Дневник Страница 19

Возле него — восторженные шепоты журналистов. Наконец, когда его спросили: "Ну как?!" — он ответил неожиданно, чем и смутил кое-кого://

— Рука длинная. Что-то не то. Неестественный пол. Не смейтесь. Вот вспомните мои слова — не пойдёт. Будет работать какая-то другая машина. А это всё равно, что жирафу пришить шею втрое длиннее. Развалится.

— Что?

— Развалится эта машина на две или три, а может, и на пять машин, и все они вместе сделают её работу, а электроэнергии сожрут вдвое меньше. Вот чтоб вы знали. Руки длинные.

— Шея?

— Пусть будет шея.

16 VII [19]52

Может, ввести в фильм автора? Текст диктора.

— То-то и то-то... Вот здесь когда-то батрачил мой девятнадцатилетний отец.

Всё — в показе: экскаватор «хватает» целую скифскую могилу и поднимает вверх (наплывом).

Три тысячи лет назад — скифы.

Половцы, хазары,

Запорожцы.

Сирко... Долина.

Фальцфейн, революция, война.

1. У Сталина.

2. Андрианов дома.

3. В степи на машинах.

4. На Днепре на пароходе.

5. В самолёте над Украиной.

6. Каховка.

7. Кто пришёл (приём на работу).

И ГДЕ-ТО В СЕРЕДИНЕ

этой семёрки — дом моего героя, и отъезд его с семьёй, и прощание с матерью Феликсой — и она в степи (её забрали проезжие геологи на грузовой машине). Грузовая машина в степи среди бескрайних хлопковых полей, и она на ней стоит, вся устремлённая в будущее.

Люди радуются. Случилось событие огромное — в их жизни, в жизни народа, в судьбе их детей и всех последующих поколений. Это великое торжество. Это огромное самосозерцание — и на грани действия. Действие неотделимо. Оно начинается сразу.

Проект утверждён. После долгих исследований, споров, проверок и прочего — пришли к варианту, утвердили. Великий, незабываемый день! В такой день нельзя быть в одиночестве. Даже говорили мало, но думали вместе (исключительно ярко и выразительно).

В пьесе один из геологов говорит: "Господи, как отличается нынешняя драма от прежней". //

ШЕХОВЦЕВ

//Человек быстрый, подвижный и как будто весь неуловимый, ускользающий. Он не ходил — он забегал, заскакивал, наскочил, соскочил. Его нельзя было куда-то «подвезти» — только «подбросить», «выкинуть».

Голос у него громкий, и сначала всегда уверенный и респектабельный, как говорится, голос человека, знающего дело. Но знание дела вдруг оказывалось сомнительным, и тогда голос его тут же слабел и начинал неуверенно дребезжать. Так было и на этот раз.

Долго сидели рабочие, притихнув в глубоком замешательстве, когда он разоблачил их непотребное отношение к труду «с полной большевистской прямотой и откровенностью». И как их ни просили в президиуме, как ни вызывали на дискуссию — никто не отзывался. «Что тут говорить, всё понятно». И он сидел после своего блистательного выступления приятно возбужденный, поправляя пятернёй, как расчёской, волосы, слегка растрёпанные во время речи.

Но вот как-то уговорили выступить бригадира разнорабочих Романа Ляща. Лящ был человек на вид неприметный, но вдумчивый. И бригадир он был недурной.

Свою разнорабочую работу — или то, что раньше называли «чёрной работой» — он выполнял очень добросовестно. Ораторскими данными он не блистал, но тут вдруг нашёл по-настоящему классический приём, который рассмешил всех, кроме, пожалуй, президиума.

— Так, товарищи, — сказал Лящ и, повернув голову, основательно потер затылок, — наш прораб Ш., выступавший здесь, правильно разоблачил и вывел на чистую воду, ну, буквально все недостатки в нашей, так сказать, между прочим, работе и так далее. Картина, или даже больше — «художество», которое мы собой представляем, да ещё, так сказать, буквально на самом красивом берегу Днепра, никуда, то есть, не годится, абсолютно. И нет среди нас ни одного честного рабочего, какими мы здесь являемся, чтобы полностью не согласиться с теми непотребствами, которые, опять же, мы тут ежедневно совершаем. Поэтому мы сегодня можем вполне, так сказать, сознательно заявить нашему прорабу и ответственно: да, вы, товарищ Ш., действительно по-варварски относитесь к материалам великой стройки коммунизма, о которой вы так чётко и правильно, так сказать, говорили. Вы по-варварски относитесь к нашему рабочему времени, к нашему труду. Сколько мы тут простаиваем из-за вас, из-за вашей неспособности организовать наш рабочий, так сказать, процесс и так далее. Сколько мы тут каждый день вас за это ругаем за глаза — можете, так сказать, у жён спросить и проверить.

Ш. был тихо ошеломлён. Чего угодно он ожидал услышать от Ляща — только не такого поворота. //

//" — Ты скажи мне, реки что, вспять потекут?"

— И реки потекут, куда прикажем. (Солдатский разговор). //

// — А смысл какой? Зачем обязательно делать всё наперекор? И в этом ли мудрость?

— То, что мы делаем, такое же бессмертное, как Сталинградская битва, такое же неизмеримое, как наша победа.

Это древняя мечта человечества. Утихнут грозные бури, уйдёт засуха, улучшится климат. И мы войдём в Бессмертие, прекрасные, как дело наших рук.

Тридцать миллиардов деревьев, которые мы посадим… — вот исторический ответ, который даёт сегодня коммунизм анархическому капитализму, растлителю земли.

— Спасибо за великий пример. Нет ни красок, ни слов… Может, только музыка способна выразить сегодня это необъятное движение новых человеческих сил на Земле.

Это по-настоящему географический труд. И если есть разумные существа на других планетах, то и оттуда они увидят в свои телескопы наш большевистский знак на Земле.

— Восемьдесят тысяч колхозов СССР! А Румыния, Болгария, Китай! Трудно представить, что будет в мире через пятнадцать лет. //

17 VIII [19]52

Проблема времени

Разработать самые разные способы показа времени на экране. Надо так расположиться в картине, чтобы чувствовать себя совершенно свободно во времени — хоть две тысячи лет назад. Современники.

То же самое — и в пространстве.

8 IX [19]52

ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА*

(ЗАМЕТКИ И МАТЕРИАЛЫ К РОМАНУ • НАРОДНОЙ ЭПОПЕЕ НА ДНЕПРЕ)

Нужно подумать прямо сейчас — пока окончательно не испортили — и о Новой Каховке. В ней прошлое не материализовано ни в памятниках старины, ни в исторических строениях. А ведь у Старой Каховки есть историческое, политическое прошлое.

Значит, некоторые здания нужно строить, представляя себя в будущем.

13 IX 1952

Написать целую сюжетную линию «аморального» поведения парней с девушками. Из десяти рожениц в роддоме — восемь внебрачных. Изучить самые интересные дела, истории, драмы.

Противопоставить им хорошую супружескую пару — с любовью, счастьем, детьми.

Девушек у нас в целом гораздо больше, чем парней. И девушкам — беда. Это большая, всеобщая беда.

Посвятить девушкам отдельную главу и вообще уделить много внимания. О них так много можно сказать.

Вспомнить девушку, которая не выходит замуж, потому что сватаются некрасивые.

Тут бросалось в глаза много красивых девушек и парней.

ПОЭТ НАРОДА

На большом собрании, на пленуме, ругали поэта Р.

Ругали и поносили его молодые, властные люди, которые считали это поношение старого народного поэта своим священным долгом и служебным подвигом. Поэту не простили ничего — ни одной его жизненной ошибки. Драму его жизни, которая испортила ему всё на свете ещё тогда, когда эти властные ходили без штанов или гадили в пелёнки, эту драму особенно грозно и страстно вспоминали как непростительное, незабвенное, подлое преступление поэта, заслуживающее вечного наказания, презрения и мщения. И никакая его партийность, ни талант, ни треть века творческой работы, ни седины, ни великая работа на благо народа, партии, коммунизма — не закрыли ни его «позора и преступления», ни их «бдительности и непримиримости».

Даже бездонную доброту души поэта они считали беспринципностью и маскировкой.

Поэт в это время сидел этажом ниже в буфете и тихонько выпивал что-то алкогольное. Он был во всём похож на свой народ.

— Поэт! Наверх поспешите. Там о вас идёт грандиозный разговор. Сам N. вас критикует. Быстрее!

Поэт ещё немного посидел, склонившись над бокалом. О чём он думал — неизвестно. Потом поднялся наверх, услышав обязательные аплодисменты.

Пошёл поэт наверх… Наверху, в почтительном окружении всех «нужных», шёл сам властитель, грозный проповедник.

«Его глаза сверкают. Лик его ужасен. Движения быстры. Он прекрасен. Он весь, как божья гроза».

Подойдя к «божьей грозе», поэт вежливо поклонился и, пожимая ладонь, сказал, чтобы «гроза» не подумала, будто он её вовсе не слушал:

— Поздравляю вас. Речь эпохальная. И убедительна до крайности — и по форме, и по содержанию. Подписываюсь под каждым словом.

— А что ж вы думаете, неправда? В таких делах нужно быть откровенным, невзирая… — сказала «гроза».

— Абсолютно согласен. Я даже не ожидал от вас такого. Я очарован.

— А вы не слишком бравируйте, — грозно нахмурился докладчик и зловеще блеснул глазами. — Вам бы плакать надо, а не жалкие попытки шутить предпринимать.

— Очень благодарен вам за милостивый совет. Действительно, пойду я лучше домой да поплачу, — сказал поэт. — Будьте здоровы и счастливы. Желаю вам добра. Только два слова на прощание: вы пришли и уйдёте, а я уже остался…

Поэт повернулся и медленно пошёл по лестнице вниз. Спина у него была согнута от великой ноши, голова белая, будто весь огонь уже сгорел в ней и остался один только пепел. Дома ночью он написал стихотворение — прекрасное и чистое, как ручей, — для своего и всех народов, о том, что коммунизм восторжествует и победит во всём мире, несмотря ни на какие тёмные силы, стоящие на его победном пути, и будет братство на земле, и любовь, и сострадание.

Самая могучая машина эпохи — земснаряд — имеет абсолютно неоригинальный и неэффектный вид. С помощью этой машины мы преобразим Землю. То, что раньше было только мечтой в сказках или снах, может стать реальностью наших дней. Вот что такое земснаряд. И ничего показного. Это не просто машина — это образ.

21 IX [19]52

Секретарь Херсонского обкома выступил с хорошим докладом.

Голос у него молодой, и сам он крепкий и здоровенный.

Старался говорить на самом чистом русском языке, и ему это удалось на 150%: он «акал» больше, чем сами русские люди… Перестарался.

По содержанию речь была хорошей.

12 X [19]52 Воскресенье, утро над рекой Подпольной

НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

Преклоняю колени перед тобой, полон неизречённой благодарности, что породила меня в великие времена, что поишь и кормишь меня всеми твоими богатствами — хлебом, мёдом, молоком твоим, твоими песнями и музыкой, что даришь мне радости и страдания и примешь в своё лоно, как приняла моих дедов и прадедов, мать моя.

Почему так любили тебя, так воспевали, так тянулись к тебе сердцем, мыслями и всеми самыми высокими чувствами, какие только есть в мужественном человеке.

Благословляю день, и осень, и тёплый вечер, и шум тополей, что доносится до меня с того берега.

21 X [19]52

Если мне удастся написать сценарий в добром здравии и я не утрачусь как работник, я сниму свой фильм на Киевской студии.

Я возвращаюсь в Украину и буду творить среди своего народа.