— Папа, а где волк? — вдруг спросил Андрейка и встал.
— Правда, где волк? — переспросил отец и выбежал в коридор. В коридоре волка не было. Выскочил на улицу — нет.
Отец схватил фонарь и, едва раздеваясь, побежал к лесополосе.
Волк лежал у себя дома. Расгреб снег и улёгся на нём под ветром, что свистел над ним во все щели...
Отец тяжело вошёл в комнату...
— Есть, — сказал он. — У себя дома. Приготовь, жена, ужин. Я ему что-нибудь отнесу...
Из лимана дунула весна. Тёплый её взгляд сперва остановился на снегах — и они осели. Навстречу солнцу днём из-под них зазвучали золотистые ручьи. В сырые ночи Сироманец тайком стал выходить в степь и там неподвижно сидеть. Что-то тревожило его волчью душу, призывало в путь.
“А ты как думал, Сиромане́ц, что это с тобой со мной — конец? Ну скажи, думал?” — не покидал его голос Сашки.
Сашко стоял под грушей и слушал, как шумит в оврагах весенняя вода. На огороде лежал полуночный туман. Под крышей щебетали сонные воробьи. Пахло далёким ветром, которого вчера вечером не было.
— Сашко наш как-то грустит, — тихо говорила в темноте мать. — Учиться стал хуже, а всё у него валится из рук. Ты заметил?
— Может, перерос, — тихо ответил отец. — Да и весна ведь… Может, путёвку ему на лето к морю...
— Я уже говорила. А он: “Не хочу, буду этим летом на тракторе в поле”. Завис он на этом тракторе...
Сашко вошёл в коридор.
— Это ты, сын?
— Пап, а у волка есть окно?
— Окно? Какое окно?
— В лесу, или где он там живёт… Ведь ему нужно смотреть, чтобы не убили.
— Нет у него окна, сыночек.
— А волку лапы мерзнут?
— Ещё как.
— Пап, если бы я там был волком, я тоже мерз бы?
— Вот какой ты хитрый, — сказала мать.
— А не хитрый, мам, — Сашко зашёл в комнату и лёг.
Его обнял тёплый сон: плыли белые айсберги в океане мимо дома у голой груши далеко. Волка не было.
Чепижный сидел навприсядки перед клеткой волкодавихи и рассматривал щенков:
— Карлики! Просо! — кричал он жене. — Иди-ка сюда и только посмотри на них! Уже почти полгода, а они какими были, такими и остались! Кривоногие, недалёкие гераклы! Ни на грамм не выросли!
— Может, ещё вырастут, — утешала жена. — А если не вырастут, пусть уж такие будут, только людям об этом не рассказывай...
— А я за неё столько денег отдал, на мотоцикле вёз аж из Киева... Что ты мне привела? С ними что за Сироманца поймаешь? С ними разве что на цыплят.
Волкодавиха виновато смотрела на Чепижного, а её полугодовалые кривоногие щенки затаились в угол клетки и дрожали хвостиками в знак протеста против таких оскорблений.
— Ну куда мне теперь с ними? Кто их возьмёт? В цирк? Там своих таких хватает. Лучше бы уж коты — те хоть мышей ловят!
— Дядя Василий! — окликнул Чепижного Сашко с ворот. — Идите-ка сюда, я вам кое-что покажу!
— Что там ещё на мою голову? — Чепижный медленно, настороженно подошёл к Сашко.
— Наша сегодняшняя районка, не видели? Вот, почитайте.
— “Этой зимой, — начал читать Чепижный, — в Н-скую лётную часть пришёл пират полевых просторов — здоровенный волк-Сироманец. Пришёл добровольно. Сам. Принудил его голод. Крылатые сыны неба обогрели, накормил, и теперь этот степной разбойник мирно живёт в части, возит детей на санях...” Вот так да... Но как же так, — растерялся Чепижный, — чтобы добровольно, сам? Сироманец? Не может такого быть. Или это не Сироманец. Сироманец бы умер, но не пришёл... Может, это его брат? Надо будет поехать и посмотреть.
— Если вас пустят, — сказал Сашко. — Ведь часть-то военная.
— А волк-то мой! — вскипел Чепижный. — Кто его первым поймал? Я? Я. И чью козу он съел? Мою.
— А зачем он вам теперь? Пусть живёт у них.
— А убытки за козу? Я своё “просто так” не привык отдавать!
— Вы его поймали, — остро сказал Сашко. — Но ведь Сироманец сбежал!
— А разве я виноват, что кто-то отпустил его? — возмутился Чепижный. — Может, ты?
— Я, — отвечал Сашко.
— Ну да... — засмеялся Чепижный. — Сироманец перекусил бы тебя, как спичку! Вот так: только хруст! — Чепижный даже показал Сашко, как бы тот был перекушен Сироманцем.
После обеда, когда прояснилось, Чепижный поехал к Сироманцу. Не забыл взять ту фотографию, где Сироманец перепрыгивает через него: на фото волка было видно “на все сто”.
— Посиди эти дни и за меня, — сказал Чепижный жене. — Я надолго не задержусь. Туда и обратно. Если Олександр Степанович спросит, где я, скажешь: “Поехал в райцентр с зубами”.
Сашко забежал домой вместе с Галей Грушецкой, и дорога в школу в тот день весело сияла на солнце. Весело и тепло было скворцам. Скворцы подняли к небу от счастья закрытые глазки и пели так, что под ними дрожали ноги. И земля пела, как скворец. Над озером шеи коней обнимались. Голубыми цветами расцвели большие и маленькие лужи. Лес как будто положил руку на сердце и тихо благословлял журавлиное крыло над собой в сияющем небе, и муравья с заправленным за зиму животиком, и свою лесную тропу, что высыхала у Сашко на глазах. Сашко стал разуваться.
— Что ты? — спросила Галя Грушецкая.
— Погоняю босиком. — И Сашко, наклонив шею, побежал наперегонки со своей тенью. Когда тень попадала на клочок снега — она голубела, попадала на пепельную прошлогоднюю листву — темнела. Так померившись силой со своей тёмно-голубой тенью, Сашко подбежал к Гале Грушецкой и запыхавшись спросил:
— А ты знаешь, кем я стану?
— Кем?
— Лесником!
Чепижный вернулся домой на следующий день. Заехал мотоциклом во двор и так и сидел на нём, не слезая. Увидев хозяина, Геракл сразу ускакал от дома куда глаза глядят — в огород. Чепижный сидел долго, и грязь на плаще подсохла под солнцем, приняв синеватый туман, словно Чепижный горел.
— Ну что, дядя? — спросил Сашко. — Здравствуйте.
— Иди-ка сюда.
Сашко подошёл.
Чепижный вытащил из-за пазухи цветную фотографию:
— Смотри. Это он?
На Сашка посмотрел Сироманец. Рядом с ним стояли Андрейка Лях и лётчики.
— Это он, дядька, он. Сироманец. И как он поправился! Становится ещё крупнее. Ну и что?
— Война будет продолжаться, — мрачно крикнул Чепижный.
— Как продолжаться? Не отдают?
— Сироманец сбежал и от них! На этой неделе сбежал. Хорошо сказано: сколько волка ни корми... А там его ведь как кормили, как за ним присматривали! За маленьким ребёнком так не присматривают — сбежал! Сказал: привет, свободная стихия, — и убежал.
— И что вы теперь думаете делать?
— Начнётся второй тайм. Борьба продолжится. Кто кого.
— А если, дядька, он вас?
— Тогда чёрт со мной. Тогда я и не стою ни гроша, как и эти мои уродцы! — Чепижный подошёл к клетке. — Пламенный привет от Сироманца! Как с ростом? На месте? Молодцы... Отец дома? — спросил он.
— Отец в поле. Сегодня будет ругать вас.
— За что?
— А навоз на поле вы развезли?
— А жена моя где? Вот беда! — Чепижный заехал мотоциклом в сарай, запер его и побежал на ферму.
“Сбежал! Сбежал! Теперь он ко мне непременно придёт! Но тут Чепижный со своим ‘вторым таймом’, чтоб его... — думал Сашко. — Нужно посоветоваться с отцом: как скажет, так и будет”.
Но Сироманец не пришёл. И месяц прошёл, и второй. На ульи в садах опала и прилипла вишнёвая пудра, на огородах распустились маки, и лето уже стояло обеими ногами на пороге.
Сашко сдавал экзамены. Вставал рано, шёл купаться, потом брался за учебники, затем надевал новые штаны, белую рубашку, галстук, шёл в школу, сдавал экзамен, возвращался из школы, и вот однажды... Сашко не поверил своим глазам: на тропинке перед ним стоял Сироманец! Высокий, широкогрудый, с маленькими ушами на большой голове, с большими дымчатыми слепыми глазами.
— Здравствуй... — губами произнёс Сашко.
Сироманец плакал. Большие серебристые слёзы катились по его морде и падали на песок у лап.
Сашко обнял его за шею, но в этот миг волк отскочил от Сашко в лещину. Сашко оглянулся; по тропинке из школы бежала Галя Грушецкая.
— Пять! — звала она. — Все пять! А где ты пропадал?
— Я вот думал, стою ли... или что... — промямлил Сашко. — Пять — это хорошо, у меня с этим делом, правда, слабо. Ты, Галю, иди домой, я ещё вернусь в школу.
— Что-то забыл?
— Забыл... крючки под партой забыл. Слушай, а у тебя отец врач?
— Ветеринар, и что?
— Я знаю, он по овцам и телятам... А по глазам умеет?
— По чьим глазам?
Сашко решился:
— Вот если бы я привёл к твоему отцу слепого волка — вылечил бы он его?
— Волка?
— Да.
— Слепого?
— Да.
— Из сказки?
— Ну... из нашего леса. Сироманца.
— Ты с ума сошёл, — прошептала Галя Грушецкая.
— Сироманец, Сироманец, иди сюда, не бойся. Со мной Галя Грушецкая. Иди сюда, Сироманчик...
Галя, как стояла, так и села: из лещины вышел Сироманец.
— Галю, встань и не трясиcь! — приказал Сашко. — Это Сироманец. Он мой друг. Он слепой. Он давно уже ослеп, ещё до того, как ворвался к Чепижному в яму. Сироманца нужно вылечить, чтобы он прозрел. Твой отец сможет?
— Чтоб я знала... — быстро заговорила Галя Грушецкая. — Зимой приводили к отцу слепого бычка...
— И что?
— Так и отвели...
— Тогда дело плохое, — сказал Сашко. — Понимаешь, если бы Сироманец был зрячим, он ушёл бы в край, где волков любят. А слепым он не знает, куда идти, вот он и бродит под ружьём Чепижного и таких, как Чепижный... Будем что-то думать.
Весь вечер у зарослей ветлы возле озера Сашко из белой алюминиевой проволоки плёл Сироманцу намордник. Галя Грушецкая цыганской иголкой с ниткой пришивала к нашийнику из их телёнка ремень для поводка.
— Может, я там задержусь, — тихо говорил Сашко, — ну, сколько я там могу пробыть? В лучшем случае три дня: посмотрю, как там что, мне лишь бы устроить его, но, может, я там задержусь, тогда ты приди к моим родителям и всё расскажи честно, как есть.
— Не заблудишься?
— Дорогу я знаю. С отцом не раз бывал там.
— А провизию с собой?
— Хорошо, что ты напомнила.
— Я тебе приготовлю,
— И мне, и волку. Только не вари манную кашу, мы с волком её не любим, — засмеялся Сашко. — Привяжешь еду вот к этой ветке, чтобы собаки ночью не украли.
На заре Сашко тихо вышел из дома. На столе в его комнате белела записка:
“Папа и мам, меня не будет несколько дней. Из шкафа я взял 50 карбованцев.
Сашко”.
Низкий туман застелил огород. Из огорода торчали лишь мокрые головки маков.
На леваде стало холоднее, а туман выше: как раз по шею Сашко.