Место для дракона Страница 10

Какое счастье — иметь друзей и быть готовым ради них отдать жизнь! Воистину это позволено только людям! Благодарен судьбе, что хотя бы в последний день позволила мне почувствовать себя человеком... Отшельник ошибался. Люди не могут быть хуже зверей... Но сейчас я — злобнейший дракон! Я — тот, кто похитил княжну! Горы костей перед моей пещерой — это моя работа! Смерть мне!»

Он выполз из пещеры, и неимоверный шум на мгновение оглушил его.

Гремели трубы, раскатывались литавры, неистовствовала толпа там, на холмах, где в тени под дубом разместился князь со своей свитой. Лошади испуганно ржали, хотя на глаза им были накинуты сетки, чтобы не видели они чудовище слишком ясно, а рыцари били мечами по щитам и выкрикивали боевые кличи.

Дракон переминался с лапы на лапу.

Что теперь?.. Зарычать, что ли? Хоть бы кто подсказал, как всё это должно выглядеть.

Вдруг всё стало безразлично, а скачка перед его мордой больше напоминала суету муравьёв.

И он подумал: «А не лечь ли мне прямо здесь на траву — пусть делают что хотят? У меня только два уязвимых места — глаз и глаз. Закрою их лапами — и что они мне сделают?» Но, представив себе эту картину, усмехнулся — хорош бы из меня вышел дракон.

А народу-то! Весь Люботин собрался... Где тот, со стягом? Ага, вон он сидит спокойно на коне и не кричит. Видно, бывалый человек. Наверное, не знает, что его выбрали быть моим убийцей. Интересно, как князю удалось всучить ему этот стяг? Сказал, наверное, что от княжны подарок. Ну, чего это я стою как вкопанный? Надо что-то делать. Зарычу для начала.

— ГРХАААГХРРРН!

Несколько рыцарей свалились на землю, задрав ноги, другие, ломая строй, рассыпались по долине, пытаясь усмирить своих коней. Один лишь рыцарь остался на месте, и над его головой развевался голубой стяг.

Ну, если ты такой смелый, подумал дракон, тем лучше... Было бы куда хуже, если бы пришлось гоняться за тобой по долине, подставляя голову, а ты, не дай бог, оказался бы таким дураком, что и не воспользовался бы удачным моментом.

Дракон перешёл речушку и встал точно напротив пана Лаврина. Рыцари со всех сторон ринулись на змея, и, подскакивая ближе, звенели мечами по чешуе. Мечи отскакивали, словно от скалы, копья ломались или, выгнувшись дугой, вылетали из рук неудачливых нападавших.

Не так уж это страшно. Детская игра. Надо хоть для вида с ними побороться. Он начал рычать и вертеться на месте, мотая головой так, что со стороны казалось, будто он и правда защищается.

Тут и джуры осмелели — подскочили к змею и изо всех сил ударили мечами и топориками. Наконец и пан Лаврин пришпорил коня и пошёл на дракона, но в отличие от других не махал мечом без толку, а выбирал уязвимое место, гарцуя прямо под носом у чудовища.

«Так, ну что ж — пора», — подумал змей и, делая вид, будто защищается, наклонил голову, чтобы рыцарю со стягом было легче попасть.

Пан Лаврин заметил этот жест и занёс меч, но тут же ощутил, что рука одеревенела, — глаз дракона, словно маленькое озерцо, смотрел на него умным взглядом, в нём сверкала слеза, а в слезе играло осеннее солнце. Глаз смотрел и как бы подсказывал — вот он я, жду! Мурашки побежали по спине у рыцаря — он не ожидал, что почувствует жалость к дракону. К дракону, который похитил княжну...

Толпа ревела, многоголосое «Руби!» ударило, как гигантская птица, в грудь скал и отозвалось эхом. Уже и джура подскочил:

— Колите, пане!

Но момент был упущен — дракон отвёл голову.

«Не могу же я, как болван, вот так стоять — догадаются».

И снова гарцевание, звон мечей. Кому-то удалось ударить мечом так, что тот зашёл под чешую на животе и слегка ранил — выступила кровь. Больно не было, но дракон понял: живот у него тоже уязвим. Теперь рыцари знают, куда бить. Нужно быть осторожнее.

И правда — рыцари и джуры перестали бить куда попало, теперь старались попасть именно под живот. Дракон вертелся, как юла, наконец выловил момент и снова подставил глаз рыцарю с голубым стягом.

«Почему он тогда не ударил? Ах, наверное, заметил слезу. Это была непроизвольная слеза, ваше светлейшество, я не хотел, простите, больше не буду. Когда же!»

Остальные в это время били по животу, хоть и без особого успеха — оказалось, что загнать меч под чешую, подпрыгивая на испуганном коне, не так просто. Никто не заметил опущенной головы дракона. Лишь пан Лаврин и его джура были рядом. Рыцарь занёс меч для удара, сжал зубы — и увидел в глазу дракона своё отражение. Уставшее от походов и боёв, иссечённое морщинами лицо глядело на него. И это — жених прекрасной Настасии?

— Колите, пане! — кричал джура и уже сам, нацелив копьё, мчался во весь опор к зеркальному озеру, в котором отражались печаль и отчаяние.

Рука с мечом застыла в воздухе, над ней проплывали облака, а солнечные лучи играли на блестящем лезвии.

— Ру-ба-ай!!! — кричала толпа, князь даже вскочил на ноги и тоже что-то выкрикивал, а земля гудела от двухсот копыт и стонала, как женщина при родах.

И снова дракон отвёл голову.

«Какая сила мешает мне его заколоть? — не мог прийти в себя рыцарь, опуская меч. — Я, тот, кто никогда не знал жалости в бою, рубил сарацинские головы, как капусту, размяк, как баба, перед глазом этого чудовища. Это старость подступает к горлу. На черта я ввязался в это? Зачем мне княжна, которая никогда меня не полюбит? Зачем мне этот странный дракон, который защищает живот от рыцарей, а мне подставляет глаз — ударить в который сможет и ребёнок? Что он сделал мне плохого? Вон, живая и здоровая Настасия выходит из пещеры, вон пан Чурило с джурой уже мчатся к ней. Всё. Княжна спасена. Осталось только убить змея, который ей ничего плохого не сделал. А эта куча костей и черепов возле пещеры — и правда, не этого года».

Дракон снова зарычал и выпустил в небо столб слепящего оранжевого пламени. Стая опалённых ворон обрушилась на головы рыцарей.

«Надо их отогнать, а то живот уже жжёт от ран. Они скорее меня добьют, чем этот со стягом... И сейчас не убил. Я снова отвёл голову, иначе этот молодой вогнал бы копьё в глаз. Почему он медлит? Что он ищет в моём глазу? Один взмах меча — и всё. А князь аж на ноги вскочил — так жаждет моей смерти? Я не виноват, вы же видите, ваше светлейшество, я всё делаю, как договорились. Что у этого рыцаря на душе? Неужели милосердие? Тогда он такой же урод, как и я. Вот незадача. Ну, если и в этот раз он меня не зарубит — бог свидетель, я не нарушил слова. Пойду обратно в пещеру, посплю — уморила меня эта турнея, будь она проклята. Куда уж дальше? Вот цепляются — всё под животом рубят! А если бы я хвостом махнул, что тогда? Разлетелись бы, как воробьи. Да мне вас раздавить — раз плюнуть. Копошатся... черви... и есть черви. Истинно: „Расколется золотая чаша, и разобьётся кувшин у источника, и сломается коромысло у колодца. И прах возвратится в землю, чем он был, а дух возвратится к Богу, который его дал. Суета сует — всё суета“. И ещё: „Помни, что жизнь моя — ветер, не увидят больше мои глаза счастья! Кто увидит меня — не увидит уже больше: взглянут глаза твои, а меня нет. Исчезает облако — так и тот, кто сходит в преисподнюю, не возвращается. В дом свой не возвратится он, и место его не вспомнит о нём... Если согрешил — чем провинился пред Тобой? Зачем поставил меня целью для стрел? Я стал сам себе в тягость. Почему Ты не простишь мне греха моего, не отвернёшь вины моей? Ведь ныне я ложусь в прах: будешь искать меня — и не найдёшь...“

Голова его низко опустилась, и рыцарь с голубым стягом снова занёс меч.

Теперь уж точно рубанёт. Прощай, княже!

— Колите, пане!

— Ру-ба-ай!!!

«Почему же меч повис в воздухе? Почему не падает, как молния? Накажи меня, Господи, я весь перед Тобой — непослушное Твоё творение, презревшее волю Твою. Накажи — пусть будет так, и да будет воля Твоя! Вот око моё открыто на все стороны света — пусти в него свою стрелу, пусть я напьюсь крови — такова моя искупительная участь, и не стану роптать. Дерево, умирая, надеется — пустит побеги и оживёт. Зерно падает в землю и прорастает. А мне — в прах, в прах без надежды, без следа, будто меня и не было. Втопчи меня в глину, ибо из глины суть моя. Дай почувствовать силу Твою, если своей мне не хватает. Дай почувствовать гнев Твой, если своего я не имею. Пошли смерть тому, кто сам её никому не приносил. Даруй муку тому, кто её не раздавал. Ты справедлив и любишь творения свои. Дай же мне испить справедливости! Я, уродец на этой земле, непослушное семя Твоё, прошу у Тебя последнюю милость — чтобы ближний не усомнился в слове моём, чтобы не сказал: „Он недостоин доверия“. Я, кто любил жизнь, а теперь молит смерть; я, кто воспевал Тебя, а теперь приношу Тебе свою непокорную голову, — яви мне знак, что я стал на путь справедливости! Видишь — стою перед врагом моим беззащитный, как на ладони...»

— РУБА-А-А-А-АЙ!!!

И рыцарь, зажмурившись, изо всех сил опускает меч в то око, где он видел своё отражение, — но в этот момент налетает джура, не выдержав, и его копьё вонзается, как осиное жало, а драконья голова дёргается, и меч проскакивает мимо глаза, опускается на копьё и перерубает его.

Дракон тяжело падает, голова его глухо ударяется о землю, и то ли почудилось рыцарю, то ли и вправду донеслось: «Спасибо».

Вся толпа лавиной скатилась с горы, князь, как ребёнок, вприпрыжку понёсся следом. Рыцари облепили голову дракона и наперебой рассказывали друг другу, как всё произошло. Ошарашенный джура всё теребил своего пана за рукав и бормотал:

— Я не хотел... вы медлили... а я вот... копьём...

— Всё хорошо, — отмахнулся пан Лаврин. — Может, так и лучше.

— Вы не обижены?

— Да нет. Оставь уже.

— Не может быть! — Джура и смеялся, и плакал, всё ещё не выпуская обломка копья из руки.

Подбежал князь.

— Молодец! Я знал, что это вы! Герой!

— Но это не он! — неожиданно послышалось.

Князь похолодел.

— Не он? Но я сам... как он мечом... А кто?

— Вот, джура. Покажись!

Князь взглянул на парня, потом на копьё, торчащее из драконьего глаза, — и всё понял.

2

Три дня и три ночи гулял Люботин, славя героя, победителя дракона, лились рекой вино и пиво, шипел и пенился мёд, музыканты играли до онемения пальцев...

Сначала князь не слишком-то обрадовался, что неожиданно обрел такого юного зятя, но пан Лаврин сумел его убедить, расхвалив добродетели своего воспитанника на все лады.