Место для дракона Страница 11

Князь успокоился. А княжне сразу пришёлся по сердцу храбрый джура, так что со свадьбой не медлили.

Рыцари разъехались, увозя на груди на шнурке кто коготь, кто зуб дракона — чтобы иметь доказательство своего участия в той славной битве. Один лишь пан Лаврин отказался брать что-либо на память; а когда узнал, что князь собирается похоронить дракона, то сам вызвался помочь.

Дракона похоронили на поляне возле отшельника. Когда всё было окончено и воины разошлись, рыцарь спросил:

— Почему вы похоронили его именно здесь?

— Он сам этого захотел.

— Кто? Дракон? Вы что, с ним разговаривали?

— Представьте себе, дорогой мой, разговаривал. И не раз.

И тут князь, по какой-то непонятной внутренней причине, взял и рассказал всё, как было. Говорил, будто исповедовался, словно очищался рассказом от содеянного. Говорил, избегая встречаться глазами, и потому не видел, как менялось лицо рыцаря, как пальцы его сжимались в кулаки. Воевода пытался остановить князя, но напрасно. Когда князь закончил и взглянул на рыцаря, в его глазах вспыхнул страх — он не узнал лица пана Лаврина: оно было налито яростью и болью.

— Если бы я мог, — процедил рыцарь сквозь зубы, — если бы мог, я с величайшим удовольствием раскроил бы вам этим чеканом голову. Вы мне омерзительны! Вы — и весь этот паршивый Люботин! Я проклинаю вас!

Он резко обернулся и покинул остолбеневшего князя. В тот же день сел на коня и, ни с кем не попрощавшись, покинул Люботин.

ГЛАВА VII

1

В княжестве наступила осень. Ветры налетели с востока, принесли холод и тучи, моросящий колючий дождь лил без остановки, и слякоть превратила дороги в месиво.

Князь слонялся по палатам, проклиная озноб, и боролся со скукой. В последнее время он уже не мог справиться с собой — чего-то всё время не хватало, всё вокруг безмерно осточертело, хотелось чего-то такого, чего он и сам толком не понимал; чувствовал себя так, будто нутро выскребли, и осталась лишь одна оболочка. Пустота зияла повсюду, куда бы он ни глянул. Какая-то боль, непонятная, прокралась в душу и там свила себе гнездо, разъедала изнутри, душила по ночам, заставляя просыпаться в холодном поту с глазами, полными ужаса. Всё чаще ему снился дракон. Он ничего не говорил, лишь грустно смотрел, и на его ресницах дрожала большая слеза, в которой играло солнце. Ночные кошмары изматывали князя. Он потерял аппетит, похудел, щеки ввалились, небритый, с посеревшим лицом, он пугал даже стражу.

И вдруг он понял, чего ему не хватает, — разговоров с драконом. Ни с кем больше нельзя было развеять свою скуку, и воспоминания о тех днях, когда он ради своей цели ездил в пещеру и подружился со змеем, не отпускали его. Он, сам того не желая, привязался к нему.

Пращуры с портретов смотрели на него, и казалось, их взгляды прожигают сердце.

Ну и что уставились? Вы ведь были такие же! Нет? Не лгали? Не обманывали? Не давали клятвы, чтобы потом нарушить их? Вы — язычники, не ведавшие святого писания! Как смеете вы смотреть на меня с осуждением? Я сделал всё, чтобы спасти Люботин!

Он выскочил из покоя, вырвал из рук испуганного стражника алебарду и бросился к портретам. С безумной яростью срывал их со стен и топтал ногами, а когда последний портрет рухнул на пол, выпустил алебарду, сел и заплакал, и тот плач стал для него, как летний дождь после долгой засухи.

На следующее утро он взял бутыль вина и три кубка, накинул на коня тулуп и выехал из замка.

На поляне, окружённой скалами, было теплее, выжженная мёртвая трава едва шевелилась, будто волосы какой-то гигантской твари. Князь постелил тулуп между двумя могилами, поставил на каждой по кубку и налил.

— Ну что, ребята, давайте выпьем, — буркнул он. — Осень… такая пора, что можно свихнуться. Ненавижу её… Эх, не слушайте меня. Просто слова. А вы пейте, пейте… — он вылил вино на могилы и налил снова. — Тебе сколько уже? Восемь? Ну и жеребец! Пей! Вино хорошее? Его мне из Валахии привезли… У нас тоже делают, но кислое, чтоб его… В рот возьмёшь — и Киев увидишь… Эх, что бы я без вас, ребята, делал? Такой этот Люботин — и поговорить не с кем.

Отшельник кивал, а дракон мечтательно глядел в небо, и крылья его слегка шевелились — словно собирался взлететь.

2

На следующий день князь снова приехал. День выдался мерзкий: пронизывающий холод добирался до костей. Но отшельник и дракон уже ждали его.

— А, чёртова погода! Вы не замёрзли? — спросил он у отшельника, который сидел на своей могиле в одной длинной рубахе. — Возьмите мой тулуп. Не хотите?..

Дождь лил и лил, тулуп под князем быстро промок, и весь он скоро стал как тряпка, вода стекала по лицу, по бороде, но ему было всё равно — он сидел с друзьями.

— Скоро зима. Всё заметёт, всё побелеет. И душу мою — побелеет или так и оставит, если она белая, а?.. Почему молчите? Вам-то лучше знать, бела ли у меня душа… Эй, Гриша, давай стишок, чтоб прямо ух!

И дракон начал:

В моей душе кто-то осину вбил,

На выжженных холмах среди криков и бед —

Она растёт на чёрном поле сил,

И в росте — вся моя печаль и свет.

Я вижу день, когда ко мне идёт

Вдали чей-то угрюмый силуэт…

Неужто Иуда этот путь найдёт,

Чтоб вешаться во мне — на мой же свет?

— Это ты обо мне? — сухо спросил князь. — Ну конечно, обо мне… Вот ты какой! За что? Я же хотел как лучше. Для государства. Я спас его…

— Если вы — Иуда, то я — та осина, — вздохнул отшельник. — Я проник в его душу и дал ему разум. Для чего? Неужели только ради того, чтобы его смерть была в сто раз мучительней? Зачем я воспитал в нём чувство красоты и добра? Зачем сделал поэтом? Поэты умирают тяжело. Им нет места в этом мире, потому что они не отсюда.

— И я умер… — сказал дракон. — И вы увидели — зло было не во мне.

Отшельник стер ладонью мокрое лицо:

— Я говорил: не в нём зло… Оно в нас самих.

— Государство спало. Я должен был его разбудить, — выдохнул князь.

— Но вы разбудили не государство, а худшие инстинкты… — сказал отшельник. — Хорошо ещё, если народ на этом остановится. А если нет?.. Что будет, когда поймёт, что смерть дракона — не предел, что злом не исчерпано? Что будет, если он пойдёт искать новые источники зла? Все ли они будут настоящими?.. Одного дракона на всё государство мало. Где взять столько драконов, чтобы каждому было кого распять? Где найти столько Иуд, чтобы сваливать на них вину? Когда народу некого проклинать — он слабеет. Господи! Пошли нам драконов! Не обдели никого, даже юродивого! Даже ребёнка — ведь и ему нужна своя турнея!

Ветер выл в пещере, стонал, словно на похоронах. На скале с треском повалилась сосна, полетела вниз, рухнула с хрустом, разлетелась щепками. Воронье гнездо откатилось прямо к князю.

— Вот и шапка. Отличная шапка, — засмеялся князь и надел гнездо на голову. — Эй! Чего вы замолчали?! Выговорились? А что мне теперь делать?.. Пока был дракон — был смысл. Была ясная цель — уничтожить змея. Уже тогда меня пугал конец: вот уничтожу, и что дальше? Обратного пути не было. На чашу весов была поставлена честь государства… Да и я был не один. Со мной был мой народ… А теперь, когда дракон «убит», я остался один… Ни врага, ни друга. И никому до меня нет дела. Все попрятались по норам… А сейчас мне холодно… Хо-ло-дно! И никто меня не согреет!

Солнце садилось за горы, и на поляну начали сползаться сумерки, как половцы, припадая к земле, а свет отступал перед ними, вспархивал и улетал в незнаемую высь. Озерцо пенилась, будто ведьмовский отвар, выходила из берегов, неся тёмно-жёлтые потоки дикой воды во все стороны. Скоро вся поляна заклокотала и заплясала в безумной хлюпи.

— Ничего, ребята, — клацал зубами князь, — переживём. И не такое переживали.

Вода окружила его, бурлила у ног. Князь взобрался на могилу и сел рядом с отшельником.

— А вам хоть бы что, — удивился он, — н-не м-мерзнете. Я уже т-тоже ч-чуточку с-согрелся. Пейте, пейте… С-сколько т-тебе? В-восемь? М-можно…

Скоро стемнело, скалы потемнели и растворились в загустевшей тьме, а ливень не утихал. Ветер, дувший из пещеры, трепал чёрные паруса дождя, сшибал их в плотную массу и с грохотом бросал поверх потоков, деревья на скалах вскрикивали, стукались кронами, ломались, падали, камни катились с вершины и с плеском падали в воду, разбрызгивая волны. Вода подняла упавшую сосну и понесла её к скале, та ударилась с грохотом, загудела, потом ещё раз ударилась — и стала гупать без конца, словно стучало гигантское израненное сердце.

Князь почувствовал, что там, где раньше в его душе сиял ослепительный свет, теперь царила тьма — такая же, как здесь, над водой… Всю ночь бушевал ливень, всю ночь бурлила вода на поляне, как единая кровоточащая рана, всю ночь стучало великое больное сердце и надрывно скрипели деревья на скалах.

А когда ночь миновала — дождь утих, всё затихло, а вверху рассвело и утренний свет заискрился самоцветами на воде, небо прояснилось, и осеннее солнце — бледное и истощённое — выстрелило лучами над миром.

Но князь уже его не видел.

© ВИННЫЧУК Ю. П. Всполох: Рассказы, повести. — К.: Советский писатель, 1990. — 352 с. — (Первая книга прозаика).