Тем временем по прессе распространялся скандал, словом, культура получала шанс на памятку.
Лишь тут Толя увидел, что личико у спутницы небесной красоты, всё остальное было незаметно, замаскировано экзотическими нарядами — складочками, кружевами, перчатками.
— У бабки Шапокляк! — вспомнил Толя, на ком он в последний раз видел такие.
А ещё интересно, что снится этой неземной фее.
— Наверное, джунгли, — выдохнул он в пар и вообразил себя Тарзаном, даже показалось, что фея прижалась крепче, и он охотно начал клевать носом, ища сон.
Опомнился от того, что пробирается салоном к выходу, бежит незнакомым двором, лестницами, как и все остальные, кто рвался захватить спальное место. Наконец заметил, что тащит и тяжёлые вещи аспирантки, потеряв её в ночной толпе; когда помчался наверх и почти первым ворвался в гостиную — с ужасом наблюдал, как с противоположного конца туда вкатывается толпа научных работников, впереди — юная дамочка в перчатках, и когда без колебаний бросился к немаленькому дивану, то вовремя оказалась и она, облегчённо упав, вытянувшись, и не потому, что матрас оказался прохладным, а что множество участников конференции вынужденно устраивались на ковре, радуясь, что не на паркете. Толя бы ещё о чём-то думал, однако это происходило уже во сне, который не есть размышления, лишь произвольное пребывание, такое нежное на продавленном прохладой матрасе, что лелеял не одно поколение Острожских и все их сновидения нереального мира. Он спал и даже не догадывался, что это первый в жизни общий сон, то же самое снилось и аспирантке. Она наконец выползла из перчатки, матрас, продавленный столетиями, торчал вокруг ватой, пружинами, морской травой, был лучшей опорой свободы. Толя так же видел себя в море и не удивлялся даже, что он русалка мужского пола, ведь хвост в воде удобнее всех прочих конечностей на земле, особенно в мягких водорослях. Там ощущалось ещё одно родное существо, вот оно выплывает, улыбаясь, из прозрачной мглы, общая глубина соединяет их, прижимает без прикосновений, красавица с закрытыми глазами, смотрит вперёд улыбкой, не глазами, вода ведёт её лучше любого зрения, ведёт в объятия, невесомые, как море; когда они целовались. Толя проснулся от храпа, что звучал с ковра, где соседям снилось что угодно, только не целебная глубина; Толя целовался, зная, что и девушка не спит, и тут началось: зубы же нечищены, вспомнил он, тело ещё и доселе влажное от автобусного пекла, пытался успокоиться, что и девушка оттуда, однако руки сами нашли её грудь, удачно замаскированную прежним нарядом — когда они ощутили реальные ладони, инструменты прикосновения, девушка отодвинулась.
Лежали навзничь до тех пор, пока в темноте не разглядели резной деревянный потолок, удивительные древние ботанические узоры увели в новый сон об орнаментах-рельефах, где оба были фигурами украшений, которым удалось коснуться наконец друг друга спустя сотни лет. Толя почувствовал, что от этого сна она взволновалась раньше его и не сопротивлялась, как в прошлый раз, и каждое прикосновение добавляло дыхания; больше всего мешала одежда, раздвинуть её трудно, ведь не в воде, а в ветвях деревьев — пока проберёшься сквозь ветки, листочки, пуговицы, застёжки. Волнение помогало искать прикосновений, Толя неожиданно почувствовал её на себе, решительную, хотя она не знала — он готов не очень, они встретились там тёплыми руками и медленно начали, испуг боролся с удивлением счастья, со страхом оскандалиться, хотя у Толи была причина и для оправдания — вокруг же спят множество чужих людей, они, мол, мешают, по крайней мере сосредоточиться, отстраниться от гостиной. Почему-то всплыло, вспомнилось: у него дырявые носки, начал тереть её бёдра, грудь, чтобы скорее помочь себе, зная, она чувствует его неуверенность, попытку преодолеть, это может быть обидным сейчас, когда она теряет себя, а он давит ладонями там, где надо ласкать. Тут он услышал:
— Не нужно быть сразу героем... — шептала, целуясь.
То есть, краем другого уха понимал Толя — не всё должно удаваться с первого раза, вот чего она хотела, понимая, что и ему непросто, и от этого всё пропало совсем. Она была сверху, это было утомительнее, она наклонилась, губы встретились, она дрожала, однако ему ничего не передавалось; она стеснялась, что слишком стройная, то есть худенькая, и это тоже передавалось.
"Наверное, из-за этих проклятых перчаток", — обманывал он себя, хотя знал — их уже никогда не будет. Просто ладошки оказались шершавыми; он целовал, она хотела спрятать их. Наклонилась к уху:
— Я зелёная хозяйка, — смотрела сквозь тьму на свои руки и тихонько смеялась к ним, что ляпнула не то, однако он понял: работница зелёного хозяйства, то есть занимается озеленением.
Ему отлегло, что не аспирантка.
— Я... этот, по воде, водоэлектрик, — тоже выдохнул глупость он, однако она поняла, что сантехник.
Этот поцелуй её был самый медленный, сжало в груди обоим, нежно и мило; Толя почувствовал слёзы, целовал твёрдые ладошки, она хваталась ему за плечи, прижималась, содрогаясь; он почувствовал себя героем скорее, чем понял, началось снова, страхи исчезли, оставался лишь общий: не разбудить кого-то из конференции; так расходились, что он даже потерял чувство радости: неужели это его возлюбленная, неужели любовница, неужели же занимаются любовью? Это так, это так, это так — вот только успевали ощущать, убедительнее и нежнее.
Она откинула его мокрые волосы и целовала в ушко:
— Я, глупая, думала, ты профессор, — тихонько сдерживала смех.
— Аспиранточка моя, — искал поцелуями губы, а они улыбались.
— Где нас поселят? — подумал он.
— На кухню пошлют, — тёрлась она щекой.
— Почему?
— Потому что никто там не хочет.
— А меня? — ласкал ей спину.
— Охранять, — твёрдо сказала она, — периметр.
— А можно, я буду охранять твой периметр? — коснулся.
— Не бойся, меня не украдут. Замок могут, меня — нет.
— К чёрту замок, — святотатствовал он.
— А знаешь, — смущалась она, — я, наверное, в автобусе не спала.
— Я, наверное, тоже.
Они прижались губами и тайком двинулись в поцелуйный сон.
Умывальники он нашёл за бывшими конюшнями, студенты как раз упражнялись в охране водоснабжения и протолкнуться к крану было никак. Делали это очень серьёзно, хотя автоматы были игрушечные, и по приказу "пли" тщательно жали на спуск, оружие пластмассово тарахтело.
— Проверка воды, — догадался он, как туда попасть, и показал удостоверение сантехника.
Все вытянулись вокруг, убедившись, что он тот, за кого себя выдаёт.
— Проверка на умывание лиц, — всё ещё был счастлив, и поэтому как мог изображал воинственность. Строго набрав пригоршню воды, тщательно понюхал, слизнул, умылся.
— Та-ак, — сказал он. — Проверка воды на чистку зубов, — объяснил он присутствующим, потому что те слишком пристально следили, чтобы понимать слова.
Набрав щётку пасты, квадратными, военными движениями чистил зубы, все ему уставились в рот, когда он сплюнул.
— Проверка на мытьё туловища. Подайте мыло, — приказал старшему.
И уже разделся до пояса, наклонился под умывальник, когда его остановил знакомый смех: увидел под соседним тентом свою "аспиранточку" — как она ножом чистит кожуру, как счастливо радуется, отчего картошка и слёзы обильно падают в ведро.
Зачем быть плохой
— Почему ты на меня кричишь? — не понимала я.
— Потому что ты возьми и сядь на полотенце, как положено, а не на банкетку! — Я кому сказала ясно. Не нарушать инструкцию! Вылетишь из бассейна! — И так зло вытаращилась, что не нужны никакие инструкции, я вытерлась, а потом села, подложив полотенце и прислушиваясь, как у меня заканчивается радостное настроение.
Медсестра отвернулась, чтобы этого не видеть, хотела ещё что-то сказать, потом коротко махнула сама себе ладонью, отправилась в медпункт.
Я поплавала, вышла, сходила набрать из бювета воды и села перекурить. Меня удивляло это место, что в нём такого привлекательного, если оно даже не трёхзвёздочное? Каким же было моё удивление, когда пьяная, растрёпанная женщина, упав рядом, оказалась той же медсестрой! Не потому, что без белого халата, а потому, когда это она так быстро успела набраться? Она загадочно посмотрела:
— Ты не понимаешь, — шептала она, — почему я не буду просить прощения, потому что ты не понимаешь: на такую, как ты, не крикнуть — то никогда не дойдёт... Ой, не хочу говорить. — Тут она заметила со второго раза, что я поднялась. — Стой, — зашептала, — тебе скажу, мы же каждый день делаем анализы воды, ты даже не знаешь, в чём вы купаетесь, — и она зло ткнула ладонью в сторону крытого бассейна. — Ты даже представить себе не можешь, — захотела она заплакать, но увидела мои серьёзные глаза и неожиданно улыбнулась. Что я в мыслях об анализах нехотя вспомнила весь Чернобыль и экологию его имени. — Для них выделялись деньги, — ткнула она, — но те вкладчики так хитро подписали документы и восстановили Центр детского творчества, эти ме-це-наты! Что творят... А денег на замену воды — нетути! — пьяно сползала она на суржик, — а посторонне водой кто пользуется? И в бассейне, и в сауне, и фитоцентре? Кто?
Я сунула ей сигарету, и она благодарно затянулась, хоть огня не поднесла.
— Блин, такая работа, — куксилась, — а скажи правду, то тут не только работу потеряешь, ай... — Она резко умолкла, чтобы перекрыть хмель, и он не выветрился из неё. Переждав фатальный момент, расслабилась, откинув растрёпанные волосы. — Да, употребляю. Как не пить, не выливать его, оно сколько оставляют, — показала ладонью на бассейн, — они, гады такие, что выпивают больше, чем выссыкают прямо в бассейн, я им говорю: "что ж вы делаете", а они хохочут, что уринотерапия. Если бы только ссали, ага. А то там выполаскивают такое, что и страшно сказать. — Загадочно оглянувшись, она наклонилась к моему уху: —
Каждый вечер. Каждую ночь! Где они силы берут — с ночи и берут, вот так, как наказятся, так из них сила и прёт — никакая вода не впитывает, никакая, — озиралась она, словно сидела в той воде, — вот так понавозят этих баб целую кучу, вот так повкидают в бассейн и сами туда, не разбирая, где чья, ясно?
На просто нетрезвую чепуху это не походило, потому что женщине не хватало артистизма, присущего мифоманкам. Я не стала расспрашивать, чтобы не насторожить, а сунула ей из термоса кофе и смотрела, как напиток прогоняет муть из глаз напротив — ну и медсестричка. Длилось это, пока она резко не поднялась и не отправилась к работе.
Давно уже нужно было сдать справки, и я пришла специально в перерыв, поэтому смогла побродить перед закрытыми кабинетами, но ничего не выдумала, пока не спустилась в подвал.