Добавила помадой завитков. Клей быстро подсыхал, и чтобы не пропал даром, прилепила к спине нож, продолжив линию лопатки, завершая образ татуированного ангела, где лезвие было крылом.
Некоторое время думала, что стоит снять носки, но решила, что они, контрастные по тону, лишь добавят наготы объекту. Тут болезненная догадка пронзила девушку:
"А если сможет одеться и испортить замысел?" Поэтому быстро связала вещи узелком и отправилась в ночь искать, куда бы подальше их закинуть.
Do You Speak (ду ю спик)
Зачем она, стоя на трассе, поправила кофту, втянула живот и выпятила грудь? Ведь голосуешь, чтобы куда-то доехать, а не наоборот. Куда-то — это к родному дому, а не куда попало.
Добавить, что "запорожец" был вовсе не местный, ведь капот украшал олень, такой, как бывает на старых "волгах", да и кепочка на водителе была не наша или турецкая, а тёмно-розовая, надетая козырьком назад, да и затормозил он как-то с финтом, подняв вбок пыль.
— Сколько будет, чтобы довезли до Степановки? — спросила она вежливо, прижимая авоську с книгами.
— Садитесь, женщина, как-нибудь договоримся.
Однако ехали молча, и это "как-нибудь" повисло
между ними на несколько километров; ещё Марину тревожили "женщина" и "договоримся".
— То есть, — наконец произнесла она, — как договариваться будем?
Она была учительницей английского, поэтому на родном языке говорила подчеркнуто правильно, никогда не позволяла себе сбиваться на этот жаргон.
"Или сленг?" — подумала она, а потом решила, что сленг бывает лишь в английском языке, то есть мысли начали путаться из-за того хитрого взгляда, на который она неожиданно натыкалась в зеркальце; мужчина оттолкнулся от него глазами и вдруг перестал улыбаться, потому что она постучала по бардачку.
— В смысле? — услышала она от водителя.
"Выйти", — услышала она собственную мысль так,
будто кто-то посторонний произнёс её в салоне.
— Я тут сойду, — слабо перекричала она мотор, потому что водитель, тарахтя им, неожиданно начал съезжать с трассы в густые заросли деревьев, пошли под колёса дикие корни, как-то ритмично стало обоих подбрасывать, а ей ухватиться было не за что, разве за пакет с книгами; при каждом таком толчке его лицо, плоское, кривилось то болезненно, то томно.
— Я тут сойду! — кричала она. — Выйти, мне надо срочно выйти! Слышите? Я требую!
Закричала она, потому что настоящие чащи царапались по бокам окон.
— Так рассчитаться же, — упрямо крутил он руль.
— Что? — не слышала за грохотом она.
— Вы ж сами... говорили, чтобы рассчитаться, — настаивал он на педали.
Машина заглохла посреди мрачной поляны. Марина Пилиповна слабыми ногами ступила в ненадёжную траву, прижимая к себе книги, однако они были тяжёлые, не добавляли уверенности. Хотела проскочить мимо багажника, но там стоял мужчина, который одной рукой доставал оттуда простыню, довольно нестиранную; а другой — нож. Птички на деревьях притихли все...
Такой кривой весь, сделанный из обломка косы.
Он шагнул к ней, пошёл медленно и многозначительно, протягивая к ней то и другое, подбадривая кивками головы; хотел говорить, но, видно, в этот момент был небогат на слова, только время от времени лицо его дёргалось то ли от боли, то ли от наслаждения, особенно когда его короткие босоножки спотыкались о густую траву, тогда он уронил простыню и схватился за поясницу, передёрнулся гримасой, где были боль и зло, а потом ещё страшнее оказалась там ласковость. Видя, что женщине тоже перехватило дыхание, молча указал ножом на белую замызганную ткань в пятнах зелени, а потом властно бросил ей в руки, видимо, расстилалась на траву уже не раз и не два, а теперь снова? Пятен крови она там не увидела, но кому нужно, чтобы они там появились? Она очень боялась рассердить нож.
Марина Пилиповна, чтобы от страха у неё не отнялись ноги, которыми она всё ещё надеялась убежать, начала быстро-быстро делать руками движения и стелить постель, потому что мужчина всё время указывал и указывал туда ножом; видно, от волнения у него отнялась речь, ведь этот нож олицетворял и его самого; она жадно ещё хотела убежать, Марина Пилиповна уже не слышала, как её собственные уста шепчут навстречу незнакомцу:
— Я вот это книги детям, то есть учебники, — пыталась протянуть авоську между ними двумя, — говорила она вместо: "только не убивай".
Ноги её не могли сойти с ткани, такой в них вошёл страх, что переступить она не могла, мужчина молчал, нож тот самодельный из обломка косы остро блеснул, — "сколько ж той косой было накосено, пока она не сломалась", — ай эм, ай ем, я и так, я сама, — быстро поглядывала на вооружённого его, что пальцы сами побежали по собственным пуговицам и застёжкам, одежда сама собой отлетела, ветерок подсказал ей, что она уже голая, упала на спину и откинулась, разомкнув надвое грудь.
Мужчина изо всех сил сдерживал удивление, даже почесал ножом между плечами, неловко дивился, морщился, потом неожиданно увидел, как брюки у него оттопырились, удивление вырвалось у него вздохом, то есть надеждой, ведь не отступило. Он медлил, не желая верить, потом перевёл взгляд на женщину, покачал сокрушённо головой, быстро расстегнулся и рухнул на неё в объятиях, то есть вовремя подставив свои грубые локти, нащупал, попал, почувствовал — влажно и прохладно, дальше всё теплее, и не стал, как было сразу, спешить, а замедлил, как делают водители, чтобы не перегазовать, вдруг мотор, дыхание его хриплое сменилось на нежное, он даже поцеловал женщину; "только не, только не... ", хотела подумать она, "только не отними жизнь" и от страха поцеловала тоже; тот засопел растроганно носом, ничего более жуткого она не слышала за всю свою учительскую жизнь, "только не, только не... " — молила она, уже не помня кого; оглянулась и будто в чужом телевизоре увидела того кривого ножаку, как он, откинутый далеко за простыню, отсвечивал лезвием, "только, только" трепетало ей не по-английски, а на другом языке, чтобы ещё задержать, почувствовала, что и он уже сладко придерживает, меняя толчки, стараясь уже наоборот вернуть ритм, хватаясь за незнакомку, словно за руль, которая вцепилась в него, подтягивая за поясницу, начал пальцами грести ткань, собрал вместе грудь, уткнулся туда сопливо, сдерживая рычание, словно колёсами по корням пошло взаимное содрогание, услышала, что он тоже стонет, сдерживаясь из последних сил, и прокричала нутряно, спугнув, наконец, любопытных птиц.
— Ну да, ты вот это, — вежливо откатился на бок.
Лежала навзничь, досматривая до листочков,
густо испещрённых солнцем.
— Не убьёшь? — неожиданно спросила.
Мужчина от неожиданности аж опёрся на локоть:
— Кого? Я? Кого? Ты вот это, тот, — пытался понять услышанное.
Утерев с бровей пот, она с ужасом заморгала на откинутого. Того кривого ножа.
Мужчина перехватил взгляд, думал, засопел сильнее, потом внутри у него забулькало, вырвавшись смехом:
— Ты, значит, подумала, — кивал он на нож, — что я маньяк?
И вдруг лицо его, широкое, пытаясь улыбнуться, стало виноватым. Она же собирала в авоську помятые книги, вздыхая, что придётся теперь реставрировать — кто поверит, что это новенькие, купленные в райцентре?
— А что же я должна была думать, когда мне показывают нож и дают простыню, — поискала кофту. — Что?
— Ты тот, ты этот, — булькал он смехом, — я же вот этот-тот, вынул простыню, чтобы ты туда травы нарезала. Моим кроликам, они же у меня как прорвы жрут.
— Что? — не понимала Марина Пилиповна про кроликов.
— Говорю, тот-этот, нагнуться не могу, поясница болит, а травы ж сколько надо, когда они уже наедятся. Ну, я и хотел, чтобы ты рассчиталась со мной травой для них, чтобы ножом для них накосила. Потому что у меня же спина.
Он схватил себя за поясницу, хотел скривиться, однако с удивлением почувствовал, что там боль прошла.
Книги выпали ей из рук.
— Кроликам? — не могла вспомнить она, как "кролики" будут по-английски.
— О, не болит, — радовался он, — ты не фельдшерица будешь?
— Английского языка, — сказала, — я учительница, — добавила и гордо оделась.
Оттуда
Случайно отменили рейс или намеренно? — с такими мыслями Толя заснул на жёсткой лавке, такой, что приснилась такая же худая девушка. Он с трудом вынырнул из этого и изо всех сил обдумывал увиденное, чтобы окончательно проснуться из автовокзального сна, вызвал детали; удивляло, что она была совсем нервная и шептала в сексе: "Я проклята, я проклята". Он не успевал об этом думать, потому что подали запасной автобус, и он изо всех сил колебался, где встать на платформе, чтобы попасть напротив дверей. Сзади наседала толпа научных работников с вещами, одна молодая аспирантка запуталась в чемоданах, твёрдыми руками Толя автоматически их подхватил; обоих протолкнули в проход, мощно, так, что едва успели вскочить вбок на сиденья и упасть. Вмиг дремота накатила. Не проехав и километра, водитель вдруг остановился:
— Я прошу прощения у участников конференции, но сломался жиклёр, то есть инжектор, и охлаждение мотора будет осуществлять теперь система водяного отопления в салоне.
Никто не понял, о чём речь, один Толя.
— Что, что это значит? — запаниковала соседка, и Толя вспомнил — это она сновала только что от справочной до кассы с тяжёлым багажом, парня удивило, как те тоненькие руки научной сотрудницы могли всё удержать.
— Охлаждение мотора будет идти не через радиатор, как положено всем автобусам, а через батареи салона. Может, зимой бы это было и чудесно.
"А вот жаркой ночью"... — он не стал пугать её такой перспективой; посмотрел на спутницу, чтобы сказать что-то нормальное, однако та уже спала, напряжённо держась за сумочку. Толю поразила не столько утончённая красота, сколько перчатки — поймал себя на мысли, что сроду не видел их ни на одной девушке летом.
— Аспирантка же, — успокоил себя и решил скорее погрузиться в сон, пока не началась жара.
Проснулся он не от неё, а от прикосновения. Хотел отодвинуться, но не смог — аспирантка прильнула вместо сумочки к нему, по-детски прижималась щёчкой, ласково сопя ему в плечо, и он залюбовался, какое у неё наконец-то спокойное оказалось личико. Салон уже пылал выдыханным воздухом, все делали вид, что дремлют, особенно те двое впереди профессоров, пока одному не прихватило поясницу:
— Клянусь, там в имении мебели меньше, чем есть нас. Уверяю, я там уже не раз бывал.
— Так что? — проснулся лысый.
— То, что едва ли хватит каждому места для сна.
— Господи, снова штурм, — вздохнул другой профессор, расстегнулся от духоты и начал отдыхать перед новым испытанием.
— А какая ж крепость без штурма? — успокоил соседа.
Речь шла о небольшом, а значит не слишком известном замке Острожских, том, которым когда-то владела армия, а хотела перепродать бизнесменам, не признавая, что это культурное наследие, поэтому учёные захватили объект и проводили там бесконечные конференции, держали осаду, везли туда одеяла и еду, даже стройматериалы, подмазывали щели, подмуровывали, словом, вживались.