Место для дракона Страница 3

— Сколько мух… Откуда они берутся?

— Я бы вам сказал откуда, — поклонился трактирщик. — Но не знаю, можно ли.

— Я вам разрешаю.

— Это всё из-за границы! Вот откуда.

— Что? Из-за границы? А откуда у вас такие сведения?

— У нас никаких сведений нет, просто так себе размышляем: это мухи не наши.

— Мы с ними боремся, — подсказала Ривка.

— И побеждаем! — закивал головой трактирщик. — Я всех заграничных мух сюда записываю.

В руках у трактирщика появилась дощечка с зарубками.

— Гм-гм... — замялся советник. — Кто бы ожидал от вас такой дотошности? А с нашими мухами как обстоит?

— Отечественные мухи — лучшие в мире! Их совсем не слышно. О! Слушайте! Слышите?.. Это жужжат заграничные! А наши — так их вообще не слышно. Сказано — свои.

— Ладно, а что вы думаете о драконе?

— О драконе? Да я о нём так плохо думаю, что вот так бы взял да и разорвал на клочки, ногами потоптал и сказал: "Чтоб больше сюда не приходил!"

— Ага! — насторожился советник. — Значит, вы считаете, что он тоже из-за границы?

— А как же! Из самой Византии. Это их проделки. И я себе так думаю: мы должны отомстить. Они нам — греческих драконов, а мы им — люботинских крыс. Пусть знают! А наши крысы — сами знаете — лучшие в мире. Куда их драконам тягаться!

— Пфу-у… — советник даже вытер потное лобо. — И наворотили ж вы! Мастера! Ничего не скажешь…

С этими словами он достал из-под плаща свиток, развернул его, и трактирщики увидели нарисованного трёхголового дракона, сидящего на горе костей и черепов, а в лапах его извивались пойманные люди. Вся картина была щедро заляпана красной краской.

— Вей-вей, какое ужасилище! — всплеснула руками Ривка.

— Повесьте это в корчме, чтоб рыцарей на бой вдохновляло, — сказал советник уже с ощутимо потухшим энтузиазмом и, отходя, почесал затылок: — Так мне голову заморочить!

Когда за ним закрылась дверь, Ривка обняла мужа и чмокнула в лоб:

— Ну-у, ты геро-о-ой! Как отчитался — как по писаному!

— Кто-то кому-то должен был отчитаться. Или я ему, или он мне.

7

В трактире "У весёлого рака" собралась вся рыцарская братия. Жареные фазаны, нафаршированные бекасами и бычьими мозгами, высились над остальными блюдами словно боги.

— Фазана нельзя запекать сразу после охоты, — басил Кельбас из Цюкаловки. — Надо, чтобы пару дней полежал, пока душком не отдаст.

— Это что же, — расхохотался Юхно с Косогора, — он должен провонять, что ли?

— Почему провонять? Я говорю — лёгкий душок! Но это надо уметь определить. Некоторые эту стадию по цвету пера на брюхе узнают.

— Так он должен в перьях лежать?

— Конечно. Перо, если свежее ощипать, вытягивает соки. Я знаю, потому что ел у дяди на Волыни. Это была, скажу вам, вкуснятина!

— К чёрту ваши протухшие фазаны! — треснул кубком по столу моравский рыцарь Гудбранд. — Фазаны у них в голове! Какого лешего, скажите мне, я притащился сюда из Моравии? Чтоб вас дракон в аду терзал, пся кость! Да это заяц, а не дракон! Знал бы — поехал бы в Семиградье. Там, говорят, дракон такой объявился, что аж земля дрожит.

— А тебя никто и не звал, — буркнул Кельбас. — Наши драконы ему, видите ли, не по вкусу! Будто в Моравии лучше. Да там уже сто лет даже облезлой змеюки не видели, не то что…

— Где? У нас?! — вспыхнул Гудбранд, и рука его потянулась к эфесу меча. — Да у нас недавно великан такой был, что… что…

— Знаю, — кивнул Кельбас, — земля дрожала. У вас, как кто на пядь выше — уже великан. Мы ваших знаем.

Гудбранд позеленел, и если бы не соседи, что схватили его за руки, он, пожалуй, выхватил бы меч и кинулся на Кельбаса, который спокойно жевал фазанье мясо.

— Ну-ну, — сказал Кельбас. — Не горячись. Ты нашего дракона оскорбил — я твоего. Квитки. Выпей медовухи да отведай жаркого, а то худой да костлявый, что от драконьего дыхания как ангел в небо вознесёшься.

— У нас так не жрут, — буркнул Гудбранд.

— Потому-то вы немцам и отпор дать не смогли. Подумай: если латы весят не меньше четырёх пудов, ты должен весить как минимум вдвое больше, чтобы свободно в них двигаться. А если вы больше пяти пудов не набираете — куда вам в бой?

— Я могу себя показать в деле!

Кельбас иронично смерил моравца взглядом и принялся за второго фазана.

— Перестаньте, ребята, грызться, как псы, — вмешался Юхно. — Вот ты, Гудбранд, шипишь, как сало, а подумал бы — понял бы, что не прав. Немцы жрут, как свиньи, и пьют не меньше. Как напёрли, так у вас и подметки затрещали.

— Зато мы им в позапрошлом году такого трёпа задали!

— Э-э, только не на открытом поле! В болото заманили. Это по-рыцарски? А как в поле вышли — вот тогда и стало видно, что вы как воробьи питаетесь!

— Вы вот сцепились из-за ерунды, — перебил их Базильо из Микуличина. — Тебе, Кельбас, какая разница — худой он или толстый? Подумай лучше, что будем делать завтра. Дракон, как видим, из пещеры вылезать не хочет. Дымом выкуривать — дело рискованное. Как его выманить?

— А может, ваш дракон… того… не в своём уме? — спросил Гудбранд.

— Опять ты нашего дракона оскорбляешь? — насторожился Кельбас.

— Ну вы чисто как дураки-петухи, — покачал головой Базильо.

— Я вовсе не хочу вашего дракона обидеть, — сказал Гудбранд. — Просто он какой-то странный. Ни на кого не нападает, никого не убивает. А больше всего меня удивила его пещера.

— Та-ак, — кивнул Кельбас, — моравские пещеры, конечно, лучше.

— Пещера мне не понравилась вот почему. Кто имел дело с драконами, тот знает — перед пещерой всегда груда костей и черепов. А тут — зелёная травка, цветочки. Причём не просто цветочки! Вы обратили внимание? Там прямо грядки! Как у людей — барвинок, мальва, рута.

— Ай, правда, — насторожился Кельбас. — Да, ей-Богу, там настоящие грядочки! А я, видишь, и не заметил. Ну-у, моравец, хоть ты и мировая худоба, но мозгов у тебя — дай каждому. И вправду, я что-то не слыхал, чтоб он хоть козу задрал. Может, он травой питается? Вот почему, анафема душа, не нападает на нас. Эй, трактирщик! А ну-ка иди сюда!

— Что, опять пану Кельбасу лягушку принесли?

— Не бойся. Ты вот скажи нам про дракона. Что он ест?

— Что ест? — наморщил лоб трактирщик.

— Ага.

— А я откуда знаю, что он ест? У меня он не обедал.

— Но ты здесь живёшь — должен знать.

— А что я могу знать? — развёл руками. — Может, он колбасу ест, может, голубцы, а может, кнедлики… Я его не спрашивал.

— А девушек ест? — вмешался Юхно.

— Девушек?.. Гм... — трактирщик снова наморщил лоб. — На картине нарисовано, что ест… Бедный-бедный, даже сковородки не имеет, чтоб поджарить. Приходится сырой есть… А от сырой девушки живот болит. Вот он как сырой нажрётся — где ему с вами биться?

Рыцари расхохотались, а Кельбас так ударил по столу, что все кружки задрыгались, как лягушки.

— Чтоб тебе тыква отелилась!

ГЛАВА II

1

Сначала позолотились верхушки деревьев, потом отдельные солнечные лучи пробились сквозь лесные чащи, выхватили из тумана небольшую поляну, где паслись пятеро стреноженных коней, а у погасшего костра лежали четверо мужчин, укутанных с головой в войлочные кotsi. Солнечное пятно, упавшее на траву сквозь просвет в листве, стало расплываться в стороны, захватывая всё большую площадь, и когда оно осветило лицо одного из путешественников, тот проснулся, поднялся и растолкал товарища. Вдвоём они принялись разжигать костёр. Когда один начал с громким треском ломать сухую ветку, другой остановил его:

— Перестань. Пусть спят. Всё равно завтрак ещё не готов.

Пока пан Лаврин из Горшова герба Подкова и его оруженосец крепко спали, уставшие после целого дня странствий, слуги принесли двух жирных глухарей, убитых накануне. Глухари уже были ощипаны и выпотрошены, блестели росой после ночи, проведённой в крапиве.

2

Впереди ехали пан Лаврин с оруженосцем, за ними немного поодаль слуги, а позади трусил низкорослый куманский жеребец, гружённый всякой всячиной.

— Как вы думаете, — заговорил оруженосец, — хотя бы к завтрашнему дню доберёмся до Люботина?

— Должны. Иначе без нас победят дракона, и княжну Анастасию получит кто-то другой.

— Во всём Люботинском княжестве нет храбрее вас.

— Не учись, парень, льстить. Это неприлично для будущего рыцаря… До сих пор я сражался с врагами в человеческом облике, а теперь мне предстоит бой со змеем. Кто знает, поддастся ли ему мой меч.

— Но ведь ваш меч освящён в Иерусалиме.

— Это правда. Но одно — биться с сарацинами, и совсем другое — с драконом, у которого чешуя крепче дамасской стали.

— Вы обязаны победить его.

— Я или кто-то другой. Только представь, сколько бед принесло Люботину появление этого чудовища. Эти мерзкие создания — словно небесное наказание. Я не успокоюсь, пока не увижу его отсечённой головы.

— Кроме того, это единственный шанс добиться руки прекрасной Анастасии.

— Умгу, — кивнул рыцарь, усмехаясь в пышные усы.

— Интересно, а если бы не было дракона — вы бы посватались к княжне? Ведь вы за свою жизнь столько подвигов совершили, что и для десяти рыцарей хватило бы.

— Видишь ли, одно дополняет другое. За победу над змеем — награда: княжна. А любовь княжны можно заслужить, только убив змея. И естественно, что преграды на пути к её сердцу лишь разжигают желание его добиться. Мне, если бы не этот змей, и в голову бы не пришло жениться. Сорок пять — не возраст для брака.

— Говорят, княжна молода и красива.

— У меня есть её портрет.

— Правда?! — оживился оруженосец, и его лицо вспыхнуло румянцем.

— Сейчас покажу, — рыцарь расстегнул телигу и достал из-за пазухи круглое, как зеркало, изображение. — Я купил его у того шваба Отто из Альтенбурга, которого мы встретили в Венгрии. Оказалось, князь разослал портреты по всем окрестным королевствам. А шваб, услышав, что дракон на сто шагов сжигает всё одним дыханием, — передумал.

— И правда, она прекрасна! — восхищённо воскликнул оруженосец и, поймав момент, когда пан Лаврин отвернулся, приник к портрету губами, словно к иконе Девы Марии перед боем с сарацинами. — Боже, какая прекрасная!

— Не кота же в мешке брать.

— Вы её любите?

— Я уже не в том возрасте, сынок, чтобы вспыхивать любовью, как сухая щепка. Хочу совершить подвиг. Может, это будет мой последний. А княжна — заслуженная награда. И я её приму. Но как долго я выдержу в их замке?

— Вас ждёт княжеский престол.

— Государственные дела — не моё.