— И чтобы тот правильно её понял, поспешно завершила: — Сами возьмёмся за лопаты. Ты втыкай, а я буду откидывать. Нужно же быстрее дойти до материковой земли — сколько там того насыпа осталось, а?
— Ну, ну, ну. Лопата — нет, — не возвращался издалека он. — Я кабинетный учёный.
— Так я же тоже, — сунула ему в руки черенок, — на, вместе, а? Единение умственного и физического труда?
Она и сама толком не знала, шутит ли.
— Отвяжись, безумная, — грубо оборвал её он.
— А называл Венерой.
— Тебя бы ещё на две тысячи лет...
— ... закопать в землю?
— Попроси-ка лучше своего этого пастуха. Пусть село сольётся с городом.
За что получил яростную пощёчину.
— Восемьсот шестнадцать, — комментирует он. — В землю бы закопать и руки молотком поотбивать, — растирает он повреждённую щёку.
Геша не поверил собственным глазам.
— Сука буду, там уже делёжка началась.
— Д-да, — протянул тот, — там серьёзно, разборки. Как ты думаешь — ружьё? Серебришко?
На что Геша грустно выдохнул в оптическую перспективу:
— Там у них куда ценнее ценности.
— Бриллики?.. — затаился.
Тот выждал паузу, достаточную, чтобы поднять указательный палец:
— И-и-истина.
Антон помог снять гроб с машины, подал и крышку, закрыл борт. Череда стояла и ждала, она ещё отродясь не видела человеческих похорон.
Филипп хотел стянуть своего верного левого сапога, но вдруг слеза так проняла его, что он схватился за сердце. Он, который будет жить вечно, должен был похоронить то, ради чего оно того стоило.
Поэтому он быстро вытащил свою белобрысую бутыль, встряхнул, наспех прикрыл глаза ладонью, крутанувшись раза три, швырнул её за спину. Та, мутно брызгая бессмертием, полетела искать и дзинькнула осколками перед верболозом.
Там же вонзились лопаты. Тёща Нина терпеливее всех терпений ждала, пока двое в безлюдном поле выкопают ей приют.
— Цюк! — сказала лопата. Та, что была в руках у Ярослава. Филиппова же в это не поверила. Пока не вшилась в глину рядом:
— Цок! — ойкнула она.
Мужчины осторожненько на дне могилы, словно пританцовывая кругом, обкопали немалый кувшин.
— Клад... — сказала одна лопата другой.
Ярослав хотел уже взяться за него, так старший мужчина предостерёг. Он поддел его снизу на раскал и, переворачивая, воскликнул:
— Как я рассыпаю тебя, так и заклятие рассыпься!..
Оттуда высыпалась цепочка дукатов и раскатилась, потому что верёвочка истлела. А вслед — веночек из роз — о них свидетельствовали разве что колючки на стеблях, однако фата, хоть и истлевшая, а держала всё вместе.
Мужчины переглянулись на свадебные эти доспехи.
Кувшин с дукатами теперь держала тёща Нина, она с Филиппом поцеловалась в последний раз, и крышка закрылась за ней. Когда земля засыпала яму вровень с долиной, лишь тогда Ярослав подал знак череде, та послушно двинулась к своему пастырю, перетоптав взрытую землю вместе с нетронутой.
Так, что под ней не раз свадебный кувшин с дукатами вздрогнул Нине в ладонях, она всю жизнь искала клады, жаль, что лишь после неё нашла.
Филипп высыпал первую шапку с землёй, а потом затрещали лопаты, каждая хотела как можно быстрее завершить действо.
Теперь степь не казалась безлюдной, потому что посреди неё возвышался крест, где только птицы могли прочитать табличку, кому он принадлежит.
Оксана шла навстречу ветру, раскинув ладошки, словно хотела вобрать всю пыльцу цветочную, незримую глазу, но ощутимую телом, особенно там, где обожжённая лопатой кожа ныла — и ветер вступал туда в зашпоры, и, казалось, оттуда растекался по всему телу.
Странно было ступать по лугу днём — совсем не такому, каким она привыкла. Издали она увидела на их холме букетик, значит и Ярослав где-то там рядом прячет свою белую рубашку — странный этот пастух в выглаженных брюках. Но где же он?
Она измученно бросила штормовку, сверху кинула стихи, дописанные и начатые, потому что лучше всего было ждать Ярослава по ним — время незаметно перебегало из строки в строку:
Поставим дом
на диво всем,
наделаем окон
с четырёх сторон.
— У вас все археологи стихи пишут? — услышала она и подняла свои чудесные глаза.
Взволнованное мгновение!
Он поднял букетик и подал Оксане, та прильнула щекой.
"А почему люди ещё не додумались брать букеты вместо подушек? Какой смысл в том перьевом наволочном, когда у нас так много пышных, нежных растений?" — размышлял он.
— Что ты сделала с руками? — всполошился парень.
— Я ненавижу свои руки. — Её удивили его глаза, которые прекраснее рук не видели. — За то, что они такие слабые.
Он смотрел на её ладони и не верил:
— Ты что, копала? А эти козлы? А этот козёл? Они что, стояли и смотрели? Да я их там сейчас всех пойду закопаю к чёртовой матери! — Тут он увидел, что она нежно любуется им. И слова его пропали, перешли в шёпот: — Я сейчас сам пойду и вырою ту проклятую могилу до самого дна. Я докажу твоему триста-двадцать-пятому-не-знаю-какому, что здесь наши жили.
Срывается на ноги, но Оксана своими бессильными руками крепко держит его:
— Славо... я тебя умоляю. Ну посиди лучше. Ну там ещё пять кубометров насыпа. Ну мы что-то придумаем с ними. А я тут тебе песенку написала. Вот только слова есть, а музыки ещё нет:
Как одно окно
на чистое поле,
а другое окно
на синее море...
Он сидел и делал вид спокойного, его злило, что он почти не слышит её, так ему та неврытая земля застилала глаза, тут он почувствовал, что она уже молчит.
— Пять кубометров, говоришь. Есть у нас один дедовский метод, как копать. Ты не поверишь, но много погребов вот так было выкопано.
— Какой? — удивлялась она ему, своему уже не такому нежному, а решительному Славе.
— Пра-прадедовский.
Так как он был без коров, то и пара восприняла его спокойно, тем более что он шёл так, чтобы они его увидели первыми.
— Ну, как рыбка? — спросил Ярослав.
— Клюёт.
— Не клюёт.
В один голос ответили оба — Кеша и Геша. Что им даже захотелось срезать лозину и сделать удочку. А чего? За это время вон уже сколько можно было её заготовить, насушить, например.
— А ты пасёшь?
— Пасу, — ответил Ярослав.
— Ну и как... выпас? — поинтересовался по-научному Геша.
— Клюёт! — засмеялся дружелюбно парень.
В это время из-под майки у Геши предательски выскользнул бинокль и повис на ремешке.
— Мы тоже, — кивнул на него Геша, — пасём.
— Цыц! — цыкнул на него Кеша. — Идиот! Я убью тебя.
— Отбойным молотком? — расхохотался тот.
Ярослав кивнул в сторону кургана:
— Много трупов и так будет. Там скоро все перегрызутся.
"Шахтёры" — переглянулись, то есть их версии подтверждались. Единственное, что нужно было углубить гипотезу, они пригласили парня сесть, достали пластиковые стаканчики, самогонную флягу. Когда опрокидывали, то не отводили глаз от Ярослава, будто он этим мог выдать себя.
— А с чего, блин, там им резаться? — не спеша, словно про погоду, начал Кеша.
— Вот ты посмотри внимательно, — показал на курган парень, — видишь, какой насыпь? Вот её поверх клада насыпано. Прикинь, сколько его, того грунта до горизонта осталось? Ерунда, на полчаса копать. Вот они уже и начали заранее делиться. Только как поделишь на десятерых? Вот. Беда.
Двое ещё раз переглянулись, потому что на двоих делить, ясное дело, намного легче. Один невольно оглянулся на лопаты, новые, свежие, райцентровские такие, они лежали рядом.
Ночью согнутая фигура крадучись двигалась лагерем, так тайно, что чуть не попала к Евгениевому шатру. Однако запахи, которые ночью были безошибочнее зрения, подсказали незнакомцу, что нужно искать не это жилище, он бы ещё спотыкался во тьме, если бы из третьего другого клапана не высунулась хрупкая рука и не втянула его внутрь.
И Славко упал в объятия Оксаны, прижавшись, чтобы не наделать шума. На миг оба забыли, зачем. Однако девушка овладела собой.
Луна картинно пряталась за тучу, то наоборот, туча за луну.
— А может, они не придут? — умоляла его Оксана.
— Дудки, — отвечала луна, то есть Ярослав. — Переться сюда издалека, две недели пасти вас и всё это ради того, чтобы в критический момент спрятаться. Где? В верболозе? Да они — приползут.
— Ну, может, они всё-таки честные люди?
Впервые парень испугался честных людей — ещё бы, тогда они сорвут его план.
Девушке было томно рядом в тесном пространстве. Нет, она просто боялась, что развязка может быть крутой и опасной в первую очередь для кого? Для того, кто всё заварил.
Они отодвинули полог и молили Бога, чтобы глаза их не блеснули, так пристально вглядывались в раскоп. Из которого уже кто-то потихоньку выкидывал пластами землю.
Как «копатели» там оказались? Заползли они туда, что ли? Вместе с инструментом? Потому что до палатки доносились лишь лёгкие удары выкидываемой лопатами земли о выброс, осторожные такие, но ритмичные. Что «охранники» и не заметили, как начали целоваться дружно с бросками.
— Они за ночь, — оторвалась губами Оксана, — не выкинут... пять кубов.
— Выкинут, — прильнул снова Славко, — я им сказал, что копать нужно просто, по всему расколу и так до самого золота. Как же не выкинут? — Тут он снова отстранился. — Да ты знаешь, за этими поисками кладов, сколько у нас в селе колодцев, погребов выкопано? Вот так пустишь слух, что у тебя за сараем каждую понедельничную ночь клад пищит или кукарекает — а утром приходишь — и погребок уже готов. А тут — двое здоровых мужиков. Э, да ты не знаешь, что такое энтузиазм.
И чтобы доказать правдивость своих слов, коснулся девушки поцелуем.
— А нам и не надо, чтобы пять, — оторвалась Оксана, — пусть выкинут хотя бы четыре куба.
А остальное мы уже как-нибудь сами, правда? — взглянула она на свои повреждённые ладони.
Ярослав на это утвердительно поцеловал их.
Так же, как Кеша уходил вглубь, методично налегая на штык, его лишь тревожило, что земля показалась сначала незначительной в сопротивлении. Значит ли это, что он мог надеяться на перемены? Он не хотел, чтобы копальные ощущения менялись. И потому он зашептал песню:
Я поехал на Донбасс
уголь копать.
А какой же он твёрдый,
чёртова мать!
— Ты сюда приполз петь? — удивился Геша. Он как раз отдал «смену» напарнику и удивлялся, что не успевает сам отдышаться — а этот ещё и поёт. — Ты хочешь всех лохов разбудить?
Коллега обиженно замолчал. А потом против луны отгородившись, снова перевёл часовые стрелки, после чего ткнул циферблат напарнику:
— Не выступай, а лезь. Давай, ишь, разлёгся. Времечко твоё подошло рыть.
Тот сдержанно крякнул, поднялся с куфайки.
— Нюхом чую — ничего тут нет. Обманул нас пастух.
Кеша на это не согласился:
— А я нюхом чую, что есть.