Этим трактом он гнал дальше без остановки до самого Журавно, здесь вечером вместе с другими людьми и лошадьми переправился паромом через Днестр и поехал далее по тракту, не опасаясь погони. Ночевал в ближайшей корчме, куда в ту же ночь прибыл Хаим на другой краденой лошади и прибыли ещё двое незнакомых ему всадников также на краденых лошадях. Все они, очевидно, были в сговоре. Ленько получил от Хаима немного денег на дорогу и поручение через такие-то и такие-то сёла ехать всё на восток, до самой русской границы, в Гусятин, и там ждать его. Он выехал с рассветом и через несколько дней без всяких препятствий был в Гусятине. Не прошло и недели после жидачевской ярмарки, а все краденые лошади были благополучно переведены через границу, куда по паспорту поехал также и Хаим, заплатив погонщикам небольшие суммы денег, за которые они согласились на это опасное дело.
Имея деньги в поясе и чувствуя себя в безопасности от всякого подозрения, Ленько задумал вернуться домой и ещё раз попробовать счастья в поисках Довбушевых сокровищ. Он знал от своего отца, что в подвале, который был под домом Петрия, имелась одна деревянная стена, и если из этой стены вынуть одно поперечно поставленное бревно, за ним должен был открыться узкий вход в длинный подземный погреб, вырытый неизвестно кем и неизвестно зачем. Олекса Довбущук перед своими сыновьями не раз высказывал догадку, что там должна быть хоть часть Довбушевых сокровищ. Он также предполагал, что сам Петрий не знает об этом тайнике, но ни он сам, ни его сыновья не имели возможности убедиться, сколько правды в этом рассказе. Теперь Ленько, чувствуя себя обеспеченным на долгое время теми деньгами, что получил от Хаима, решил ехать в Перегинское попутными подводами, пожить там подольше и поискать способа попасть в подвал Петрия. Что случилось с его братом, он не знал и не мог узнать ни от Хаима, ни от его сообщников, и поэтому надумал действовать сам.
В Перегинском он застал довольно неожиданное обстоятельство. Его отец жил в доме Петрия. Увидев, что их старое жильё стоит пустым, и узнав, где живёт его отец, он без всяких колебаний пошёл к Петрию.
Он застал Петриёв за обедом. Они обедали вдвоём в комнате, когда он вошёл в сени. Петрийиха вышла и спросила его, чего он хочет. Она, вероятно, не узнала его сразу, потому что, услышав его голос, испугалась. Он сказал, что хотел бы увидеть своего отца. Она не ответила ему ничего, только, указав рукой на дверь напротив кухни, вернулась в комнату и с опаской заперла за собой дверь. Ленько вошёл на кухню, где в углу на топчане сидел его больной отец.
Отец принял его довольно равнодушно, не спрашивал, где он был и что делал, а на вопрос сына, не построить ли им заново свою хату и не вернуться ли на своё место, Олекса ответил, что на это у него нет ни денег, ни сил, ни охоты. Ленько, внимательно осмотрев дом, сени и всё хозяйство Петрия, вышел и пошёл на Довбущуковку. Но, увидев издалека, что там действительно пусто и негде даже переночевать, он зашёл в одну хату на окраине села и попросился там на ночлег.
Была тёмная осенняя ночь. Сон и темнота окутали Перегинское. Петрий с женой и старой служанкой спали в светлице, а слуги — в конюшне.
Ивась спал на гумне. Ему, видимо, во сне почудилось, что кто-то треснул на перелазе. Полусонный, он приподнял голову: тихо везде и темно. Только прислушавшись внимательнее, он услышал что-то вроде тихого шлёпанья по двору.
— Чёрт тебе, мара! — пробурчал он сам себе, протирая глаза и поднимая голову выше. Но больше ничего не услышал. Однако он ещё долго не мог заснуть. Ему стало как-то тревожно. Он накрылся с головой одеялом, и в этот момент ему снова почудилось, будто тихо, осторожно скрипнули сенные двери.
«Может, старый хозяин не спит и вышел пройтись во двор», — подумал Ивась и вскоре заснул.
Но это был не сон и не наваждение, что слышал Ивась с гумна. Это был не старый Петрий, скрипнувший дверью, выходя во двор! Это был Ленько, подкрадывавшийся к дому Петрия.
Осторожно ступая в темноте, он тихо, почти неслышно прошёл через двор прямо к передним дверям дома Петрия. Двери были заперты, и открыть их никаким способом было невозможно. При этих дверях, как он убедился во время осмотра, был железный замок, а к тому же засов изнутри, так что даже если бы воровским крючком удалось отпереть замок, засов не пустил бы его внутрь. Вся его надежда была на задние двери, запиравшиеся только на засов, к которому снаружи вела просверленная в стене дырка для деревянного ключа. С такими замками он с детства умел справляться и уже заранее приготовил небольшой деревянный клинышек с кривым сучком, которым рассчитывал открыть замок. Хуже было то, что возле конюшни, примыкавшей к дому, в деревянных будках спали две собаки. До сих пор они его не почуяли, но могли залаять от малейшего шороха. Оказавшись возле дверей и не раздумывая ни секунды, Ленько взобрался на загату, закрывавшую переднюю стену дома, и верхом этой загаты, через щель между натолоченной соломой и стропилами, благополучно прополз до угла дома, к которому примыкал высокий забор. Загата с той стороны заканчивалась деревянными брёвнами, прибитыми поперёк к углу стены, так что пролезть туда за угол дома было невозможно. Но Ленько быстро придумал выход из этого положения. Достав из пояса маленький ножик, он начал на ощупь перерезать соломенные перевязи, которыми к стрехе были привязаны пучки соломы. Сделав таким образом дыру в крыше и вытащив из неё несколько пучков, он в один момент оказался на чердаке дома. Осторожно ступая здесь в темноте и ощупывая каждый шаг, чтобы не стукнуть чем-нибудь, он дошёл до потолочной балки над сенями. На середине этой балки был угол поперечной стены, выходившей на сени толстыми концами брёвен, из которых была построена стена. По этим концам брёвен, гладко обрезанным, словно по лестнице, Ленько ловко и тихо спустился с чердака в сени. Оказавшись в сенях, он на цыпочках подошёл к дверям в комнату, приложил ухо к дверям и долго прислушивался, как сопят в комнате Петриёвы; ему нужно было знать, сколько людей в комнате, и он вскоре убедился, что всего их было трое. Затем нащупал под стеной в сенях толстый дрюк, обмацал его с конца до конца, чтобы он ни за что не зацепился и не стукнул, потом легко и осторожно поднял его вверх и одним концом упёр в задвижку дверей, а другим положил на землю. Потом он пополз к тому месту, где конец дрюка стоял на земле, обмацал всё вокруг, достал из-за пояса нож, осторожно выкопал ямку в земле и вложил в неё конец дрюка. Потом снова долго прислушивался. В комнате было тихо.
Тогда он пополз вдоль стены к углу, где при осмотре заметил деревянные двери в подвал, которые небольшим квадратом выделялись на земляном полу сеней. Нащупав в этих дверях отверстие от замка, Ленько достал из пояса небольшой крючок из крепкой железной проволоки и после коротких усилий отпер замок. Но поднять двери, утопленные в деревянную раму, было непросто, и он справился с этим только с помощью того же крючка, который удалось просунуть сквозь дверь в том месте, где две доски, соединённые железными петлями, плохо прилегали одна к другой, так что между ними оставалась небольшая щель, возможно, из-за того, что доски рассохлись. Дверь он приподнял медленно, без малейшего стука, и, подперев их головой, стоя на коленях и руках, одной рукой нащупал лестницу, ведущую в подвал.
Протиснувшись под дверь на лестницу, Ленько так же осторожно опустил дверь за собой, но при этом не смог избежать одной неосторожности: дверь, входя в выемку рамы, довольно громко стукнула. Несмотря на это, Ленько в густой темноте спустился по лестнице в подвал, достал из пояса небольшую жестяную фонарик, губку и кресало, двумя-тремя ударами кресала высек искру, которую подхватила губка, затем раздул её, держа между пальцами, и зажёг от неё маленькую восковую свечку, которую заранее вставил в фонарик, и при её бледно-жёлтом свете смог осмотреть внутренность подвала.
В этот момент в сенях послышался стук. В комнате, видно, кто-то проснулся и захотел выйти, толкнул дверь, открывая её, а плохо закреплённый дрюк в сенях упал с задвижки и с довольно громким треском упал на землю. Дверь комнаты открылась, и кто-то вышел.
Ленько сразу понял, что в подвале он пока в безопасности, потому что дверь туда заперта, и никто ночью не станет его там искать. Но одного он не учёл. На раме дверей подвала остался его крючок, и потому дверь, как бы он ни опускал её осторожно, щёлкнув, всё же не закрылась как следует и немного отставала от обычного положения. Стук этой двери услышал старый Петрий, который спал очень чутко. Он тут же встал, зажёг свечу и открыл дверь комнаты. Увидев, что дверь была подпёрта искусственно подставленным под задвижку дрюком, он сразу понял, что имеет дело с немалой птицей, и прежде всего осмотрел обе двери сеней. Двери были заперты, значит, тот, кто подпер дверь дрюком, должен быть либо в сенях, либо на чердаке, либо где-то ещё. О подвале Петрий пока не подумал. Осмотрев сени, заглянув под жернова и за ступу и не найдя там никого, он вернулся в комнату, оделся в кожух, надел шапку, разбудил при этом жену и служанку и, ничего им не сказав, сам пошёл в конюшню будить слуг. Те вскочили с постели, надели на себя что под руку попалось, и, когда хозяин сказал им, что ночью кто-то был в его сенях, пошли тут же осматривать оба чердака. И там никого не оказалось, но тот, кто осматривал чердак над конюшней, заметил сразу дыру в крыше над концом загаты. Неизвестный гость, который с неизвестной целью побывал в их доме, мог туда войти, но мог и выйти.
Тем временем Петрий, осматривая ещё раз сени со свечой в руке, заметил подозрительное положение дверей подвала. Не ожидая ничего плохого, он с помощью жерновины приподнял эти двери и, прислонив их к стене, пошёл по лестнице в подвал, держа свечу перед собой. Но он ещё не дошёл до конца лестницы, как из подвала стремительным прыжком бросился на него Ленько, ударил ножом прямо в грудь, а сам несколькими прыжками, отворив двери сеней, выскочил во двор. Загрохотали его шаги по двору, залаяли собаки и кинулись в погоню, а из подвала донёсся тяжёлый стон Петрия, который, получив смертельную рану в грудь, покатился вниз и выронил из рук свечу, тут же погасшую.