Он вышел из-за стола. Ох, да чёрт его знает, что это такое! Это уж баба не на шутку разошлась! Он ведь не говорит этой дьявольской девке, что она неряха, не хозяйка, что она не годится ни еду сварить, ни хлеб испечь! Разве он не знает, кто его разлучил с Настей, кто на него наговорил? Разве он не видит, что она шляется с парнями, как развратная девка? Он всё знает! Пусть только посмеет сказать хоть слово — тогда узнает, почём в Тростянце гребёнцы! Ох, бить же он её будет, бить, как жид кошель!
— Да врёшь ты, да не ударишь, побила бы тебя лиха година!
Александра вскочила к Гнату и ударила кулаком в кулак. Гната охватила злоба. Он замахнулся рукой и сбил с неё очипок. Кичка раскрутилась, и роскошные чёрные волосы волной упали на плечи. Мягкие, тёплые волосы ещё больше взбудоражили Гната. Он схватил прядь, намотал её на руку и дёрнул. Александра дико вскрикнула. Этот крик ещё сильнее разъярил Гната. Не помня себя, он кинулся на Александру. Через минуту две фигуры слились в одно странное существо с четырьмя руками, четырьмя ногами. Это существо как-то неестественно, судорожно извивалось, и невозможно было разобрать движений при неравномерном, мигающем свете керосиновой лампы. Гнат швырнул Александру на пол, растоптал её ногами. Она вскочила с пола и, растрёпанная, испуганная, с плачем и криком выбежала за дверь.
— Вон из моей хаты! — рявкнул Гнат.
Он стоял бледный, с широко раскрытыми глазами, тяжело дышал.
— Вон, чтоб и духу твоего здесь не было!..
Гнат кинулся к женскому сундуку. Он схватил его за ухо, чтобы вытащить вслед за Александрой. Но сундук был тяжёл. Гнат дёрнул за крышку, и она отскочила, так что железная скоба звякнула. В бешенстве, не помня себя, он начал выбрасывать женские пожитки в открытые двери сени. Со свистом полетел свёрток полотна и через всю хату лёг белой дорожкой. Красная маниевая юбка, блеснув горячим светом, упала возле лавки. Летели, словно змеи, рушники и цеплялись за двери. Брязнули об пол бусы и рассыпались по углам. Большой клубок ниток быстро-быстро покатился по белой дорожке полотна и перепрыгнул через порог в сени. Куделя льна, зацепившись за полку, повисла там, словно русалочьи волосы. Гнат швырял тряпьё и одежду с такой силой, что по избе ходил ветер, пламя лампы вытянулось длинным языком и чадило. От неровного света тени на стенах дрожали. Опустошив сундук, он так сильно его дёрнул, что тот загудел. Гнат оглянулся. В избе было пусто и тоскливо. Александры не было. Он со злости плюнул и вышел, не прикрыв даже двери.
Была чудесная майская ночь. В переулке было темно, хоть глаз выколи. Сквозь чёрный купол верхушек деревьев кое-где пробивался серебряный луч луны и ложился на чёрную землю серебряным пятном. Выйдя из переулка, Гнат словно окунулся в море белого света. Этот белый, чуть голубоватый свет тихо лился сверху, и зачарованная земля словно купалась в фантастическом сиянии. Гнат пошёл к пруду и сел под ивой на росистой траве. Он взглянул на пруд и не узнал его. Нет, это не пруд, это другое небо с луной и звёздами. Два голубых купола слились в один огромный шар, опоясанный чудесным венцом тёмно-зелёных деревьев, белых хат, чёрных заборов. Одна хата крышей вверх, другая — вниз; одно дерево ветвями вверх, другое — вниз. Две луны словно улыбаются друг другу. Звёзды тихо дрожат вверху и внизу… А в садах сладко дремлют, окутанные лунным сиянием, стройные тополя, широкие липы, раскидистые яблони, и только иногда, словно во сне, тихонько вздохнёт дерево молодыми листьями. По серебристой земле легли длинные чёрные тени… Тихо. И земля, и вода, и воздух — всё спало. Однако эта ночная тишина была полна всяческих звуков. Разно скрежещут лягушки на том берегу пруда. Заливается соловей в саду. Где-то далеко в селе лают собаки… На лугу фыркает конь и звякает железной цепью…
Гнат сидел на берегу под ивой. Ночной холод немного охладил его и утихомирил взбудораженные нервы. Но на сердце у него было тяжко. Он инстинктивно чувствовал, что сотворил дурное, но мысль не представала ясно. На минуту ему стало жалко Александру, и мелькнула мысль о примирении, но тут же другая, сильнее, разбила первую. Нет, он не хочет жить с ней, он не может жить с нелюбимой! Пусть делают с ним что хотят, пусть судят, как знают — он не пустит её в дом. Лучше головой об стену. Она ему противна, ненавистна; она отравила ему жизнь, разлучив с любимой, она мучила его целый год непокорным нравом, неряшливостью, ленью… С тех пор как он женился — и хозяйство ему не даётся. Купил лошадей, откормил — думал продать да заработать — и как раз потерял. Купил других, снова откормил и снова потерял, на этот раз ещё больше. Купил двух поросят, ухаживал, кормил — такие сытые были. И что? С утра не захотели есть, а к вечеру околели. Или с тем телёнком! Какое там телёнок — хороший зимовалый был. Это было зимой. На дворе свирепствовала страшная метель. Ветер выл, как дикий зверь, и, заметая огромные сугробы, поднимал их к низко нависшим над землёй белым тучам. Трудно было выйти к воротам. Резкий ветер бил в лицо, снег забивал глаза и, казалось, хотел поднять в воздух, чтобы потом швырнуть в холодный снег. Гнат вынес телёнку корм. В хлеву его не было. Гнат обошёл весь двор, заглянул во все углы — телёнка нет. Его охватила тревога. А вдруг где замёрзнет, глупый, под забором? Он подпоясался, натянул шапку на глаза и, взяв в руки палку, пошёл на улицу. Ноги вязли в сугробах, ветер бил в лицо с такой силой, что Гнат не мог вздохнуть. Он отворачивался от ветра, чтобы перевести дух. Гнат обошёл село — телёнка не было. Усталый, вспотевший, вернулся он домой без телёнка… На другой день люди говорили, что волки разорвали в лесу телёнка. Гната будто что-то толкнуло. Он пошёл в лес и скоро нашёл в овраге голову своего телёнка с верёвкой на шее… Ах, он воображает, он своими глазами видит кровавую драму в лесу. Холодный ветер свищет между голыми крепкими деревьями. Облепленное снегом телёнок стоит по колено в снегу и, вытянув морду, жалобно мычит против ветра. Из-за оврага, полного снега, смотрят на него блестящими, как уголь, глазами два волка. Они будто сговорились: один лёг в овраге на спину, а другой, крадучись и припадая к земле, обошёл телёнка сзади и погнал его к оврагу. Телёнок жалобно мекнул, поднял хвост и, неравно прыгая, побежал прямо на волка. Волк лежал и подстерегал. Телёнок подбежал и с разбега прыгнул на волка. Волк схватил его поперёк и распорол ему живот. Телёнок упал. Подбежал другой волк и из живого ещё телёнка вырвал кусок мяса. Волки ели, рычали и скалили друг на друга зубы…
Гната даже мороз прошиб по спине. А и впрямь стало холоднее в воздухе. Над прудом поднялся белый туман и, словно серпанком, окутал пейзаж. Пахло сыростью. Гнат поднялся и пошёл домой. Из окон лился свет, но двери были заперты. В избе всё было прибрано, всё стояло на своих местах. Гнат глянул в угол и догадался, кто навёл в доме порядок. На лавке под образами сладко спала тётка Мотря, громко посапывая. Гнат потушил свет и лёг спать.
* * *
Солнце уже взошло, его косой луч, пробившись через окно к лавке, разбудил Гната. Он взглянул на тётку, хлопотавшую у печи, и сел на лавку, протирая глаза. Он никак не мог понять, откуда взялась здесь тётка, что она тут делает. Через минуту Гнат вспомнил вчерашний вечер. Тётка шинковала свёклу и, лишь заметив, что Гнат проснулся, громко заговорила своим глухим голосом. Ну и спит же он! Она думала, что он уж не встанет! Пусть молчит, ничего не говорит: она уже всё знает. Как раз тогда, как между ними поднялась ссора, она стояла во дворе и всё слышала. Да разве ж не стоило бить? Ведь она такая неряха, такое лентяйство! Все бабы дивятся, как он терпел её, не убил до смерти. Убежала к отцу. Не бойся, прибежит! А не вернётся, так муж сумеет на поясе привести её домой, как прошлой зимой Клим свою Варвару! Развеселилась, а посуда стоит грязная, немытая. Она, Мотря, своими руками должна была всё убрать, хоть очень нужно было идти на подённую работу. Мотря долго говорила, жалуясь на своё горькое бедствие. Её басовитый голос грозно звучал в избе, будто там кто ругался.
Гнат слушал ли, не слушал. Ему как-то неловко было с тёткой, хотелось остаться одному. После обеда Гнат взял топор и пошёл во двор чинить забор. Вскоре на перелазе появилась невысокая фигура мужчины с седой колючей бородой. Гнат узнал тестя и остановился, ожидая. Старик подошёл ближе.
— Здравствуй, сынок! Что там стряслось вчера между вами, что Александра прибежала к нам, как безумная?
— Да что стряслось… вот, тятя, дали вы мне жену, теперь возьмите её обратно, потому что я с ней не жить буду…
— Эге! Не спеши, сынок, с безрассудным словом, потому что назад повернуть неловко. Отчего же так?
— Потому что она мне не по душе… она мне противна!
— А ты ж почему, сынок, не расспросил дороги у своего сердца да забрёл к нашему дому? Разве тебя кто силой принуждал? га? Нет, теперь уж довольно! После смерти каяться поздно!
— Как хотите, а мы вместе не будем!.
Гнат рассказал тестю, как они жили с Александрой. Старика брала злость. Сдурел зять, или что за беда! Не буду с ней жить да и не буду. Ну, ударил там жену, проучил её немного — и хватит! Дело житейское. А поссорились — помириться и жить как следует, как бог велел.
— Вы, тятя, лучше не вмешивайтесь в это дело, потому что ничего из этого не выйдет!.
Как же не вмешиваться? Ведь она ему дочь! Может, и у него сердце болит за свою дитину. Старик сердился. Он говорил быстро и так и брызгал слюной, будто мокрил сукно. А если бы зять вздумал погубить свою жену, то отец должен ещё коленом в яму толкать? Э, нет, извини! Хоть он и стар, а всё-таки никому не даст свою дочь на поталу! С ума посходили дети, или что. Один упёрся, говорит, не будет вместе жить, а другая и сама того же напевает… Между ними и чёрт лысый не разберёт дела!.. Старик Максим плюнул со злости и подался к воротам, бормоча что-то себе под нос.
На другой день вечером в дом Гната зашёл Максим с кумом Гаврилом, старым, солидным человеком. Они уговаривали Гната помириться с женой да жить с ней в согласии. Гнат и слушать не хотел. "Я её не люблю", — твердил он одно. Гнат не пил даже горилки, которую принёс тесть. Максима брало нетерпение. У него аж руки чесались до драки, а слюна так и летела изо рта за каждым словом.