёр люто побледнел, так, что ещё сильнее обозначились его татуировки.
Копателям не до дебатов, они мрачно сбрасывают перчатки, швыряют их следом за лопатами.
— Что, что вы надумали? — не решается их остановить начальник.
Но те уже взялись за любимые гитары — взяв аккорд, Роман аккордно рыкнул:
— Купаться! Загорать!
— Рыбку ловить, — подпела ему Анька. — Напечь! — размечталась она.
Бригада молча дефилирует мимо них к реке, учёные остались наедине.
Из задумчивости Евгения Григорьевича выводит шлепок по спине, который нанесла Оксана:
— Восемьсот пятнадцать!
Эту картину увеличивает из-за верболоза биноклем. Тот от возмущения вспотел и потому исказил изображение:
— Вот лохи! — выругался Геша. — Ты смотри, суки, не хотят копать.
— И дальше бросать, — неожиданно в печали зарифмовал Кеша. — Я б их в зоне быстро научил, как бугра не слушаться. Видишь, за деньги они сердятся. Там тех денег...
— Я б этих бухгалтеров!.. — недоговорил коллега.
— Что?
— ... я б их падлюк — всех за лопату! И в зону, падлюк, как они честных людей дурят, — классовым гневом вспыхнули его глаза сквозь бинокль.
— Цыганское счастье, — сказала Оксана таким голосом, будто когда-то знала другое, — докопаться почти до конца, и вот.
К кому это она говорила? К Евгению — так он это не хуже её знал. К себе? Так она не хуже его знала.
К Геше — тот из бинокля читал по губам и имел явное из этого удовольствие.
— ... докопались почти до конца, — телеграфным голосом передаёт он напарнику. Тот начал оживать.
Евгений Григорьевич не слушал её. Он смотрел в даль, туда, где перекрещиваются балто-иранское с балто-алтайским направлением. Туда, куда глядят все, у кого совесть величиной с инстинкт.
Оксана рылась в полевой сумке, однако натыкалась лишь на стихи.
— А такой интересный материал уже шёл. Единственный раз в жизни найти неограбленный курган...
— ... неограбленный?!! — вспотел уже не бинокль, а Геша.
Коллега его застыл от этого заветного слова.
— Чёрт его знает, что делать, — ныл Евгений Борисович. — Может, поднять общественность?
— Какую общественность? — вздохнула Оксана. — Где ты её сейчас возьмёшь? О чём её просить — о марше протеста под Верховную Раду? О зарплате для археологов?
— Попросить общественность, пусть покопает немного. — Наткнувшись на назойливый женский взгляд, начал быстро объяснять: — Тут же полно отдыхающих. Им скучно. Прочитаем им в клубе лекцию, а потом раздадим лопаты. Нам же немного осталось. Ну, вот хотя бы этих... шахтёров.
— Ага, разгон, — грубо выругался Геша. — Так я тебе и разогнался! — крикнул он во всё горло.
— Я убью тебя, мудель, — просипел к нему Кеша, — отбойным молотком!
Оксана устремила взгляд туда, куда и Евгений, туда, где пересекалось балто-ирано-алтайское, отчётливо перечёркивая трипольское.
— Женя, а давай, как когда-то.