Анна, ну-ка найди там какой напёрсток!
Анна встаёт и ставит на стол рюмку, хлеб и сыр.
Микола. Спасибо тебе, я не пью.
Жандарм. Как это не пьёшь? Что это ты выдумываешь, Микола? Всю неделю пил, а теперь не пьёшь! Ну, это ты зря придумал! (Наливает.) За твоё здоровье, Микола! (Пьёт.) А!.. Видишь, я сам пью. (Наливает.) На, выпей! И не горюй! Ударь бедой об землю! Пусть кобыла Мошкова горюет, что у неё голова большая.
Микола (берёт рюмку). Ну, вижу, с тобой иначе нельзя. Чтоб ты сдох, Михайле! (Пьёт.)
Жандарм (смеётся). Ха-ха-ха! Чтоб я сдох! Хорошее ты мне здоровье желаешь! Ха-ха-ха! Смешной ты человек, Микола, честное слово, смешной! (Хлопает его по плечу.)
Микола. Что ж, Михайле, что кому положено!
Жандарм. Так ты думаешь, что мне положено сдохнуть?
Микола. Думаю, что это было бы лучше и для меня, и для тебя, и для вот этой. (Показывает на Анну.)
Жандарм. И для вот этой! А, мы и забыли про хозяйку! (Наливает.) Ну, Анна, выпей за здоровье своего мужа!
Анна. За твоё здоровье, Михайле! (Пьёт.)
Жандарм. Ха-ха-ха! Видишь, Микола, твоя жена мне немного иначе желает, чем ты! Ну, выпьем теперь за её здоровье! (Пьют.)
Микола. И крепкий же у тебя вишнёвый настой, Михайле. От двух рюмок уже в голову ударяет.
Жандарм. Не слушай этого, сынок мой! Это только твоя голова слабая, вот что! Крепкая голова и после десяти рюмок не закружится.
Микола (опирает голову на локоть). Слабая голова, говоришь. Правду говоришь! И без твоей вишнёвки она у меня ходуном ходила, а теперь ещё хуже. Знаешь, Михайле, что я тебе скажу, так, по-дружески, по старому знакомству?
Жандарм. Ну, что?
Микола. Может, ты перестанешь ко мне заходить?
Жандарм. А это почему, Микола? Надоели тебе мои визиты?
Микола. Надоели, не надоели, а всё же. Мне кажется, что было бы лучше, если бы ты не показывался.
Жандарм. Не могу, братец, ей-богу, не могу. Служба у меня такая, что дорога всегда мимо вашего дома идёт. А при этом, сердечко моё, ещё одно обстоятельство есть.
Микола. Какое?
Жандарм. Хоть это вроде как служебная тайна, но что ж поделать, скажу тебе. Но прежде всего выпьем! Пусть всё злое минует! (Наливает, пьют.) Так вот какое дело, кум. Тебя будто бы отпустили из тюрьмы…
Микола (настораживается). Будто бы?.. Как это будто бы?
Жандарм. Ну-ну, ты ведь сразу всё так принимаешь близко к сердцу, словно и вправду чувствовал себя виновным! Эх, Микола! Ведь ты же сам чувствуешь себя невиновным, правда? (С нажимом.) Собственная совесть тебе говорит, что ты невиновен? Правда? (Смотрит ему прямо в глаза.)
Микола (смущённо, громко). Богом небесным клянусь, что правда!
Жандарм (насмешливо). Ну-ну, Микола! Так не говори! Особенно при жандарме с такими словами не спеши. Потому что, между нами, жандармами, брат, есть такое мнение: если на кого падает подозрение, а он начинает бога в свидетели звать, значит, совесть у него не совсем чиста. Что-то у него нечисто.
Микола (испуганно). Так… значит… ты думаешь, что я…?
Жандарм (смеётся и хлопает его по плечу). Ха-ха-ха! Ребёнок ты, Микола, вот что я думаю! Пустяком тебя можно запугать. Не бойся! Не так страшен чёрт, как его малюют. То, что тебе теперь кажется страшным, тоже не такое. Ко всему человек привыкает!
Микола. Ты это к чему клонишь? Что-то я не совсем тебя понимаю.
Жандарм. Поймёшь, братец, поймёшь, когда придёт время. А теперь знаешь, что я бы тебе посоветовал?
Микола. Ну, что?
Жандарм. Будь спокоен. Не поднимай шума. Живи тихо, смирно, как бог велел, и ни о чём не заботься, что вокруг тебя творится.
Микола. Ни о чём не заботиться? А думаешь, это возможно?
Жандарм. А почему бы нет? Конечно возможно. Поверь мне, друг! Я много по свету ходил, много чего видел и знаю. Так вот что я тебе скажу: тысячи людей живут вот так, как ты, и даже не спрашивают, как оно получилось, откуда пошло, кто в том виноват. Где бы у человека голова нашлась, чтобы всё это разобрать? Случилось, сложилось — что поделаешь? Надо брать жизнь такой, какая она есть, надо жить, как можно.
Микола. С разбитым сердцем?
Жандарм. Пустяки сердце. У кого оно целое?
Микола. И на людском посмешище?
Жандарм. Наплюй ты на людей! Что тебе от них нужно? А если ты над ними будешь смеяться, то и они над тобой не будут. Ещё сами к тебе придут.
Микола (задумчиво). Что ж, умный совет. Только, пожалуй, слишком крепкий для моей слабой головы. (Хватается руками за голову и начинает рыдать.) Ой, слишком крепкий, слишком крепкий! Не выдержит моя голова!
Жандарм. Не бойся, выдержит. Я тебе помогу. Я каждому голову скручу, кто посмеет над тобой смеяться.
Микола. Много будет скрученных голов.
Жандарм. Не бойся, это уж моё дело! А теперь, друг мой, Микола, знаешь что?
Микола. А что такое?
Жандарм. Вижу, что ты сильно ослаб. Сон тебя клонит. Иди-ка ты на ток и засни.
Микола. А ты?
Жандарм. Про меня не беспокойся. Я тоже немного отдохну, а потом пойду домой.
Микола. Так, может, Михайле, ты сам пойдёшь на ток и там заснёшь?
Жандарм. Ну-ну, не устраивай комедии! На тебе тулуп (берёт с жерди тулуп и кладёт ему на плечи), подушку и верету. (Снимает с постели подушку и верету и тоже кладёт ему.) Иди! (Выталкивает его за дверь. Молчание. За сценой слышны тяжёлый вздох и медленные шаги Миколы).
ЯВА ПЯТАЯ
Жандарм и Анна.
Жандарм (обнимает Анну). Ну, теперь мы одни.
Анна. Тише! Боюсь, как бы он там себе чего худого не сделал.
Жандарм. Не бойся! Он теперь слишком ослаб, расклеился! Зарывается в солому и заснёт.
Анна (прижимается к нему). Михайле, Михайле! Что будет с нами? До чего это дойдёт? Чем оно кончится?
Жандарм. Глупая! Вот чем она беспокоится! Будто кто-то в мире знает, чем что кончится и до чего дойдёт? Живи и дыши, пока живёшь! Плохо тебе? А если не плохо, так благодари бога. Как будет плохо, тогда и время будет думать об этом плохом! Чем кончится! Ничем не кончится. Будем жить, пока можно. Будем любиться, пока можно. Будем людям в лицо смеяться, пока можно, пока они нас под ноги не возьмут. А потом? Потом один конец: все умрём и чёрту в зубы пойдём. Вот чем оно кончится, если хочешь знать. (Обнимает её.)
Занавес опускается
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Хата Миколы. День. Стол отодвинут, за столом и на лавке крестьяне и женщины, среди них Бабич и Настя. Микола, подвыпивший, с бокалом в руке, посреди хаты. На столе большая бутылка водки, хлеб и соль.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Микола, Бабич, Настя, крестьяне, женщины
Крестьяне (пьяными голосами поют журавля):
Ой там в лесу, ой там в лесу плужочек,
Плужочек-чок-чок-чок (2), плужочек.
Ой вспахал он (2) ланочек,
Ланочек-чок-чок-чок (2), ланочек.
Ой насадил он (2) конопель,
Конопель-пель-пель-пель (2), конопель.
Да приглянулся (2) журавель,
Журавель-вель-вель-вель (2), журавель.
Ой я, я тому (2) журавлю,
Журавлю-влю-влю-влю (2), журавлю
Да дубинкой ноги (2) поломаю,
Поломаю-маю-маю-маю (2), поломаю.
Крестьяне и крестьянки на последних куплетах покачиваются, толкают друг друга плечами и кивают головами, поглядывая на Миколу, который стоит с опущенной головой и держит рюмку в дрожащей руке. Когда пение кончилось:
Микола. Ну, кум, дай бог здоровья! (Пьёт.)
Бабич. Дай бог всего доброго!
Микола. Нет, этого не говорите! Какого доброго? Я хорошего у бога не прошу. Достаточно я уже того добра испытал, хватит с меня! (Наливает и передаёт рюмку Бабичу.) Ну, прошу!
Бабич. Благодарим сердечно. Нет, кумец, не гневите бога! Что бог даст — то не беда. Не раз человек думает, что беда на него страшная упала, а через день-другой оглянется, а оно ему в добро обернулось. Ваше здоровье, сосед! (Обращается к другому крестьянину и пьёт.)
Первый крестьянин. Дай господи и вам!
Микола. Ну, вы уж мне этого не говорите. Я уже на своей шкуре испытал, какое это добро бывает. Нет, честные кумы, верьте мне или нет, а мне кажется, что господь бог иногда над нами просто посмеивается!
Крестьяне. Бойтесь бога, кум, что вы говорите! Да это же богохульство!
Микола (машет рукой). Одно меня ещё в мире держит — вот эта живица! (Берёт рюмку, наливает и пьёт.)
Настя (у окна к другой женщине, кивая головой). Я-то знала, что до этого дойдёт. Бойтесь бога, та женщина ни стыда не имеет, ни сердца.
Первая женщина. Ой, так точно. Мой старый говорил, что будет в совете об этом говорить, чтобы её при всей общине розгами высечь, чтоб не давала дурного примера.
Настя. Конечно, что стоило бы. Ведь и сегодня в церкви… Бойтесь бога! Такого свет ещё не видел. С чужим парнем аж до самой церкви пришла, а потом, как встала, так чтоб вам к иконам, к святому алтарю лицом повернулась! Где там! К нему повернулась, к нему, окаянная, молитвы шепчет. Женщины вокруг от неё отошли, такое вам кольцо сделали, словно от заражённой отталкиваются, а она ничего, будто и не видит. Так всю службу божью и отстояла. Да не всю, потому что как только «Достойно» пропели, мой жандарм из церкви, кивнул ей, и она за ним вышла.
Первая женщина. Так куда ж они пошли?
Настя. Наверно, в корчму. Там себе вдвоём в каморке выпивают. (Шепчет.)
Бабич. Куме Микола, так вы говорите, что жена вас голодом морит?
Микола. Кто? Я? Когда я это говорил? Где?
Бабич. Ну, я так слышал.
Первый крестьянин. И я слышал. По всей деревне слух ходит.
Микола (в пьяном запале). Лжёт этот слух! Все лгут, кто его разносит. Кому какое дело до меня и до моей жены?
Настя. Ну так конечно, нам дела нет. Но есть кто-то, кому до неё дело есть.
Микола. Кого это касается, что мы едим, что варим, сыты мы или голодны?
Бабич. Да вы, кум, не сердитесь, что я вас спросил, я ведь не со злого умысла. Потому что, видите ли, некоторые хотели на сельском совете…
Микола. Что, что, что? Запрет сельскому совету до моей жены! Не имеет совет права!
Бабич. Ну, если вы себе не в обиде — то конечно. Только, видите ли, люди очень возмущаются, говорят, что она дурной пример подаёт, простите, по людному месту с этим Гурманом волочится.
Микола (хватается за голову). Ой-ой-ой! Люди! Не режьте меня без ножа! Не мучьте меня! Не копайтесь в моём сердце! Пусть вам моя жена с глаз долой будет! Вот пейте, коли вы честные да добрые, что пришли ко мне, угощайтесь и говорите что-нибудь повеселее. А то тьфу! Человеку и без вас тяжело, а вы ещё добавляете.
Настя. Ой, кумочек, да разве мы не знаем, что вам тяжело? (Пьёт.)
Микола. Ой тяжело, кумушка, тяжело! (Наливает и пьёт.)
Настя. Так говорят, что она с вами целыми днями не разговаривает?
Микола. Так что будем разговаривать? Она молчит, и я молчу. Вот так целый день, как туманы, ходим. А она всё только в окно глядит, идёт ли он. А мне хоть бы словечко сказала.
Настя.