И не найти ромеям столько золота, чтобы откупиться от них!.. Заставят уступить корону… Доброе дело задумали киевские бояре!..
Тугоркан послал гонцов за Тотурой. Пусть-ка сюда спешит! Старый вдовец Святополк станет добычей в её нежных объятиях. Христианский бог-владыка не дозволяет князю иметь многих жён. Тотура будет его единственной великой ханум! Она сумеет держать князя в своих тёплых крепких ладонях — ведь в её теле течёт горячая кровь полынных степей, напоённых солнцем… О Тотура! Ты ещё не ведаешь, какая судьба уготовлена тебе и твоему народу!..
Тугоркан счастливо потирал ладони и выжидал послов из Степи. Возвращаться назад — боялся. Кто знает этих русичей — пообещали одно, а потом передумают. Нет, он тогда двинет свою орду снова на Киев!
Наконец Тотура прибыла со своими башнями. Начались долгие и скучные пересылки послов. Шастали туда-сюда то бояре, то меньшие половецкие ханы, то ратники…
Тотура терпеливо ждала. Лицо ханши было всё закутано дорогим шёлковым шарфом, добытым у ромеев. Лишь глаза блестели из-под него. То безумно-радостно, то тоскливо. И чем больше проходило дней в тихих волнах живописной Желани, чем длиннее и холоднее становились ночи, тем больше метался по своему стойбищу Тугоркан.
Почему тянет киевский князь? Почему так тщательно готовятся бояре к этой свадьбе? Что-то злонамеренное замышляют… Но только ничего из того не выйдет — его орда сразу же окажется возле Золотых ворот!..
Наконец Тугоркан откровенно разгневался. Княжескому послу не велел сесть. Выдернул из золотых ножен свою кривую саблю (дар Алексея Комнина!), подал гонцу.
— Не хочет князь стелить свадебный дастархан[81], пусть примет мой меч.
Это была война.
Боярин Поток и тысяцкий Путята вспотели, снова созывая в гридницу думцев княжеских. Не желали идти. Пересорились меж собой, переругались, разошлись — стали вечными врагами.
Что делать киевскому князю? Как отбиться от Тугоркана? Кривой меч на столе. Князю надо либо послать серебряный кубок и звать гостей на свадьбу, либо выставить против половцев рать. Звать Мономаха и всех меньших князей. Но дружины у них невелики. Будет то же самое, что на Стугне, — перемелют их, как зёрна жерновами. Звать сторонних князей? Лядских, или угорских, или ещё каких… Но они не станут воевать за интересы Руси. Половцы их не трогают, так они ещё и рады, что Русь слабеет от орд. Даже если бы согласились прийти — не успели бы помочь. Тугоркан от Золотых ворот всего за несколько поприщ…
Ввести в княжеские хоромы ханшу? Позор роду Рюриковичей! Бывали здесь и свейские королевны, и английские, и греческие царевны, и польские княжны. Но чтобы дикая половчанка… Да, наверное, это единственный выход для киевского князя удержать мир с половецким Степом.
Боярин Поток вытирал рукавом рубахи лицо. За последние недели совсем исхудал, телом ослаб. Под глазами повисли синеватые мешки. Теперь он понял, что такое для Руси половцы. В Турове, за болотами, даже не представлял себе, какая это борьба свалилась на плечи русичей — не на жизнь, а на смерть. Теперь только ощутил всю её тяжесть. Потому и примкнул к совету Яня и Путяты Вышатичей: взять Тотуру в княжий терем. Но снова чесал затылок — печерский игумен Иван, этот речистый писец, будет потрясать палицей в своих могучих кулаках, сыпать анафемы и проклятия.
— А лучше нам взять любовь и союз между всеми князьями русскими и встать против Степи! Злонравный и коварный половчанин хочет колебать нашу силу изнутри. По наущению ромеев, это точно!
— У Святополка взрослые чада от первой жены. И наследники-сыновья от неё же: Мстислав, Брячислав, Ярослав. Им же стол киевский по закону наследовать. Чего боимся? Пусть будет у него та половчанка…
— Для того разве злобный Тугоркан стоит ордой под Киевом? — отзывались Чудин и другие, — Так он же никогда отсюда не уйдёт и никого не допустит на киевский стол, кроме своих внуков. И будет всегда усобицы поднимать!
— Те-те… когда то ещё будет!.. Доживите… А тут половцы наших смердов в полон ведут. Нивы топчут. Скотину забирают, из-за них люди голодные и босые…
— То так… так… — кивали бояре головами. И согласия своего не давали. — Позор русскому имени с дикими половцами родниться. — Нехристи они!
— Покрестим…
И снова начиналась перебранка.
Под Киевом же дымилась русская земля. Лились слёзы сирот. Стонали пленники…
На зов Путяты снова приполз изнурённый старостью и ранами Янь Вышатич. Сохло, горбилось маленькое тело боярина. Вот-вот душа вырвется из него… Но всё же приполз. Горят его погосты под Киевом. Разорены сёла на Поросье…
Игумен Иван пришёл с целым почтом черноризцев. Нестор-книжник, скопец Иеремия, дьякон Феоктист, пресвитер Сильвестр. Расселись молча по лавкам гридницы. Снова думу думали. Но уже не так лютились. Кривая сабля Тугоркана лежала на красной багрянице, которой был покрыт стол в княжеской гриднице.
Сабля сверкала на рукояти драгоценными камнями. Алексей Комнин не пожалел дара половецкому хану, чтобы тот поскорее убирался из приграничья… А может, платил наперёд за этот поход? За разор Русской земли? Ая!.. Лукавые ромеи! Они хорошо научились направлять чужие мечи против своих соперников.
Игумен Иван сверкал глазами, хмурил широкие чёрные брови, отрицательно тряс уже совсем седой головой.
— Не быть сему! Не даю своего согласия… Хан Тугоркан хочет накинуть на нас ромейское ярмо. Хитрец Комнин будет сидеть спокойнее, когда Русь окажется под арканом половецким…
Святополк съёжено сидел в углу, прятал глаза за опухшими, розовыми от бессонницы веками.
— Беда вся от недоумия твоего, князь! Не задумал совета со всей старой дружиной и боярами великими, когда принимал послов половецких. Советовался лишь с теми, кто пришёл с тобой, с туровцами в основном. А что ведают они про Степь? Они всегда за нашими спинами владычествовали в своих землях. Как ныне то делают другие.
— И за Стугну пошёл, не послушал брата своего мудрейшего, Мономаха… Слушал же несмысленных…
— Так и будет в нашей земле, пока недоумки владычествуют…
Боярин Поток вскочил на ноги:
— Слышали это! Скажите лучше, что сейчас должны делать? Какой ответ дадим Тугоркану на это? — ткнул пальцем в саблю.
Молчание легло в гриднице. Наконец Янь Вышатич сухо откашлял своё узкое горло и молвил:
— Стою на своих словах: взять Тотуру в терем. Не бывало ещё такого, чтобы жена княжеская управляла мужем. И не будет!
Святополк встрепенулся. Глаза его засветились надеждой. Воистину того не будет… Обнадёженно взглянул на Потока. Боярин тяжело положил на стол кулак.
— Я так мыслю: кто принимает этот совет, пусть остаётся. Кто нет — пусть идёт себе и рать набирает…
Игумен Иван шумно вскочил на ноги, стукнул палицей о половицы и широким шагом направился к дверям. За ним поднялись Иеремия и Сильвестр. Нестор и Феоктист не сдвинулись с места. Игумен от порога бросил на них удивлённый взгляд:
— А вы?
— Мы остаёмся, владыко. Пусть мир придёт на Русь, — ответил Феоктист.
— Несторе, и ты?
— Пусть будет мир… — сурово блеснул глазами книжник. Иван сделал ещё два шага к выходу, но вдруг остановился. Обеими руками сорвал с головы свой чёрный клобук.
— Вижу, не годен я быть игуменом. Передаю тебе, Несторе, игуменство… и палицу.
Нестор быстро подошёл к Ивану, лицо его побледнело, словно просветлело.
Владыко… зачем спешишь? Сам же велел звать Святополка из Турова. Поддерживал его. А теперь помоги. Тяжкие времена ныне для Руси…
— Не могу, брате….
— И я не могу игуменство принять. Отец Феоктист, возьми клобук игуменский… Носи его достойно… А я… я сяду за пергамент. Возьму в руки писало… То удел мой…
Игумен Иван молча поклонился и вышел за порог. Тревожные молчаливые взгляды провожали его.
— Он никогда не любил меня! Он всегда был против меня. А теперь бог вразумил его! — вспыхнул Святополк. — Он ещё в Новгороде против меня мятеж поднимал! О!..
— Князь… Игумен Иван звать тебя велел сюда. По его воле я тогда приезжал к тебе в Туровщину. Его вины перед тобой нет!
— Несите Тугоркану каравай пшеничный на рушнике — берём ханшу Тотуру себе в княгини. Пусть будет мир со Степом… — торжественно поднялся боярин Поток.
Феоктист перекрестил Святополка.
— Днём и ночью буду за тебя молить бога. Да укрепит тебя в разуме и силе. Управлять землёй Русской ныне трудно и мудрейшему… Печерская обитель за тобой, князь. Властвуй державно… Лишь не давай силы грекам-ромеям, как было прежде. На кафедры епископские ставь русичей — наша братия печерская тебе поможет. И везде, по всей земле русской, владыки к тебе народ склонят, молитвой искренней поддержат и делом. А сейчас — возьми в наших монастырских амбарах хлеб. Раздай людям в сожжённых сёлах. Облегчи тяготы смердам. И бог заступится за тебя, а люди — благословят. Тогда и придёт время натянуть тетиву на врагов ордынских. Аминь.
Святополк растроганно припал к руке Феоктиста.
— Владыко… Не забуду сие. Братию твою жаловать буду.
— Бог воздаст тебе…
— Поставлю новый храм в память дня сегодняшнего… и его святого… какой это? А?
— Сегодня день святого Михаила…
— Будет храм Михайловский…
Бояре-думцы стали расходиться.
Направляясь к своим Печерам, Феоктист с Нестором заговорили об Иване.
— Жаль отца Ивана. Честную душу имеет. И для обители нашей трудов не жалел, и для державы.
— Наука его нам останется. Учил же стоять выше суеты, прозревать будущее, а сам, видишь, утонул в суете…
— Не выдержал Святополчей ничтожности. Тяжко это, брате.
— Ну, а нам блюсти своё дело. Землю от усобиц княжеских беречь… А что половчанка жена — примет христианскую веру, и всё тут.
Долго шли молча, пока Феоктист снова не заговорил:
— О чём думаешь, брат Нестор?
— А о том, что теперь и нам надо по-иному на мир смотреть. И мне тоже. Отец Иван отдал мне пергамент, летопись нашу. Думаю себе, что то великая государственная дело — летописание. Должно учить властителей наших, да и нас. Вот, к примеру, Святополк. Со своими туровцами лишь и советуется. От других разумных отстранился. А пращур его, Владимир, умел слушать мудрое слово и от простых людей. Думцами своими делал. Вот как того подольского кожемяку и его сына, что печенега одолел перед валами Переяслава. И ещё много рассказывают такого, что делали наши старые князья, как народом укрепляли землю русскую.