Но видно было, что в его душе кипело взбуренное море, что в том кипятке варились какие-то грозные мысли и планы, которые захватили всю его душу. Пошатываясь и не глядя на тропинку перед собой, с поднятой булавой сошёл Довбущук в долину и вскоре скрылся в чащобе бора, что тянулся огромным венцом у подножия Довбушевой вершины.
II
ДОНОС
Разнообразные мысли роились в душе Петрия. Удовлетворение и уверенность после победы над упрямым Довбущуком перелились в его душе в благодатное чувство надежды, укрепляющей человека перед новыми опасностями. Его воображение раскрывалo перед ним широкие картины будущего. Он видел, как за счёт Довбушевых сокровищ по всей стране открываются народные школы и просветительские учреждения, в которых содержатся и воспитываются тысячи бедных сельских детей, поднимается земледелие, зарождается промышленность, поднимает голову рабочий класс, формируется своя интеллигенция, — и все эти благодатные плоды растут, созревают под руководством его счастливых преемников, Петриев. Исчезает, словно чёрная туча, вражда между Петриями и Довбущуками, а вслед за этим примером подают друг другу руки в согласии и другие роды, которые прежде ссорились из-за остатков имений своих отцов, вместо того чтобы совместным трудом умножать и сохранять это имущество. И его душа, пленённая блеском этих чарующих картин, не могла от них оторваться. А его воображение, под влиянием бесконечно широких полей, которые он видел своими глазами, всё дальше расширяло его духовный мир, показывало ему всю великую, неразделённую Русь, цветущую и весёлую, счастливую, славную и могучую!..
— Боже, — вздохнул он из глубины сердца, — когда же всё это сбудется?
— Доброго полудня! — поздоровался с ним еврей, догнавший его по дороге.
— Доброго здоровья!
Одинокие широкие поля невольно давили душу тишиной и безмолвием и побуждали к разговору, к знакомству, хоть бы и с совершенно незнакомым человеком, встреченным в пути. Путешествующий еврей, которого догнал Петрий, имел в своём лице что-то такое приятное, такое нееврейское, такое русское и человеческое, что Петрий с первого взгляда остановился и стал внимательно его разглядывать. Свобода движений, большие, умные и ясные глаза, прямой нос — знак энергии и силы характера, искренность и открытость — все эти черты, столь необычные у большинства евреев, поразили Петрия. Ему казалось, что он уже когда-то видел это лицо, хоть и смутно, и недолго.
Разговор начался с обычных вопросов: о дороге, жатве, о селе, откуда кто шёл, и о том, куда кто направляется. Петрий узнал, что этот необычный еврей зовётся Исак Бляйберг и идёт тоже в Б. по собственному делу, которое считал малозначительным или маловажным, чтобы рассказывать о нём другому. В дальнейшем разговоре Петрий заметил, что Исак совсем не говорит с еврейским акцентом, а плавно и звучно по-русски, как коренной русин. Он всё больше проникался к нему симпатией. Поэтому рассказал ему о своём деле, из-за которого шёл в Б. в полицию, — но о подозрении, которое имел на сыновей Довбущука, умолчал.
— 5000 з[олотых] р[ейнских] золотом и серебром — какая огромная сумма в наше тяжёлое время! — воскликнул Исак. Это была первая реплика, после которой Петрий вспомнил, что перед ним еврей.
— Знаете что, пан Кирилл, я знаком со многими евреями и христианами в М. в Венгрии, где обычный центр всех сыщиков, занимающихся поимкой воров. Я мог бы сейчас из Б. телеграфировать им. А не знаете ли вы примерно, кто бы это мог быть?
— Если бы вы были так добры, то я попросил бы справиться о двух молодых людях, довольно подозрительного и дерзкого вида, лет 18–20.
— Что? Так вы их примерно знаете?
— Ну, я часто видел двух таких людей, когда они крутились возле места, где лежали деньги. Но зачем они туда лазили — не знаю. Однако всё же я решил сегодня утром перенести деньги в более безопасное место, но уже и место застыло по ним.
— Позвольте, — вдруг перебил иным тоном Исак, — мы ведь уже где-то виделись? Вы мне как будто знакомы!
— И мне так кажется, — сказал Петрий, — но не могу вспомнить, где и когда это могло быть?
Наступило долгое молчание. Каждый из них погрузился в воспоминания, но ни один не мог припомнить ни момента, ни случая, при котором они виделись.
Дойдя до Б., они попрощались. Еврей пообещал как можно скорее дать о себе знать и поспешил по своему делу на Лан — часть города, заселённую почти исключительно евреями. А Петрий, зайдя по дороге к сыну и велев ему собираться в путь, пошёл в полицию. Начальник был ещё больше удивлён, чем сам Петрий, что у того такая большая потеря, и пообещал заняться поисками воров, которых Петрий описал так же, как и Исаку, умолчав их имена и то, что знал их.
Зачем подал Петрий такой донос? Почему прямо не сказал, чьё это дело? Почему, описывая так неопределённо воров, он рисковал полной потерей столь значительной суммы? Причина была вот в чём. Он был связан клятвой стеречь Довбушевы деньги и хранить их в целости. Клятва требовала от него полицейского следствия в случае утраты. Но клятва же обязывала его всеми способами стремиться к согласию и единству с Довбущуками, ибо лишь тогда должна была наступить пора их совместной работы во благо народа. Он думал, что мягкостью, уступками расположит к себе Довбущуков. Хотел их щадить, но и вернуть свою потерю. Однако видел, что такое поведение не приведёт ни к чему. Поэтому предпочёл отказаться от денег, чем открыто назвать имена воров.
Однако случай помог ему вернуть потерю и даже дал возможность показать своим врагам доброту своего сердца, хоть это доброе сердце и не привело к согласию с Довбущуками. Как это произошло, мы узнаем дальше, а теперь перенесёмся на Зелёную улицу, где жил Андрей. Эта тихая и уединённая улочка, вся, казалось, утопающая в зелёных вишнёвых и грушевых садах, была наиболее подходящей для учеников. И действительно, больше всего их роилось здесь и наполняло каждый уголок своим криком, шалостями, учёными фразами и разговорами.
III
ПРОЩАНИЕ ШКОЛЬНЫХ ТОВАРИЩЕЙ
Андрей Петриев был парень около двадцати лет, с милыми и интересными чертами лица, которые трудно было назвать красивыми. Его русые волосы падали густыми кудрями на плечи. Высокий лоб всегда блестел, а в его чёрных блестящих глазах отражался внутренний покой души. Если присмотреться ближе, то на дне этих глаз можно было заметить черту глубокой меланхолии, которая иногда, особенно в более поздние годы, часто разливалась по всему лицу, покрывая его полупрозрачным матовым светом. Искренность и добродушие видны были во всех чертах, во всём облике его лица. Рост у него был средний, и видно было, что со временем он станет таким же коренастым, как отец. Но организм его был вполне и сильно развит, а во всех движениях ощущалась быстрота, ловкость и энергия.
В обществе он был разговорчив, весёл и даже шутлив, поэтому товарищи очень любили его. Но у него была склонность к уединению и размышлениям в тишине. Мягкость и упорство в работе, здравые взгляды везде привлекали ему друзей среди товарищей, учителей и старших. Когда приезжал на каникулы, любил побеседовать с крестьянами, прислушиваться к их простой, но всё же глубокой по своей этике народной философии. Среди товарищей он особенно любил живых, весёлых, остроумных ребят, и потому самая искренняя дружба связывала его с Алексой Тысяком, сыном бедных родителей из небольшого горного села в нескольких милях от Перегинска. Этот Олекса из своих гор, кроме здоровья и свободы движений, вынес ничем неукротимую весёлость. Он страстно любил пение и песни и сам пел довольно приятным тенором, но ещё больше любил компанию, шутить и весело разговаривать. Непоседливый и одарённый быстрым умом, он умел каждого вовлечь в беседу, каждого заинтересовать, развеселить и развлечь. Но этот, казалось бы, лёгкий юмор, пустота и весёлость скрывали глубокое, нежное чувство; они были прежде всего проявлением буйной, жизнерадостной фантазии. Ещё в младших классах Олекса лучше всех делал задания, — он давно начал пробовать изливать свою фантазию в стихах и славился среди товарищей поэтом.
В жилище Андрея уже пусто. Голые стены выглядят мрачно. Вещи он ещё вчера отправил домой. Он уже готов к поездке, ждёт лишь товарищей, которых пригласил к себе на четвёртый час, чтобы попрощаться, и ходит задумчиво широкими шагами по комнате.
Перед ним на столике лежит вскрытое письмо от отца. Оно лежит там ещё со вчера. Отец пишет, что Андрей должен бросить дальнейшую учёбу и возвращаться домой. Это сначала неприятно поразило и удивило Андрея, потому что отец прежде никогда об этом ему не намекал. Ему стало жаль школьных товарищей, с которыми в искренней, братской дружбе он прожил столько лет, жаль и тех наук, которые только что начал по-настоящему любить и ценить, которые теперь придётся бросить навсегда. А с другой стороны — он был рад вырваться из городских стен, стеснявших его широкую грудь. Рад был жить рядом с отцом, которого очень любил и уважал. Рад был не расставаться с матерью, которую не видел с пасхальных праздников, и, наконец, — его тянул в Перегинск сильный магнит: двое блестящих, живых и чёрных, как уголь, глазок.
Вот о чём думал Андрей, шагая по своей пустой комнатке. Ему вспомнилось одно происшествие из его детских лет.
Это было вечером в воскресенье. Чудесная весенняя природа красовалась всей полнотой свежести, жизни и аромата.
Свобода и радость, казалось, наполняли безмерность и проникали насквозь человеческие сердца. Благодатное тепло выманивало из земли всё новые и новые пёстрые цветы.
Всё новые группы празднично одетых людей выходили из тесных хат в поле, на улицу, на прогулку и дружескую беседу. Возле родителей, которые к вечеру рассаживались широкими кругами на брёвнах среди села, вертелись стайками дети, играя и наполняя воздух криками и шумом, словно стая галок. Все они вдруг собрались вместе и побежали в ближайший небольшой лесок, что стлался на склоне Чёрной горы и почти примыкал к самому Перегинску. С шумом и криками побежали дети в лесок за цветами и ягодами, хоть солнце уже клонилось к закату. С детьми побежал и маленький Андрей. Добежав уже до самого подножия горы, прежде чем войти в лес, мальчик невольно поднял глаза вверх. Солнце как раз зашло за самый вершок Чёрной горы и окрасило красным светом широкий край небосвода. На этом красном фоне вырисовывалась в диких, изрезанных и острых формах, словно окаменевший скелет великана, Чёрная гора.