А их — не перечесть. У одного покойного Святослава пятеро, у Изяслава — трое; у него — двое… да ещё у братьев прочих — Вячеслава, Игоря, Владимира… Раздерут землю русскую на куски. Тогда кто захочет — тот и возьмёт её всю: византийский император Никифор Вотаниат, или патриарх Константин Лихуд, или половецкий хан Итларь… Может, греки-роме́и и ныне направляют половецкие орды на Русь. Империи легче дышится, когда её сильные соседи гибнут в раздорах…
Такая мысль всё больше овладевала Всеволодом. И с той самой минуты он начал верить в её правду.
В самом деле, зачем киевскому митрополиту иметь рядом сильного князя — Изяслава или его, Всеволода? Тогда сила Руси будет большей, а это — угроза для ромейской Византии, которую ныне раздирают междоусобицы императорских родов.
Всеволод тут же решил для себя: он не пойдёт на Киев. Ему нужно вместе с братом Изяславом стать против половцев. И против своевольных племянников.
— Нерадец! — изо всех сил крикнул он своему гридю. — Вели звать из Смоленщины князя Владимира с дружиной и пешцами. А младшему князю — Ростиславу — скажи, пусть здесь рать собирает. В степь пойдёт!
Ростислав пойдёт к половецким ханам. Понесёт дары русские. Богатые дары. Этим немного умирит их.
Не хотелось Всеволоду кланять гордую шапку Мономаха перед Изяславом. Но — обещал тогда, на Волыни, на кресте, жить по заветам отца Ярослава и по закону земли русской, помогать ему, когда будет нужно. Обещание такое дал и монахам печерским, и той белой волхвине… той волынской зеленице. Что бы она ныне сказала?
Наверно, сказала бы: мол, добро чинишь, князь, идя брату старшему на помощь. Добром и тебе воздастся.
Зато его княгиня-гречанка встревожена. Ведёт перешёпты с послами Иоанна, косит чёрным глазом на князя… Выслеживает, вынюхивает, суетится. Хочет стать великой княгиней — аж дрожит.
Князь киевский Изяслав был поражён, увидев Всеволода у себя в гриднице. Испугался и хотел бежать. Но бежать уже было некуда — Всеволод шагал к нему широким шагом, распростёрши руки для объятий. Изяслав отступал к стене…
— Брат, пришёл тебе на помощь. Бери мою дружину и дружину сына моего Владимира. Олегу и Борису надо мятежные пасти заткнуть. Сами идут и половцев на нас наводят. С благословения митрополита.
— Иоанна? — забеспокоился Изяслав. — Я и не подумал… А ты? А гречанка твоя?..
— Верь моему слову, Изяслав. На Волыни тебе крестом клялся…
— Трудно тебе верить, — плаксиво кривится Изяслав. — Дважды ты меня из Киева гнал. Вместе со Святославом, царство ему небесное. Двор мой разграбили… Но… — вздохнул, вытер слёзы с глаз. — Может, и с добром пришёл. — Голос Изяслава неуверенный, жалостливый, будто спрашивает, а не утверждает.
Всеволод отвернулся. Прост умом ты, брат Изяслав. Слишком прост. Государю надлежало бы больше хитрости и разума иметь. А не хлюпать носом…
Дивно было киянам, а ещё удивительнее митрополиту Иоанну узнать, что братья-соперники встретились мирно, мирно говорили и вместе пошли на мятежный Чернигов, на Олега Гориславича. Сплетённые сети для великого раздора, в которые Иоанн должен был поймать улов, вдруг были разорваны дерзким смирением Всеволода.
Митрополит дрожал в закоулках святой Софии. Искал виновников-предателей. Со всей яростью клял Печерскую обитель. Оттуда, оттуда шли злоба и непокорность князей ему, митрополиту византийскому. Оттуда невидимая рука усмиряла мятежи и распри между князьями, вставала на пути византийскому владычеству на Руси… Тайком Иоанн велел челяди готовить ладьи в Царьград и грузить митрополичьи сокровища. Если князья доберутся вдвоём до него — не сносить ему головы. "Горе тебе, Вавилон и Азия, горе тебе, Египет и Сирия!.." С первой вестью о победе братьев-князей он убежит в Византию.
Но вести запаздывали… Всеволод же молчал о митрополичьих послах к нему. Ждал. Прислушивался. Прислушивался ко всему…
…Древний град забытого князя полянского Черня — Чернигов — никогда не видел у своих валов такого множества княжеских ратей. Пришёл князь киевский Изяслав с сыном младшим Ярополком, пришёл переяславский князь Всеволод со старшим сыном — Владимиром… Обступили весь город. Обложили отовсюду полками. Владимир с дружиной сломал ворота большого вала от реки Стрижень, ворвался в город, поджёг хижины смердов и ремесленников черниговского посада. Люди повыбегали за стены Детинца и замкнулись.
Олег же Гориславич и Борис не ожидали так скоро своих старых дядей. Пошли на полюдье в Новгород-Северщину. Возвращались назад, нагруженные данью. Повозки катили большие бочки с мёдом, трясли мешками с зерном, воском, солёной и вяленой деснянской рыбой, овечьими и воловьими шкурами, мехами белок, лис, соболей и куниц.
Издали заметили под Черниговом полки. Кинулись назад, в бор, но их заметили. Изяслав и Всеволод развернули свои рати против них. Пришлось принимать бой.
У небольшого селища Орачи, на Нежатиной ниве, стали друг против друга ряды княжеских дружин. Просвистели стрелы над нивой, упали на головы. Кто-то вскрикнул. Кто-то упал. Чья-то стрела первой пронзила молодое тело буйного Бориса Вячеславича…
Олег озирался — куда отступить? Но прибывшие ратники ощетинились копьями и рогатинами и двинулись на него. Всеволод шёл по правую руку, Изяслав — по левую. Гориславич метался в ловушке — его обходили со всех сторон. Десятки стрел целились ему в сердце, в грудь, в глаза… Десятки копий готовы были метнуться ему в живот и в спину… Он закричал… Бросил на землю меч… И побежал назад…
Изяслав остановился. Довольно… Довольно крови… Поскакал к Всеволоду.
— Брат, остановимся! Видишь? Бориса уже покарал Бог… И Олег побежал…
И в эту минуту чей-то тяжёлый копьё, пущенное твёрдой рукой, проломило тонкую железную сетку кольчуги Изяслава и вонзилось ему в спину. Под лопатку… Верно, острый булатный наконечник коснулся сердца — оно вмиг остановилось.
Изяслав с удивлением вытаращил глаза на Всеволода.
— Брат… сказал же… на помощь пришёл…
Всеволод растерянно смотрел, как съезжает с седла Изяслав, как пальцы на руках его сводит судорогой….
А мимо них мчались дружинники и пешцы — Олегова рать во всю прыть бежала к лесу.
Возле Всеволода оказался Нерадец. Спрыгнул с седла, подошёл к Изяславу, что лежал с копьём в спине у ног своего коня. Резким движением руки выдернул копьё из княжьего тела, откинул прочь. Перевернул Изяслава на спину. Из свежей раны на траву брызнул красный ручеёк крови…
Всеволод сполз с седла, взял за повод Изяславова коня. Крепко сжал в кулаке. Почувствовал, что вместе с тем поводом зажал в своих руках правление земли русской. Но пока он думал не об этом.
— Нерадец, беги в село… — взволнованно вытирал вспотевшее лицо Всеволод. — Возьми ладью для усопшего… Князь Изяслав… брат мой… в столичный свой Киев поплывёт водою… по Десне… А там, по обычаю, переложим в сани…
В полдень рать Всеволода двинулась сушей на Киев. А сам Всеволод и его воеводы пошли к Десне. Туда понесли на досках тело князя Изяслава. На ладье уже лежало сено и тонкие сосновые ветви, покрытые овечьими шкурами и веретьем.
Князь киевский Изяслав, старший сын Ярослава Мудрого, мёртвыми глазами смотрел на берега своей земли — Подесенье, Поднепровье. Удивлялся чему-то, высоко подняв вверх рыжеватую с проседью бровь. Ветер трепал его тёмные волосы с белыми прядями седины. Ветер ласкал его многострадальное лицо и руки, которые так долго — более тридцати лет — неуверенно правили Русью и столько бед принесли ей…
Всеволод не смотрел в неподвижное лицо брата. Один раз ему показалось, когда он украдкой взглянул, что Изяслав из-под ресниц пристально следит за ним.
— Нерадец, сомкни ему плотнее веки… — попросил своего верного гридя.
Нерадец прижал веки глаз Изяслава, но холодная кожа не слушалась, синяя щель между ними увеличилась. Тогда Нерадец накрыл покойника белым полотном, а сверху бросил сосновые ветви…
Добрая людская память — величайшая слава достойному мужу. Так сказал Нестору новый игумен печерский Великий Никон. И ещё сказал:
— За брата своего погиб Изяслав. За Всеволода…
Нестор понял: так надо писать в пергаменты. Бог так захотел, чтобы Всеволод стал киевским князем. И черноризцы печерские должны теперь поддерживать последнего Ярославича как законного князя Руси. Такова воля Всевышнего, ибо если бы не так, никогда Всеволод не вернулся бы на киевский стол. Никогда бы ему не одолеть своих молодых соперников-племянников — Олега и Бориса. И не остановить бы половецких башен, которые уже двинулись на Русскую землю.
Размышлял Нестор в своей келье. Хитро сплетённые княжеские желания и богоугодные деяния их!..
Как бы там ни было, а Всеволод дождался своего часа. Дождался, пока умер загадочной смертью отважный смельчак Святослав Черниговский; дождался, пока так же загадочно погиб старший брат — простоватый Изяслав. А может, Всеволод с помощью Бога и митрополита-грека обоим помог сойти со света? Об этом уже никто не узнает…
В конце концов, князь Изяслав, хоть и долгие годы пребывал у власти, ничего не приобрёл для земли русской — ни славы, ни богатства. Жил лишь достояниями отца своего Ярослава Мудрого. Да и то, что имел, растратил по чужим дворам. Кияне выгоняли его из Киева, и во дни смут и мятежей он искал помощи у чужеземцев, опирался на чужие копья. В последний раз, только благодаря Яню Вышатичу, решился к своим ратям взять дружины малых русских князей. Всю жизнь душа Изяслава блуждала в сумерках и раболепствовала перед чужаками.
Удивлялся Нестор. И такой ничтожный муж более четверти века держал в руках государственное правление! Диво дивное есть власть: какой бы ничтожный человек ни вырвался наверх, вокруг него создаётся золотой нимб законности. И даже когда он сам не чувствует в себе ни силы, ни достаточного разума, чтобы править государством, никогда добровольно не откажется от неё. Напротив — мечом, копьём, наговорами — будет бороться, грызться, убивать, лишь бы удержаться наверху, пусть и знает, что добра это ему не принесёт… И что же это за сила — властвование над людьми?
Братья-князья ссорились, бились, тому учили и своих сыновей. Да ещё и половцев начали втягивать в междоусобицу. Что же будет дальше?
Будет ли сидеть тихо сбежавший в Тьмутаракань Олег Гориславич? А сыновья Изяслава — Святополк, что в Новгороде, и Ярополк, что осел на Волыни во Владимире? Но ведь и Всеволодовичи — Владимир и Ростислав… в стороне не останутся, если что.
Всё теперь будет зависеть от того, как новый князь зажмёт своевольцев в кулак.